Защита от дурака - Владислав Задорожный

Я стремительно рванул к лифтам.

Вокруг Джеба не было преданных мне агломератов, которое могли бы устранить его. Приходится рассчитывать на себя, а моя жизнь и полушки не стоит.

Но к Джебу меня не подпустили. Остановили задолго до Оплота.

Патрульный, изгибаясь в почтительном поклоне, извинился, но сослался на приказ Джеба не пропускать никого вплоть конца осады.

Как я ни орал, меня так и не пустили. Пожары зловеще освещали сумеречное небо. Ракетные установки угрюмо перились в сторону Оплота.

Ко мне подбежал патрульный — его рожа сияла, словно только что у него агломераш родился:

— Проезжайте, все кончено. Президенты струсили и покинули Оплот. На площадь. Преображение победило!!

И воистину, они преобразились в животных, которым кровь по колено…

Из Оплота, как кровь из глубокой колотой раны, изливалась толпа президентов. Этот сгусток зримо дрожал, словно пытаясь оторваться от Оплота. Наконец толпа двинулась к центру площади. Президенты сдавались, но даже этого не могли сделать, сохраняя достоинство. И все же они герои — жертвовали собой ради спасения планеты, а вдруг Джеб не блефовал!

Я пробился к удачливому любомудру сквозь толпу его приспешников. Он в этот момент говорил: «…и обратим в пепел!» Я окликнул Джеба.

— Следует нейтрализовать президентов — в шиманы и отвезти куда-нибудь, лишив права передвигаться по Агло. Потом они станут обыкновенными гражданами, как и было до лотереи. Такова воля Пима, — добавил я весомо.

— Этим я и занимаюсь — нейтрализацией, — с хрипотцей, характерной для много и надсадно кричавшего, ответил он.

Мы направились к моей шимане, обсуждая общее положение.

— Поезжай к брату и составьте обращение к населению планеты. Я вам сделал Преображение, — сказал Джеб, подсаживая меня в шиману, — пользуйтесь, лодыри и губошлепы.

Он протянул руку и вдруг с силой выдернул ласкатель, встроенный в панель управления. Посыпались искры, и дальнозорчик, подрагивая проводками, оказался в лапе Джеба.

— Мы узнали, как уничтожить ЗОД на шиманах, — пояснил Джеб. — Один техник проговорился. Конечно, пришлось прижечь ему шкуру, прежде чем сознался. Приложили пару раз к раскаленному стволу лучевки — он и проболтался. Пусть Пим отдаст приказ об общем раздурачивании шиман.

— Как это к раскаленному стволу? — содрогнулся я. Но Джеб уже был далеко.

Президенты, традиционно разбитые на тройки, теперь смешались, сновали по площади. Преображенцы к ним не подходили.

Подчиненные Джеба угадали его отношение ко мне, один подбежал и стал делать знаки, чтобы я отъезжал. Я было попробовал выйти, но агломер, ощерившись, нацелил мне дуло в живот. Я сполз на сидение и дал задний ход.

Я нажал кнопку заднего хода, но шимана без кучера вдруг стала захлопывать прозрачный верх. Агломер заподозрил подвох с моей стороны и без раздумий пальнул по корпусу — они уже давно раздурачили оружие, никаких операторов им теперь не нужно, чтобы жечь и убивать. Над куполом моей шиманы заклубился серый дым. Я стремительно соображал: рядом с Джебом я не был всепланетным героем, а просто типом, которого подчеркнуто не любит начальник.

В это мгновение я напрочь забыл о себе.

Там, на площади, стало происходить непонятное. Президенты, подойдя почти до постов агломератов-преображенцев, внезапно стали падать — один за другим.

Их расстреливали в упор.

Я рванул вон из шиманы. Все, дверцы заклинены. Чудовищно! Я в кровь разбился, но — увы…

Через пару долек времени все было кончено. Площадь была усеяна рассеченными трупами. Преображеицы вливались в зев Оплота.

Я вдруг успокоился. Все стало безразлично. Я нащупал на дверце выступ, нажал и впервые открыл дверцу без помощи автоматики.

Я брел в сторону тех сотен трупов, которые вот только что были агломератами. Никогда не видел сразу столько переставания быть. Но внутри меня — покой. Все перестало биться внутри, двигаться, мыслить. Первое, что существенного случилось после снятия Зашиты, — вот это. Так стоило ли? Стоило, стоило — шептал один голос. Стоило, но слишком дорого, — шептал другой голос. Только эти голоса и были слышны в тиши площади. Не буду рассказывать, что я видел и что пережил, обходя по периметру стихший мир… Бывают моменты жизни, когда стремительно взрослеешь…

На границе с Аграркой меня никто не остановил. Пирамиды ЗОД стояли сиротливо, покинутые даже роботами. Глаза защемило от родного многоцветья. Я остановил шиману на опушке. Мне было до того одиноко, что был бы мил и голос кучера, убитого Джебом.

Все кончено.

НА ПОЛПУТИ своего БЫТИЯ ВСТУПИЛ я В ЛЕС УГРЮМЫЙ и УНЫЛЫЙ.

Лес объял меня, и я мнил, что он подобен простыне, которой накрывают только что переставшего быть агломеруна.

Зеленая простыня все заботливее укрывала меня, облекала все плотнее и безвозвратнее.

Глаза привыкали к вологой полутьме зарослей, становившихся с каждым шагом гуще. Мне хотелось добраться до самого непроходимого, потайного места, залечь там в агонии истекая душевной… а, высокие слова, бойтесь красивых фраз… — надо сдохнуть — вот и все. Скрыться, чтобы не видеть Себя в зеркалах Их глаз. О, я бы истаял под жаром их взглядов, жаром, который они раздули за два пролета ненависти к Нему!.. Где моя берлога, моя возможность перестать быть раньше позора?

Вдруг я ослеп от яркого света.

Заросли внезапно закончились, и я стоял на виду у поселка, посереди голого места, на юру, и не было сил броситься назад в укрытие. Да что за безумец! Воистину Дурак! Откуда заросли в Аграрке, где взяться нехоженным тропам в синтетическом мире?! Не здесь ли я вырос средь тощих лесов и двух видов кустарника?

Жители поселка копошились на околице возле нескольких шиман — очевидно, это преображенцы! И сюда пришел сладкий момент узнавания о великих событиях от живых свидетелей.

Меня заметили. Кто-то ко мне. Я не сопротивлялся. Я ведь герой, избавивший планету от Него. Надо с честью играть принятую роль.

На полпути своего бытия вступал я в унылый и угрюмый лес. Нет больше выхода из него, кроме как на круги Агломерации. Страшно и одиноко.

СРОЧНО. ВСЕМ!

Сегодня свершилось Преображение.

Нет больше Великой Няньки. Мы свободны в своих решениях. Возлюбим же друг друга.

Новые принципы преображенной Агломерации будут изложены завтра в выступлении Пима — Первого из Равных.

Вторым из Равных волей агломератов назначен Бажан.

Третьим из Равных волей агломератов назначен Джеб.

Друзья, уничтожайте Комплекс!

Вот так-то — волей агломератов. Вторым из Равных назначен, хм, Я.

Часть четвертая

Цветок

Тот, кто борется со злом, не всегда поборник добра.

В тягостной задумчивости пребывал я.

Здесь, в этом бесконечном зале с оранжево-лиловой мозаикой, напоминающей деяния Предтечи, я некогда докладывал легкомысленным президентам, что Агло стремительно катится в пропасть. А они, пустышки, подшучивали, предоставляя Джебу глумиться над моими проектами, — тому самому Джебу, который не только презирал их, но и станет главным виновником грядущего их истребления… того самого Джеба…

Лишь возле меня безмятежно, чадяще горел десяток лучин — весь же зал был погружен в беззвучную, зловещую темноту.

Перестать быть — какой счастливый выход! Да, приятель, лучший выход для Дурака. Нет, не предпочту дурацкий выход!..

Но текут, текут мгновения, и мне решать, перестать мне быть или остаться. Сколько их — сорок шесть долек времени? Много. Это ужас как много, когда ты один и жить тебе остается сорок шесть долек…

В глубине зала что-то звякнуло.

— Кто? — вскинулся я.

— Чунча.

— Что? Зачем ты?.. Оставь меня в покое!

— Не серчайте. Я придумал. Я нашел выход!

Знакомая интонация юродивого! «Не серчайте!» Теперь-то зачем, когда все, все утрачено… Чунча коснулся края островка света, и я, впившись взглядом в плохо различимые черты его красивого заносчиво-насмешливого лица, вдруг предобморочно содрогнулся: спасены! Он нашел-таки выход!

И я не знал, воистину не ведал, рад ли я этому…

Пробу назад — так же, как и сейчас, — к этому залу было приковано внимание всей Агло. Отмечали годовщину Преображения.

Задолго до праздника, не без моей помощи, по городам поползли слухи, что торжество обернется публичной дискуссией, во время которой трое первых из равных сцепятся перед камерами дальнозоров. Канули в прошлое времена ласкателей слуха и зрения, изменилось не только название аппарата, передающего на расстояние изображение, переменилась его сущность. Я бы назвал теперешний вариант «оскорбитель зрения и слуха» — помимо оглушающего количества музыки, дальнозор выплескивал целые ушаты правды на агломератов, той правды, которой они так жаждали и в которой они теперь погрязли от нижних конечностей до головы. Мои сотрудники, зная, что никакая цензура им не грозит, втайне готовили провокационные вопросы, разрабатывали план превращения годовщины в балаган.