К югу от Вирджинии - Валерий Бочков

– Номер, по которому вы звоните, отключен и более не обслуживается, – произнесла механическая женщина на том конце. – «Белл Атлантик», старейшая компания Америки, мы предоставляем своим клиентам отличный сервис и низкие тарифы. – Женщина-робот щелкнула и отключилась. Пошли короткие гудки.

Полина с минуту слушала гудки, потом, решившись, набрала номер Колумбийского университета.

– Соедините меня, пожалуйста, с факультетом международных отношений.

– С деканатом или кто-то конкретный нужен?

– Профессор Саймон Лири. – Полина произнесла имя легко, даже сама удивилась.

В трубке снова пошли гудки, Полина нервно чирикала ручкой по календарю – получались мохнатые спирали, похожие на мотки черных ниток.

– Ассистент профессора Лири слушает, – наконец отозвалась девица с сильным бруклинским акцентом.

Полина растерялась, она думала, что трубку возьмет Саймон.

– Добрый день, могу я поговорить с профессором Лири?

– Профессор на другой линии. Вы подождете или перезвоните попозже?

– Подожду, если можно.

– Без проблем. – Девица отключилась, из телефона потекла сладкая мелодия тенор-саксофона. Полина продолжала чирикать ручкой по обложке календаря. Во рту стало солоно – Полина прикусила губу до крови. Саксофон примолк, но тут же сладострастно заныл по новой. Закончилась и эта композиция, началась другая, еще более томительная и тоскливая.

Полина раскрыла календарь на январе, пролистала до марта, стала разглядывать репродукцию «Музыкального Ада»: тут чернильное небо было исполосовано рыжим пламенем, огонь отражался в озере, багряном, как кровь. На арфе был распят грешник, на ягодицах другого оттиснуты ноты псалма, который исполнялся хором грешников под управлением капельдинера с рыбьей мордой.

Полина видела оригинал в Мадриде, «Сад земных наслаждений», в музее Прадо. Это была то ли правая, то ли левая створка триптиха. На переднем плане кролик тащил окровавленную жертву, привязанную к шесту, по замерзшему озеру скользили грешники, один несся прямо к полынье с черной ледяной водой.

Полина перевернула лист – август был иллюстрирован почти идиллической центральной частью триптиха. Нежно-розовые фигурки мужчин и женщин играли с птицами и зверями, лакомились гигантскими ягодами, понуро совокуплялись.

У Полины затекла рука, горело ухо. Неуемный саксофон начал новую мелодию. В сетке сентября была отмечена первая и последняя неделя, перевернув на октябрь, Полина снова нашла пометки. Она раскрыла ноябрь, тут саксофон оборвал свое нытье на полуноте.

– Слушаю! – профессорский голос показался не просто знакомым, а почти родным. Полина растерялась, палец нащупал кнопку отбоя.

– Да! Я слушаю! – требовательно произнес профессор. – Говорите!

– Саймон, – Полина почти промямлила, смутилась, со злостью стукнула по колену кулаком. – Саймон, это Полина.

– Да, я узнал. – Она почти увидела, как профессор откинулся в кресле, ухмыляясь и вытягивая ноги в итальянских ботинках вишневой кожи. – Узнал… Полина. Ну как ты живешь, Полина?

Мысли перемешались, она не знала, с чего начать, она вдохнула и быстро заговорила:

– Саймон, я в Данциге, это Теннесси, дыра редкая, но не в этом дело, тут до меня работала Андик, Лорейн Андик, она тоже из Колумбийского, я ее не помню по университету, она тоже литературу преподавала… В смысле – тут, в этом чертовом Данциге преподавала литературу. А теперь я…

– Ну а я тут при чем? – Голос стал плоским и холодным. Полина увидела серые безразличные глаза, морщину между бровей.

– Я просто подумала, – она старалась говорить быстрей, боясь, что не успеет, что профессор перебьет, бросит трубку. – Может, она звонила тебе отсюда, скажи мне, что ты знаешь. Это очень, очень важно!

– Я не понимаю… – он начал, но Полина перебила его.

– Она исчезла! Пропала! На чердаке мертвый енот… Скелет и корм собачий в миске. Понимаешь? – Полина чувствовала, что Саймон вот-вот положит трубку. – Тут какая-то еще волчица, которую сожгли, Колинда (Господи, что я несу! Ну заткнись же ты, дура!), мне дрозда с отрубленной головой подкинули, и вообще, это не город, а какая-то секта…

– Если ты немедленно не… – строго сказал Саймон, и Полина тут же замолкла.

– Я не знаю, с какой целью ты мне звонишь… – начал профессор.

– Мне нужно узнать, где она, что с ней случилось! Если только она…

Саймон перебил ее:

– Я не знаю, зачем ты мне звонишь. – Он сделал паузу, проверяя Полинину сдержанность. – Не знаю и знать не желаю. – Еще пауза. – Так вот, я хочу, чтоб это было в последний раз. Ты поняла?

Полина зажмурилась, как от боли, нажала отбой, вскочила с кровати, подбежала к окну, вернулась обратно, сжав кулаки, закричала в потолок:

– Дура! Дура, дура, дура!

Мотая головой, плюхнулась на кровать, закрыла лицо ладонями.

– Вот ведь дура, – простонала она. – Стыдно-то как, господи…

Она пошла в ванную, открыла холодную воду. Стараясь не глядеть в зеркало, наклонила голову, набрала в ладони ледяную воду, опустила лицо. В спальне зазвонил телефон.

– Да! – прокричала Полина, едва успев вытереть ладони о джинсы. – Але!

– Я еще не закончил, – мрачно проговорил профессор. – Невежливо бросать трубку. – Он помолчал и тем же хмурым голосом продолжил:

– Лорейн позвонила в конце зимы, где-то в феврале… Спрашивала про аспирантуру, есть ли у меня знакомые на кафедре литературы, могу ли я помочь. Я сказал, что помогу, – профессор помедлил. – Потом она позвонила недели через две. Я ее даже не узнал, голос был странный, какой-то загнанный, что ли… Я толком ничего не понял, напомнил про аспирантуру – я говорил с Флетчером о ней, Лорейн ответила, что с аспирантурой вряд ли теперь получится.

Профессор снова замолчал.

– Это был последний разговор. Я звонил потом, уже весной. Сначала включался автоответчик, потом номер отключили.

Полина помолчала, сказала тихо:

– Спасибо, Саймон.

Ей хотелось сказать что-то еще, попытаться еще раз убедить его, что та история с серьгой была случайностью, досадной, отвратительной, но случайностью. Что не строила она никаких коварных планов, не мечтала окрутить, женить его на себе. Вместо всего этого Полина повторила «спасибо» и нажала отбой.

Календарь валялся на полу. Полина подняла его, стала листать. В сентябре было обведено второе число и двадцать девятое, в октябре двадцать четвертое, в ноябре – двадцатое. Лорейн Андик отмечала свой цикл, он почти полностью совпадал с циклом Полины. Она была уверена, что в декабре будет отмечено шестнадцатое, но декабрьская сетка осталась пустой. Из этого следовали лишь два вывода: Лорейн по какой-то причине перестала делать отметки или же цикл прекратился.

Снаружи взвыла пожарная сирена, Полина вздрогнула, подошла к окну. На северной окраине города рядом с озером что-то горело. По бледному небу плыли лохматые жирные клубы, растекаясь черными кляксами, дым лениво полз на восток.

Шериф наверняка тоже там, Полина достала телефонный справочник, нашла домашний телефон Ленцев.

– Михаэль? – настороженно спросила она.

– Мисс Рыжик? – Парень явно удивился.

– Ты свободен? Можешь сейчас подъехать?

– К вам? Домой?

– Да… – Полина запнулась. – Нет, давай… – Она пыталась сообразить.

– На кладбище! Рядом с вами, – выпалил Ленц. – Там вообще никого не бывает. По главной аллее, сразу у входа там фонтан с ангелом, трубит который. Минут через сорок, хорошо?

Парень хотел повесить трубку, Полина успела сказать:

– Погоди! Михаэль, что там горит? У озера?

– Не знаю, там вроде ничего нет. Но дымище валит – будь здоров!

29

Бронзовый ангел, потемневший, в зеленых лишаях патины, отчаянно дул в длинную трубу. Взмахнув орлиными крыльями, он, балансируя на цыпочках, подавался вперед худым мальчишеским телом. Длинная туника развевалась за спиной затейливыми складками, детское лицо казалось хмурым, почти сердитым.

«Страшный суд – дело серьезное», – хмыкнула Полина, обошла фонтан. Посмотрела на часы, Михаэль должен появиться минут через пятнадцать. Воды в фонтане не было, очевидно, он давно не работал, на бетонном дне валялись сухие листья и мелкий мусор. Полина ловко запрыгнула на каменный бортик, раскинув руки, прошла круг.

Дым на востоке посветлел, стал прозрачней, очевидно, пожар уже потушили. Полина спрыгнула на землю, огляделась, на кладбище действительно никого не было. Из живых, мысленно поправила себя она. Нужно было убить время и успокоиться, Полина пошла по северной аллее к центру кладбища.

Беременность Лорейн делала всю историю еще запутанней, Михаэль вряд ли знал что-нибудь, но ведь Данциг – это вам не Манхэттен, тут все на виду. Полина шагала, хрустя гравием дорожки, шла быстро, пару раз пыталась сбавить темп, но через минуту снова неслась как на пожар. «Дохлый енот на чердаке, безголовые птицы, а тут еще это! От кого? Тут ни баров, ни клубов, ни танцулек, с мужиками в Данциге ох как туго! А ты загнала себя в такую схимну, милая Лорейн, это уж я по себе знаю – молитва на ночь да проворные пальчики, а жизнь тает, песком струится, а каждое утро лицо в зеркале все отчаяннее, и на вопрос уже готов ответ – нет, не будет! Шуршит, шепчет песок – не будет! Струится, уходит в небытие красота – а эти брюнеточки стареют так рано, к тридцати и смотреть уже не на что… А любовь? Тоже – нет. И муж. И дети – все в небытие. Ты уже видишь себя старой девой – водевильная карга – седой пучок на башке, пенсне, зонт, квадратные каблуки. Школа, дом, штопаные шерстяные перчатки, штопка хоть куда – загляденье, да разве жизнь заштопаешь? Там прореха на прорехе, да и осталось-то всего ничего. Да и не жизнь – унижение одно. Бедная Лорейн! Милая, старая Лорейн… Помоги мне разгадать тебя. Кто он, откуда взялся? Не в церкви ж ты подцепила ухажера? Хотя, почему бы и нет?»