Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне всегда импонировала смелость Белова. Порой я ставил себя на его место в том или ином конфликте и отступал, шел на компромисс. А он шел только вперед. Это смелая статья. Но большую смелость Белов проявил не тогда, когда написал и опубликовал ее, а после нее, тогда, когда ему стали звонить и писать так называемые большие друзья и единомышленники с рекомендацией отказаться от поддержки меня, а он их послал прочь.
Письмо тридцать четвертое
Дорогой Анатолий Николаевич!
Признаться, мне пока не до издания писем читательских. Ей Богу!
У меня постоянные скандалы с Ольгой Сергеевной из-за «Лада». Ни одного свободного экземпляра нет, а люди просят. Хорошо бы издать с иллюстрациями или даже без них. Я думаю, эта книга разошлась бы, а издателю даже принесла бы прибыль. Да, после нее можно бы было подумать и о письмах, хотя все письма увезены в Москву.
Фотографии твои я вроде бы получил. Напиши, что надо сделать для предвыборных дел. Передай привет Гале (жене) и главе Борисоглеба. А что писать о В.Н. Тростникове? Я его знаю и люблю давно. А на наш пленум не ездил и не тянет. И времени жаль, и спорить с Ганичевым не хочется.
Ты прав относительно экономии нервной энергии и душевных сил. Поберегите их: и ты, и твои друзья!
Белов. 28 января 2003 г.
Участившиеся сетования Белова на завалы читательских писем привели меня к мысли, что их следует издать отдельной книгой. А родилась такая идея после прочтения книги «Земля Федора Абрамова», которую подарила мне сподвижница Абрамова, ученый Ленинградского университета, специалист по изучению творчества Лескова и просто моя душевная землячка Ирина Столярова. По ее приглашению Абрамов приезжал на мою малую родину, жил в селе Опальнево, написал прекрасную повесть «Пелагея», начинал работать над другими повестями «Мамониха», «Алька».
В книге мне понравилась подборка читательских писем – откровенных, простых, добросердечных, разрывающих душу от правдивых исповедей. Они так стали близки моему сердцу, что я сразу подумал, что точно такие же послания от читателей лежат мертвым грузом на столе Белова. Изложил вкратце свою затею в письме.
22 января 2003 года оно ушло в Вологду:
«Глубокоуважаемый Василий Иванович!
Благодарю Вас за теплое письмо, а также за статью-отклик, адресованную газете «Десятина». Вы, как всегда, правы, как прав и В.Н. Тростников – молчанием предается Бог! Кстати, Вы ничего не сообщили мне о Тростникове. Не написали о последнем писательском пленуме, о Ваших намерениях выступить… Между тем, созданная при писательском союзе партия С. Лыкошина вошла в партию Г. Селезнева.
О последних важных законопроектах, касающихся реформирования энергетики и железных дорог писать ничего не буду, так как они ничего полезного не несут… На днях вышлю, как Вы просили, анализ этих разрушающих экономику и поддержанных правительством законов.
Есть у меня к Вам еще одно деловое предложение. А не издать ли нам еще и книгу, состоящую из самых интересных писем читателей к Вам? Вы подготовите сами такую книгу, подберете письма, можете дать к ним комментарий. Эта мысль пришла ко мне после прочтения книги – из писем Ф. Абрамову. Жду ответа.
Сообщите о получении фотографий, которые я сделал и выслал Вам после Вашего посещения Борисоглеба-Углича-Мышкина. Дошли ли они до Вас? По душе ли?».
В кабинете Белова никогда не задерживались подолгу фотоснимки, открытки и авторские книги. Если письма читателей он после прочтения рвал, то книги и фотоснимки дарил. Ольга Сергеевна серчала, пыталась подсказать мужу, чтобы не всем подряд дарил книги, а оставлял для близких людей. Мои фотоснимки, а я их печатал активно, Василий Иванович также все раздавал налево и направо. Часть подарил офицеру запаса, литератору Владимиру Корюкаеву, часть – предпринимателю Михаилу Сурову. И тот, и другой использовали их потом с большой пользой – в своих книгах о Белове.
Переиздать книгу «Лад» удалось через некоторое время большому другу Белова, известному кинооператору Анатолию Заболоцкому. Тот вложил в издание все свои средства. А я выкупил у него несколько пачек с книгами для ярославских библиотек, музеев, краеведческих центров и школ.
На Пленум Союза писателей России Белов собирался. Готовился выступить с предложением переизбрать председателя Валерия Ганичева. И не потому, что тот когда-то навредил ему с изданием книги в Питере, а потому, что считал его бездеятельным руководителем. Подогрели конфликт и организованные несправедливые нападки Ганичева на меня. На одном из подобных мероприятий в кабинете Ганичева был поднят вопрос об исключении меня из Союза писателей. Белов не дослушал словоблуда до конца, встал и ушел. Вскоре появился у меня в кабинете. Наклонился над думскими документами, депутатской почтой, которая зачастую вызывала у него восторг и будоражила любопытство, полистал бумаги, помолчал, а потом вынес вердикт своему поступку с хлопанием двери в кабинете Ганичева: «Здесь у тебя работа кипит, а там одни склоки!».
Через три дня пришел в кабинет Валентин Распутин. Ему тоже пришлось заступиться за меня. Мы уже хорошо знали друг друга, встречались, общались. Он попросил прояснить суть конфликта вокруг Борисоглебского монастыря. Я пересказал нудную историю о том, как я заступился за реставратора, которого околоцерковные литераторы решили выбросить зимой вместе со станками на улицу, а я не дал. Потом конфликт перешел в иную плоскость – в полурелигиозную. Вместе с моим официальным думским помощником Мартышиным, сокурсником, переехавшим жить из Москвы ко мне в Борисоглеб, мы провели первые Иринарховские чтения. В них приняла участие большая группа московских писателей. Все меня поддерживали… Владимир Крупин подарил мне свою книгу. Моя жена, редактор районной газеты, опубликовала на целую полосу беседу с Юрием Лощицем. Вдруг через год на вторых Иринарховских чтениях молодой настоятель монастыря начал говорить не по теме, а высказывать критику в мой адрес. Писатели заворчали… Подстрекателем, поджигателем конфликта выступил Мартышин, предавший меня.
Мы, бывшие друзья, расстались тяжело, расстались не из-за пустяков. Свидетелем конфликта был мой друг Володя Гречухин, принявший в тот год участие в Иринарховских чтениях последний раз. Я наотрез отказался поддерживать религиозные установки Мартышина. То он в Тутаеве нагрубил моей помощнице Жиряковой за то, что она не ходит в церковь. То заявил мне и краеведу Рычкову, что Бог – это страх, а не любовь. А то осудил меня за то, что я отказался признать нахождение в монастыре мощей преподобного Иринарха. После раскопок,
