Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд

Маска заносчивости на лице Магали дрогнула. Казалось, она только сейчас вдруг заметила, что зимние сумерки успели сгуститься, и, пройдя по комнате, щелкнула выключателем на стене возле кровати. Комната осветилась достаточно ярким светом. Стук каблуков по полу неприятно резанул слух, он звучал слишком воинственно для такой мирной обители. Интересно, подумал Филипп, не сбрасывает ли она обычно сапожки прямо у двери? Неужели его присутствие вынуждает ее оставаться в доспехах?

– Я не даю им никаких напитков для пробуждения любви к вам. – Сказав это, она как-то отрешенно нахмурилась, словно испытывала неуверенность в собственных словах.

Может быть, в обычный вечер, сбросив обувь, она уже присела бы на кровать и, уютно устроившись там, начала бы разглядывать покупки…

Вызванная в воображении картина так взволновала его, что по телу прокатилась медленная, воспламеняющая все чувства волна.

– Бедные, невинные принцессы! Чего же ради мне желать им такой напасти?

– Мне они не показались невинными, но благодарю, что вы упомянули о моральных соображениях, – со всей возможной любезностью произнес он.

Есть ли правда в ее словах? Неужели она не подсылала к нему тех предполагаемых соблазнительниц? Затаенная обида вырвалась на свободу и так быстро рассеялась, что ему с трудом удалось сохранить боевой настрой.

– Верно, – согласилась она, – желание заставить кого-то влюбиться в вас могло бы быть достойно всяческого порицания.

Ее глаза сверкнули. Он едва не расхохотался. Как забавно. Он испытывал возбуждение, ярость и такое сильное возмущение, что сдерживался лишь благодаря самодисциплине, приобретенной за долгие годы сознательного обуздания страстей. Он обрел понимание того, какого строгого внимания требуют эти ничтожные проявления, научился долготерпению, необходимому для получения идеального желаемого результата.

Оставив пакеты с покупками на кровати, Магали начала снимать куртку, но вдруг остановилась. Так, значит, обычно, входя сюда, она снимает куртку. И небрежно бросает ее на кровать – или аккуратно вешает в прихожей? Нет, конечно же, вешает. Лаконичная обстановка этой комнаты производила на редкость умиротворяющее впечатление.

– Если я и желаю кому-то что-нибудь, то обычно – силы и смелости или ясности мыслей, которых людям зачастую досадно не хватает. И мне совершенно непонятно, почему такие пожелания побуждают их стремиться к вам.

Ее лицо приобрело выражение, словно она откусила что-то гнилое в приличном обществе и не знала, куда бы выплюнуть.

Силы и смелости и ясности мыслей… Он вдруг поймал себя на том, что глубоко и с облегчением вздохнул, как человек, только что успешно завершивший изнурительную тренировку. Или испытания конкурса на звание Meilleur Ouvrier de France[85], вытянув последнюю, невероятно длинную карамельную нить.

– Благодарю, – сказал он, – за такие чудные пожелания.

Исключительно прекрасные пожелания.

– Они возникают спонтанно, – сердито бросила она.

– Да, я так и понял.

Но возможно, помешивая свой шоколад и думая о силе, храбрости и ясности мысли, она в глубине души вспоминала его. Вытянув руку, он уперся в оконною раму, пытаясь немного упрочить свое положение. Его пальцы все крепче сжимали деревянную планку рамы. Ее последние слова совершенно обезоружили его, но, возможно – правда, только возможно, – что ей захочется опять заставить его вооружиться.

Магали просто стояла, обхватив руками себя, но вдруг как-то импульсивно дернула ногой, точно хотела пнуть собственную кровать. Люстра испускала мягкий теплый свет, казалось, обволакивающий застывшую в напряжении Магали. Если бы не его присутствие, сейчас она, видимо, с удовольствием раскинулась бы на кровати в спокойном умиротворении?

– И сколько же к вам заходило вышеупомянутых избалованных принцесс?

– С тех пор, как я открылся здесь? – Сколько же избранных юных особ заглядывали в его кондитерскую и начинали обхаживать его в надежде соблазнить своими прелестями? – Несколько.

Хотя он надеялся, что она точно помнит, сколько и каких красоток к нему подсылала.

Ее руки под грудью напряженно сжались. Интересно, могла ли она поймать его пристальный мимолетный взгляд, отметивший это напряжение так же, как он замечал ее быстрые взгляды. Наверняка отметила. И несомненно, с тайным злорадством.

– Так вам удалось получить удовольствие, – без выражения произнесла она.

– En fait[86], Магали, что интересно, все это время я чертовски много работал. Новый этап жизни постепенно входит в свою колею, но ведь мне пришлось нанять новых сотрудников, и для того, чтобы они могли работать самостоятельно, их сначала надо всему научить, и сейчас процесс обучения в самом разгаре. А в краткие перерывы я не мог придать избалованной светской львице той смелости и силы, которые она пыталась обнаружить в себе.

Воспитываясь в семье, человек обычно вынужден выстраивать собственную систему ценностей. Посещение спортивного зала помогало ему поддерживать здравомыслие. И… впрочем, похоже, она просто пытается выяснить, не занимает ли она сама третье и доминирующее место в его жизни. Он не отличался особенной утонченностью.

– У меня, к примеру, нет времени на хождение по магазинам, – добавил Филипп, махнув рукой на пакеты из квартала Марэ.

И мгновенно пожалел об этих словах, что вырвались у него сами собой. Неужели он бил на жалость? Но ему вовсе не хотелось вызвать в ней такое чувство.

Она скептически промолчала, улыбнувшись одними уголками губ. И, естественно, его тело откликнулось бурным возбуждением. Абсолютно очевидно, что он не внушает ей никакой жалости. Может быть, ей по вкусу его стиль одежды?

– Эти башмаки и куртку, Магали, я не менял уже года два. И такая модница, как вы, могла бы это заметить! Вдобавок по магазинам любит таскаться моя сестра. И вообще в том, что касается одежды, я очень скор на решения. Если, проходя мимо витрин, я вижу то, что мне нравится, то сразу делаю покупку и спешу дальше по делам. Магазины не отнимают у меня больше пяти минут.

По какой-то причине последние слова, видимо, рассердили ее. Бог знает почему. Излишняя самонадеянность? Королевская расточительность? Неужели она думает, что его волновало, какой свитер обтягивает ее соблазнительную грудь?

Филипп Лионне вздохнул.

Молчание затягивалось, и он вдруг задумался о том, почему она больше не гонит его. Потом, догадавшись о причине, он робко улыбнулся. Она не могла позволить себе этого, потому что если бы он просто пожал плечами в ответ, то она испытала бы замешательство, осознав, что не способна распоряжаться даже в своей собственной квартире. Она не могла выгнать его и скорее бы умерла, чем вызвала бы полицию или показала каким-то иным поступком, что для противостояния ему она нуждается в чьей-то помощи. Гордость не позволяла ей избавиться от его общества, если только он сам не соизволит отбыть восвояси. Опять-таки она наверняка не собиралась ни о чем просить его. А самому ему не хотелось уходить добровольно. Ее светлая келья над миром с мягким, разливающимся вокруг светом наполняла его странной смесью истинного покоя и особой животворной жаждой жизни.

Его вполне устраивала столь милая обстановка. Он с усмешкой взглянул на нее. Возможно, его навязчивость отучит ее не запирать дверь!

Заметив его усмешку, она вскинула голову и испытующе на него посмотрела. Bon sang, но, похоже, она собиралась окончательно погубить его, демонстрируя изящный изгиб обнаженной шейки в уязвимой интимности своей личной башни. Ему захотелось… отчаянно захотелось, чтобы она сама пригласила его сюда.

Магали вызывающе уперла кулачок в бедро.

– Видите ли, это вполне в вашем стиле. Врываться туда, где вас не ждут и где вы не имеете никакого права находиться, причем у вас даже не хватает тактичности спросить позволения. Может быть, вы еще желаете, чтобы я показала вам свое нижнее белье, или вы уже засунули в карманы парочку сувениров, чтобы забрать домой?

Он расхохотался, исполнившись крайнего уважения к ее методам наступления. Довести его до ярости, заставив самого неуклюже ретироваться. Удачный подход. Но он не таков.

– Пока нет, хотя я не стал бы отказываться от такого предложения.

Она поджала губы, сверкнув глазами.

Он склонил голову.

– Если верить воспоминаниям моей матери, мне было три года, когда она впервые рассказала нам сказку «Рапунцель», познакомив с приключениями принца, который ежедневно возвращался в башню с очередным клубочком шелковых нитей, чтобы Рапунцель могла плести дальше крепкую веревку для возможного освобождения, и тогда я спросил: «А почему он просто в первый же раз не принес ей большой моток, чтобы хватило на целую длинную веревку?»

В полнейшей растерянности Магали взглянула на него, не зная, как отнестись к такой перемене темы разговора. Неужели для нее не очевидно сходство ситуации?