Мальтийский крест - Василий Звягинцев

– Понимаю всё, говорю кое-как…

– Правильно говорить вам и по состоянию не положено, – хихикнула Кристина. – Но главное вы поняли?

Понял?

Ибрагим сейчас готов был понять, что угодно. Жить хотелось до невозможности. Он раньше и подумать не мог, что такое случается. Вот рядом худощавая, стройненькая девушка. Она собралась его спасать. Зачем, почему, за какие деньги? Неужели жизнь стоит любых денег? Для него – да. Он готов отдать пусть и сто миллионов, чтобы его спасли. А она? За офицерское жалованье рискует. Что она именно офицер сверхсекретного и сверхэлитного подразделения, а не частная телохранительница, Катранджи не сомневался.

– Кристина, – приостановился Ибрагим, переводя дух перед выходом из подворотни. Хоздвор, уставленный мусорными баками, они уже преодолели без шума. – Если ты меня вытащишь, я заплачу лично тебе десять миллионов. И по три миллиона остальным…

Девушка снова хихикнула, жеманно и одновременно маняще, как и положено подцепившей клиента и начавшей его вываживать «бульварной бабочке».

– Ловлю на слове, дядя. Десять мне и по пять – девочкам. Вот тогда и бросим эту поганую работёнку…

Он не сразу понял, что именно она имеет в виду. Военную службу? Потом сообразил – девушка не хочет расшифровываться. По виду и замашкам она явно промышляет на панели? А почему и нет. Преступный мир Одессы, претендующей на статус «Вольного города», наравне с Данцигом, Триестом или Луандой, настолько многослоен и разветвлён, что проститутка (в ранге эскорт-леди, если по-европейски), вполне может подрабатывать бодигардом, а почтенная мать семейства – наводчицей, или хипесницей, «воровкой на доверии». Знаем, читали.

– Договорились. Слово Ибрагим-бея крепче дамасской стали…

– Но не такое гибкое? – искоса посмотрев на него, спросила Кристина, не прекращая сторожко оглядываться вокруг. Не заметила ничего подозрительного, подняла юбку почти до пояса, отчего у Катранджи пересохло во рту. Трусики на ней были голубые, чулки кружевные и почти прозрачные, «разжигающие воображение». Не обращая внимания на его реакцию, вложила пистолет в петельки на узких ремешках-подвязках.

– Идём вдоль стены, ты за неё придерживайся, старый пьяный осёл. – Это она говорила уже громко, с визгливо-скандальными нотками в голосе. И тут же шёпотом: – Через остановку сядем в трамвай, и всё…

– Может, лучше в такси? – тоже едва шевеля губами, предложил Ибрагим.

– На Молдаванку – не стоит… – ничего больше не объясняя, ответила девушка.

Катранджи мотивированно вертел головой, пытаясь засечь остальных телохранительниц, но – бесполезно. Если даже они и находились поблизости, его квалификации не хватало, чтобы обнаружить сопровождение.

Кристина вела его короткими, застроенными старинными трёх– и пятиэтажными домами переулками, и в них было так тихо и спокойно, что невозможно и представить, будто в нескольких кварталах отсюда только что кипел нешуточный бой.

Что жители попрятались – это неудивительно. Но вот почему в поле зрения ни одного городового?

– Я тебя втащу в трамвай, но чтоб вёл себя тихо, никаких безобразий. Мне тебя выкупать из полиции нечем и незачем… – продолжала она наставлять дядюшку, так, что на соседей улице было слышно.

Катранджи, два часа назад всесильный владыка полумира, неожиданно понял, что без этой резкой и даже грубой моментами девушки ему трудно будет отмазаться даже от обычного городового, не говоря о настоящих профессионалах. Если уж на него объявлена «большая охота». Сам генерал Чекменёв, правая рука Императора, не веря в помощь армии и жандармерии, сбежал куда-то, пообещав не более чем скорую встречу, если удастся выжить.

Кристина за руку вывела Катранджи к трамвайной остановке, где около десятка мужчин и женщин разного возраста оживлённо обсуждали только что завершившуюся перестрелку на бульваре. Говорили, что весь центр города перекрыт полицией и столько-то трамвайных маршрутов не ходит. Это могло быть правдой, но остальные мнения были совершенно фантастическими. Ближе всего к реальности лежала гипотеза (подаваемая, как принято в Одессе, в виде постулата), о том, что имела место большая разборка между «мальчиками» с Пересыпи и Фонтанов за право поделить Центр с молдаванскими. Дискуссия обещала перейти в нешуточный скандал.

Но, судя по успокоительному кивку Кристины, якобы отменённые маршруты их не касались, и они принялись ждать. Ибрагим придерживался за дерево, а спутница – незаметно, но бдительно осматривала окрестности.

К радости Катранджи, вскоре на остановке появилась ещё одна девушка из их команды, в широкой полосатой юбке и тёмном жакете поверх белого свитерка. Она остановилась поодаль, очевидно, не желая слишком приближаться к страхолюдного вида пьянице.

Наконец подошла полупустая трамвайная сцепка нужного номера, Кристина с Катранджи сели в закрытый моторный вагон, сопровождающая девушка – в открытый прицеп.

Путь им предстоял долгий, по окольным улицам. Никаких подозрительных личностей поблизости не замечалось, пассажиры проезжающих автомобилей тоже обращали на трамвай внимания не больше, чем на любое самодвижущее средство, и Ибрагиму начало казаться, что, пожалуй, и пронесло.

Оторвались они от возможной погони удачно, при попытке их преследования хоть какой-то шум случился бы непременно, да и спутницы его не вели бы себя настолько спокойно. А то вон Кристина даже будто слегка придрёмывать начала.

По мере удаления от центра вагон постепенно наполнялся, скоро в нём уже не осталось свободных мест. Говорили всё о том же, и каждый новый пассажир немедленно включался в обсуждение событий и перебор вариантов и гипотез, даже если услышал о «большом шухере» возле «Потёмкина» впервые, уже здесь.

В каком-то скучном, сплошь застроенном древними лабазами переулке с передней площадки влез шкафообразный мужик в расстёгнутом грязновато-белом подобии капитанского кителя поверх тельняшки и в кожаных сандалетах на босу ногу, странно смотревшихся при синих брюках-клёш. Пьяный почти на уровне «дяди Изи».

Прямо-таки бабелевский типаж, из тех, что «завтракают фунтом сала, бутылкой водки и жменей маслин», мало изменившийся за три четверти века. Впрочем, тут, на Молдаванке и вокруг, жизнь вообще, от архитектуры до психологии обитателей, менялась удивительно неторопливо. По причине отсутствия исторической необходимости.

В родных пределах этот портовый грузчик или такелажник с морзавода чувствовал себя свободно и раскованно.

Здесь его все должны были уважать, то ли по факту поведения, то ли по статусу. Судя по взглядам пассажиров разболтанного трамвая, так и было.

Тяжело выдыхая густой перегар, абориген грубо ухватил Кристину за локоть.

– Освободи-ка лавочку, молодая ещё сидеть, когда люди стоят…

– И помоложе найдутся, – стряхнула его здоровенную лапищу девушка.

Окружающие дружно отвернулись к окнам, будто там было что-то интересное, а не вплотную с вагоном проползающие одноэтажные домики, вросшие в землю. При этом никто не изъявил желания уступить мужику своё место. Здесь такое не принято, за исключением особых случаев.

– Это ты со мной так? – удивился тот и следующим движением ухватил Кристину прямо за грудь. Полуоткрытую и весьма привлекательную.

Ей, в принципе, было безразлично, за какую часть тела её трогают, просто она успела узнать, что каждый из человеческих жестов может означать. Этот был не просто недружелюбным – оскорбительным.

Девушка вскочила, отвела локоть в сторону и ударила хама в солнечное сплетение. Возможно, слегка перестаралась.

Стокилограммовая туша рухнула на пол, одновременно свалив ещё несколько человек. Пытаясь подняться, мужик слепо водил перед собой руками и громко икал, одновременно постанывая. Окружающие, что мужского, что женского пола, предпочли не заметить и этого инцидента. На Молдаванке каждый знает, что делает и как за свой поступок ответит. Несколько человек выпрыгнули из вагона, не дожидаясь остановки, благо скорость позволяла.

Только кондукторша со своего сиденья у задней двери начала пронзительно кричать, что трамвай – не место для разборок. Мебель, мол, поломаете, кто платить будет? Сейчас вот до круга доедем, городового позову…

Катранджи предпочёл до поры не замечать и этого инцидента, подумав, что телохранительница переигрывает. Но, наверное, знает, что делает. Он смотрел в пол, раскачивался в такт движению трамвая, как хасид на молитве, и что-то мычал себе под нос.

Кристина, делая вид, что не смотрит в сторону своего обидчика, при этом фиксируя каждое происходящее вокруг движение и каждое слово, опустилась на своё место, очень удобное: за спиной – дверь, перед глазами весь вагон. На всякий случай презрительно ухмыльнулась, как и следовало по роли.

– Вас как зовут, деточка? – спросила соседка, старушка лет восьмидесяти, если не старше, когда Кристина откинулась на деревянную спинку, одёргивая юбку на коленях.