Сачлы (Книга 2) - Сулейман Рагимов

Юноша прибавил шагу и обогнал спутника. Джалилзаде, человек уже немолодой, не мог поспеть за ним. Сары первый поднялся на балкон секретарского дома, доложил Демирову, что Джалилзаде пришел.

Услышав это, Демиров встал с постели, умылся холодной водой из рукомойника, встретил гостя у порога.

В этот день был закончен ремонт динамо-машины на городской электростанции. Под вечер засветились окна домов. Вначале лампочки загорелись едва-едва, потом постепенно накал увеличивался, стало достаточно светло.

Демиров провел гостя в смежную комнату, выдвинул стол на середину, чтобы абажур оказался как раз над ним.

— Я не знал, что вы больны, товарищ Демиров, — сказал Джалилзаде, как бы извиняясь. — Может быть, вам нужно что-нибудь? Скажите, пожалуйста…

— Спасибо, у меня все есть, — ответил Демиров, показал на папку в руках Джалилзаде: — Что это у вас?

— Хотел познакомить вас с работой нашего отдела, товарищ секретарь. Но, может, в другой раз?

— Вот и отлично, — улыбнулся Демиров, застегнул пуговицы своей домашней вельветовой, без подкладки, куртки. — Только мы совместим приятное с полезным: мы и о делах поговорим, и просто так поболтаем.

— Я давно собирался зайти к вам, звонил, как вы помните, но вы были заняты.

— Все хорошо помню, дорогой Джалилзаде. Действительно, Дел было много. А потом вот слег…

Завроно с сочувствием поглядывал на осунувшегося Демирова. Помолчав, сказал:

— Честное слово, товарищ секретарь, я не знал, что вы приболели… Нехорошо получилось…

— Не будем говорить об этом, — перебил его Демиров. — Прошу вас, садитесь, устраивайтесь поудобнее.

— Район у нас большой и, я бы сказал, сложный. Немудрено, если у человека голова заболит, — заметил Джалилзаде, подсаживаясь к столу.

— В шахматы играете? — спросил Демиров.

— Когда-то увлекался. Сейчас играю редко, от случая к случаю.

— Сразимся? — задорно предложил Таир.

— Сразимся! — в тон ему ответил гость.

Когда они доигрывали первую партию, Сары подал на стол чай. Пригубив стакан, Демиров покачал головой:

— Не обижайся, Сары, но чай у тебя не получился. Щепками пахнет, гнилыми щепками.

— Углей у нас нет, товарищ райком, — пожаловался сконфуженный юноша…

Джалилзаде придвинул к себе стакан и начал пить чай как ни в чем не бывало. Лишь сказал:

— Сары — молодец. Энергичный молодой человек.

Эта похвала нисколько не обрадовала юношу. Он потупился и неслышно вышел.

Шахматная партия закончилась в пользу хозяина дома. После игры завроно развязал свою папку и достал из нее большой лист бумаги, на котором была изображена схема школьной сети района. Демиров посмотрел, сказал серьезно:

— Гладко было на бумаге… А как, позвольте вас спросить, обстоит дело в действительности?

— Наш район не на плохом счету у Наркомпроса, — горделиво ответил Джалилзаде.

Демиров задумался, потирая пальцами лоб. Наконец высказал свое мнение:

— Что бы вы ни говорили, дорогой товарищ Джалилзаде, а в делах школьного обучения у нас не все так хорошо, как хотелось бы. Взять хотя бы выпуск в старших классах. Если в первом классе, к примеру, занимается тридцать человек, то до десятого класса из них доходит всего десять. А сколько из этих десяти поступает в высшую школу? Высшая школа — это конечный результат. Она дает народу и государству активных, высокообразованных работников, специалистов для каждой области народного хозяйства, промышленности, науки. Малыш, который сегодня шагает по улице с большим, не по росту, портфелем, завтра, возможно, крупнейший ученый с мировым именем, государственный деятель. Народное образование — это путь нашего развития и прогресса. Я сам педагог в прошлом. До того как меня послали в Москву на партучебу, учительствовал, преподавал в школе. Педагогическая деятельность сродни профессии садовника. Садовник затрачивает много усилий, прежде чем вырастет фруктовое дерево. Когда дерево начинает плодоносить, сам садовник может и не попробовать его плодов. Однако он всегда получает большое удовлетворение от своего труда. То же самое и в работе учителя. Он вознагражден прежде всего тем удовлетворением, которое получает от воспитания новой смены строителей первого в мире социалистического государства. Я не знаю более благородной профессии на свете, чем профессия учителя.

— Ах, если бы все думали об учительском труде так, как вы, товарищ Демиров, — сказал Джалилзаде. — Взять наш райпотребсоюз… Его руководителям нет дела до учителей. Из-за их халатности наши учителя в деревнях сидят без света. Ведь для того, чтобы подготовиться к утренним урокам, учитель должен вечером посидеть над книгами при свете керосиновой лампы. А керосин в деревни не завозят.

Подумав, Демиров предложил:

— Давайте рассмотрим на бюро райкома вопрос о снабжении наших учителей, примем решение. Если учителя и впредь останутся без света, мы зажжем самого Нейматуллаева, превратим его в факел!..

На губах Джалилзаде мелькнула ироническая улыбка:

— Нейматуллаев тертый калач, прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Такой и в кузнечном горне не загорится.

— Загорится, еще как загорится! — решительно сказал Демиров. — Но дело не только в Нейматуллаеве. У нас вообще большие планы в отношении благоустройства деревни. Мы хотим, чтобы там повсеместно на смену керосиновым лампам пришло электричество. Мы хотим, чтобы в каждом деревенском доме заговорило радио, чтобы жители села обзавелись музыкальными инструментами. Мы хотим, чтобы крестьяне после трудового дня получили возможность культурно отдохнуть. Мы хотим, чтобы в каждом дворе был водопроводный кран. Крестьяне должны пить чистую родниковую воду, а мутная вода из арыков пусть используется только для поливки земли. Ни один из наших малышей не должен болеть малярией, ни один не должен безвременно умереть… Каждая деревня должна иметь свою библиотеку. В каждом крестьянском доме должны быть книги. В наших деревнях пока еще мало порядка и чистоты. А ведь говорят: чистота — залог здоровья. Во всех этих делах сельские учителя должны быть нашими активными помощниками.

— В скором времени мы намерены провести учительскую конференцию, — сообщил Джалилзаде. — На ней можно будет широко поставить вопрос, затронутый вами, — о задачах интеллигенции, проживающей в деревне.

— Я хотел бы выступить на вашей конференции! — с жаром сказал Демиров.

— Будем очень рады.

— А вы, пожалуйста, в течение ближайших трех дней набросайте для меня подробную справку о состоянии дел в школьном обучении у нас в районе, с конкретными примерами, с именами учителей. Охарактеризуйте некоторых.

— С какой стороны, товарищ Демиров?

— Всесторонне. Что за человек, каков педагог.?…

— То есть с хорошей стороны?

— Не только. Укажите и таких, кто позорит высокое звание учителя. Мне рассказывали про одного из ваших коллег, говорят, погрузил школьную печь на осла и увез к себе домой, а трубы тащил сам — на плечах. Позор!

Джалилзаде смешался, потупил глаза.

— Я знаю, о ком вы говорите, товарищ Демиров. В семье не без урода. Фамилия этого учителя Махмудов. Мы хотим привлечь его к судебной ответственности.

— Нет, этого делать не следует, — запротестовал секретарь. — Зачем сразу же тащить учителя в суд?.. Есть другие меры. Поговорите с ним, вправьте, как говорится, ему мозги, и пусть работает.

Завроно призадумался, затем сказал:

— Можно ли такому человеку доверить воспитание детей? Махмудов опозорил наш коллектив…

Демиров развел руками:

— Конечно, сами смотрите, как поступить. Вызовите его, поговорите. Может, этого будет достаточно. А может, вы правы; надо принять какие-нибудь другие меры. Пристыдить человека публично — это тоже своего рода суд, немалое наказание. Словом, это ваш человек, и вам виднее, как покарать его. Будьте строги, но не ожесточайтесь. Разбрасываться людьми тоже не в наших с вами интересах. Но и школу мы в обиду не дадим. Не допустим, чтобы школьное имущество разбазаривалось. Школа- это священный храм! — Демиров умолк, лицо его стало грустным, наконец он снова заговорил: — Был у меня в детстве учитель — редкой души человек, прямо-таки святой. Всю жизнь отдавал школе. Был простой и добрый, стихи любил нам читать. Разбил в школьном дворе фруктовый сад, сам в нем копался и нас приучил. Когда я бываю в родных местах и прохожу мимо этого сада, теперь уже густого, развесистого, мне кажется, я встречаюсь с моим любимым учителем. Он умер совсем молодой еще, сердце подвело… Но пока я жив, буду помнить его и чтить память о нем. А как будут вспоминать ученики этого Махмудова?… Что будут рассказывать о нем, когда вырастут?… Может, то, как он взвалил на длинноухого казенную школьную печь и увез к себе домой? Скажут: "Был у нас учитель, не прочь был позариться на чужое добро. Запятнал свое лицо сажей печных труб и сейчас, запятнанный, лежит в земле…" Все это очень неприятно, но такова истина, такова правда. Как об этом сказать иначе?