Грани русского раскола - Александр Пыжиков

Выход из тупика лежал только через осуждение и отказ от идейно-религиозных наработок раскола. Отказ от них, вне всякого сомнения, должен был провоцировать серьезный конфликт во всем староверческом мире, так как затрагивал самые основы его существования. Но предполагаемые выгоды для управляющих староверческой экономикой, стремительно вживавшихся в роль подлинных хозяев, перевешивали опасности, с которыми предстояло столкнуться. В феврале 1862 года по инициативе попечителей и ряда видных прихожан Рогожского кладбища собор старообрядческих архиереев обнародовал «Окружное послание единой, святой, соборной, древлеправославно-кафолической церкви». Документ решительно и торжественно отмежевывался от прежней староверческой идеологии, предавая анафеме десять «тетрадей», распространенных и уважаемых в раскольничьих массах. В этих «тетрадях» обосновывалась вся эсхатология староверия последних двухсот лет, теперь же эти воззрения, сильно мешающие верхам поповского старообрядчества, устами «освященного собора» объявлялись кощунственными. Как оповещало «Окружное послание...», российский император есть лицо боговенчанное и богохранимое, о нем нужно творить неустанные моления; а православная синодальная церковь – совсем не прислужница антихриста, так как верует в того же Бога и только лишь по внешним атрибутам отличается от старообрядческой. Особый акцент при разборе старых идей делался на неприятии крайностей беспоповских писаний[432].

О том, насколько велика была потребность в издании подобных текстов у вдохновителей «Окружного послания...», свидетельствует следующий факт. Не успело оно распространиться среди раскольничьих масс – которым формально и предназначалось, – как верхи московского купечества кинулись в Петербург, добиваясь аудиенции у самого Александра II. Всего через три месяца после выхода «Окружного послания...», в июне 1862 года, группа фабрикантов из Москвы была принята императором. При его выходе вся ожидавшая делегация бросилась на колени и, несмотря на просьбы Александра, долго не вставала на ноги. Промышленники преподнесли ему хлеб-соль на фарфоровом блюде с горячей благодарностью за освобождение от крепостного права[433]. Но и купечество беспоповских согласий, обильно политое грязыо рогожанами, не думало отставать: менее чем через год, уже в апреле 1863 года, группа из девяти федосеевцев – представителей обеих столиц – также побывала у российского самодержца. На аудиенции они огласили адрес – от своего имени и от имени всех верноподданных собратьев (всего 405 подписей):

«...Мы – твои верные подданные. Мы всегда повиновались властям предержащим, но тебе, Царь-освободитель, мы преданы сердцем нашим... Престол твой и русская земля не чужое добро нам, а наше кровное. Мы не опоздаем, явимся на защиту их, отдадим за них все достояние и жизнь нашу»[434].

Видимо, подобные сцены пришлись по вкусу Александру II, который заметил в ответном слове, что, хотя ему и чернили старообрядцев, он этому не верил, а потому по-отечески их не оставит[435].

Такой поворот старообрядческой элиты шокировал тогда многих, и прежде всего простых единоверцев. Если приведенные выше откровения верхов беспоповцев не особо раздражали массы, так как были предназначены для правительственного потребления и потому оставались малоизвестными, то с поповскими новациями дело обстояло сложнее. Выход «Окружного послания...» буквально потряс поповское согласие, став источником большой смуты. Это хорошо передано в одном письме, адресованном всероссийскому собору епископов:

«Извещаем Вам боголюбивым епископам, что в нашей епархии через “Окружное послание” многие христиане отпали духом и верою от святой церкви, даже через то послание потеряла церковь свое доверие, то есть не идут на покаяние и не приступают к святым тайнам, даже и не хотят соединяться в моление с пастырями».

Причем речь шла не о каких-то отдельных случаях, а о тысячах и тысячах. Поэтому авторы предлагали уничтожить послание его несправедливыми доводами и успокоить тем самым церковь Христову[436]. Такая позиция отражала крайнее недовольство старообрядческих масс: как говорилось в одном из писем паствы, все это «изумило и окончательно опечалило... и привело в какой-то темный и непроницаемый лабиринт недоразумений»[437].

Начавшиеся волнения приобретали небывалый размах. Положение усугублялось еще и тем, что эти раздоры попытался использовать в своих целях ряд купцов и фабрикантов, неудовлетворенных своим положением и весом в поповском согласии. Они возглавили движение против «Окружного послания...», поддерживая имидж ревнителей старины и благочестия. Очагом сопротивления стали районы Гуслиц, Клинцов и др. Успех в борьбе сопутствовал то одной, то другой стороне. Каждая добивалась поставления своих епископов, которые осыпали друг друга проклятиями. Компромиссные варианты разрешения ситуации явно не пользовались популярностью. Доходило даже до того, что сторонники «окружников» в 1866 году потеряли контроль над своим форпостом – Рогожским кладбищем, где, собственно, и родилось само послание. Управление захватили его противники, которые избрали в попечители кладбища своих представителей, блокируя выдвиженцев другой стороны[438]. Так продолжалось до тех пор, пока в дело не вмешались государство, приняв, естественно, сторону тех, кто одобрял послание. Дабы впредь избежать нежелательных эксцессов, с 1869 года утверждение выборов попечителей кладбища было взято под жесткий контроль. По новому уставу, утвержденному МВД, принимать участие в выборах могли теперь лишь прихожане, владеющие недвижимостью в Москве. Из числа этих собственников выбирались тридцать человек, которые и определяли двух попечителей, ведавших делами[439]. В результате острота проблемы спала, однако раны, нанесенные этой смутой, так никогда и не зажили.

В отличие от рядовых единоверцев российское правительство по достоинству оценило мужественные шаги старообрядческого купечества, рассматривая их как желание приобщиться к политическому курсу власти. Например, крупный обличитель раскола (ближайший соратник будущего обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева) проф. Н.И. Субботин, выражая официальную точку зрения, не скрывал своего воодушевления, когда говорил о бреши, пробитой в крепкой коре раскола. Особенно умилил его дух «Окружного послания...» – ясный, миролюбивый, кроткий, в каком никогда прежде не говорили старообрядцы о православных. По мнению Н.И. Субботина, здесь впору задуматься: почему же не воссоединиться двум «ветвям»?[440] Адреса от ведущих старообрядческих согласий, поступившие на высочайшее имя, актуализировали размышления о примирении в верноподданническом духе. Один из проектов предлагал, чтобы император выдвинул идею манифеста о воссоединении для доказательства заявленной раскольниками преданности Его Величеству. В случае же отказа стало бы абсолютно ясно, чего стоили эти публичные заверения. Предусматривался вариант воплощения данной идеи и с помощью губернаторов, которые при встречах с видными раскольниками должны неустанно напоминать о благе России, не забывая обещать им поддержку и монаршую награду за воссоединение их единомышленников со святой церковью. Интересны также рассуждения о консолидации старообрядчества: присущая ему раздробленность обеспечивает власть наставников, тогда как объединительные процессы смогут нейтрализовать их пагубное влияние. И вместо отдаления массы начнут постепенно сближаться с православной церковью[441].

Итог подобным размышлениям подводила обстоятельная всеподданнейшая записка графа В.Н. Панина о расколе. Характеризуя состоявшиеся контакты со староверами как признаки ослабления религиозного антагонизма, он предложил четко развести в раскольничьих делах церковь и полицию. По его убеждению, их постоянное пересечение приносило только вред:

«поскольку уверенность в полицейской помощи, обычай опираться на полицию отвлекали внимание духовенства от более самостоятельных способов действия или парализовали его силы»[442].

В записке прямо ставился практический вопрос:

«На каком крепком начале должны быть основаны мероприятия правительства в отношении к расколу, на началах терпимости или началах признания?»[443].

Как можно заметить, о запрете или искоренении здесь речь вообще уже не шла. Наоборот, признавалось, что силовые меры против религиозных заблуждений ненадежны, а сам раскол во многом держится именно силою направленного против него гнета. Поэтому в качестве ответа была выбрана веротерпимость; на этом основании и строилась политика по отношению к расколу. Отсюда двойственность сделанных предложений: беспрепятственное отправление религиозных обрядов, но без публичности (запрещены процессии, крестные ходы и т.д. ); отказ от преследования священников и наставников, но и отказ признавать за ними духовные звания.[444] Интересен и предложенный формат общения с раскольниками: