Радуга - Кэтрин Стоун

И все же Кэтрин нервничала и когда дала водителю адрес на Риверсайд-драйв, и когда вручала ему точную сумму налога за проезд по мосту. Но вот такси остановилось перед зданием из красного кирпича. Стоимость проезда оказалась точно такой, как писала сестра, и Кэтрин с удовольствием накинула двадцать процентов чаевых, радуясь тому, как гладко и ловко все у нее получилось.

Алекса четко подписала каждый из трех ключей: один от парадной двери и два от квартиры. В окнах горел свет, как и обещала Алекса: в доме был установлен таймер, магическим образом реагировавший на восход и заход солнца. Кэтрин не было нужды сверяться с нарисованным старшей сестрой детальным планом квартиры. Как и адрес, Кэт выучила его наизусть. Но, переходя из фойе в гостиную, немало удивилась тому, что квартира оказалась гораздо больших размеров, чем она себе представляла, к тому же очень яркой и веселой.

Глаза Кэтрин увлажнились от нахлынувших чувств, когда она увидела нежных цветов ленточки и сердечные слова приветствия на великолепном рояле. Она опустила чемодан на пол, подошла к волшебному инструменту, сначала прикоснулась тонкими длинными пальцами к надписи, затем к искусно завязанному банту и, наконец, к полированной поверхности роскошного рояля, изготовленного из самых ценных пород древесины.

Кэтрин очень устала, но поняла, что сегодня ночью в любом случае будет играть. Ей это просто необходимо. Вот уже два дня Кэт не подходила к инструменту и теперь, как в воздухе, нуждалась в музыке. Она будет играть, хотя прекрасно понимает: стоит прикоснуться к клавишам, и она, возможно, не встанет из-за рояля всю ночь. Только сначала надо распаковать вещи, принять душ, а потом…

Кэтрин бросила случайный взгляд на кофейный столик в гостиной. На нем лежали сумочка Алексы и мужское портмоне. Значит, Алекса в доме… и не одна. Кэтрин — помимо воли — вторглась в личную жизнь сестры.

«Вот тебе и „практичная девушка“, — ругала себя несчастная Кэтрин, поспешно ретировавшись в свою комнату с сиреневыми обоями, подальше от спальни Алексы и ее гостя.

Как всегда, когда они проводили выходные вместе, Стерлинг проснулся раньше Алексы. Приняв душ и одевшись, он подошел к постели и, как только Алекса слегка пошевелилась, подобно котенку, потянувшемуся и снова свернувшемуся в сладком сне, накинул простыню на ее прекрасное обнаженное тело и поцеловал тронутые улыбкой чуть припухшие губы.

— Уже рассвело, да?

— Только что. Я куплю «Тайме», рогалики и кофе, идет?

— Да-а, — промурлыкала Алекса.

Раз в неделю она позволяла себе эту роскошь — расслабленность в противовес ее напряженной жизни — ленивое утро в постели для «подзарядки батареек». Насколько понимала Алекса, в своей безумно активной жизни Джеймс получал «подзарядку батареек» не во сне, а в плавании на яхте. Он никогда не спал допоздна, даже в их совместные уик-энды, хотя зачастую и возвращался в постель, чтобы…

— Так ты потом вернешься и разбудишь меня окончательно?

— Ты очень догадлива.

Бумажник Джеймса лежал в гостиной, но, так и не добравшись до кофейного столика, он замер на пороге. Силуэт девушки высвечивался бледно-золотыми лучами зари, проникавшими сквозь кружевные шторы. Волосы у нее были, как и у Джеймса, иссиня-черные и блестящие и, так же как у него, еще влажные после недавнего душа. Поскольку незнакомка склонилась над клавишами, сверкающая грива великолепных локонов закрывала ее профиль. Но руки! Белые пальчики исполняли воздушный танец, с исключительной, словно легчайший поцелуй, нежностью прикасаясь к клавишам, но не нажимая на них.

Рояль безмолвствовал, но в данном случае это не имело никакого значения. Уже одно зрелище порхающих изящных рук производило гипнотизирующее… магическое действие. Джеймса вполне удовлетворило бы молчаливое созерцание, что он и делал до тех пор, пока овладевшее им непреодолимое желание увидеть лицо пианистки не напомнило Джеймсу о его законном праве пройти через гостиную за собственным бумажником.

Он достаточно долго не вторгался в уединенность гостьи, сохраняя свое присутствие в тайне. Стерлинг пересек комнату, ожидая, что это наконец потревожит девушку, но она полностью растворилась в своей волшебной музыке. Так что остановившемуся рядом с девушкой и откровенно ее разглядывавшему Джеймсу оставалось только дожидаться, когда она наконец почувствует его взгляд; впрочем, ему хотелось, чтобы этого не случилось как можно дольше, поскольку сам был счастливо растворен в созерцании девушки, так же как она в своей музыке.

Теперь Джеймс мог хорошенько рассмотреть ее лицо. Падавшие на глаза густые черные локоны были надежно прихвачены золотой заколкой, и Джеймс увидел, что сходства с Алексой, которого ему почему-то столь не хотелось, вовсе не существует.

Сестры Тейлор внешне были совершенно разными, но, несмотря на это, существовало поразительное сходство в выражении их лиц, когда они погружались в свое любимое искусство: удивительно гармоничное сочетание решительности и робости, сосредоточенности и мечтательности… Как и Алекса, Кэт была одновременно исполнителем и аудиторией, зачарованно воспринимающей представление. Обе желали сделать все идеально и в то же время терялись в магическом колдовстве того, что создавали. Алекса вливала жизнь и душу в прекрасно составленные сочетания слов, которые произносила; Кэт, безусловно, творила то же самое с нотами, по которым играла.

Итак, то была младшая сестра Алексы.

Наконец Кэтрин почувствовала присутствие Джеймса, и изящные руки резко оборвали свой грациозный танец. Это было так, как если бы на самом деле смолкла музыка. В безмолвной комнате, казалось, стало еще тише.

Волшебство исчезло.

Пока Кэтрин не взглянула на Джеймса.

И тогда началось новое, неожиданное волшебство — он увидел сияющие синие глаза, полные удивления, немого вопроса и очаровательной невинности.

Алекса описывала Джеймсу глаза Кэт — сверкающая синева зимнего неба после снежной бури, — но он не обратил внимания на это определение, так же как не обратил внимания и на другие меткие характеристики, данные Алексой… Теперь же, взглянув в эти поразительные глаза, Стерлинг понял, что это действительно сверкающая синева зимнего неба, но было в них еще и немало мистического от сапфира… кристальная прозрачность, светящаяся надежда и, как и в снежной белизне ее кожи, дух захватывающая чистота.

Джеймс вспомнил свои опасения насчет того, что сестра Алексы окажется эгоцентричной, холодной, замкнутой особой. Но в Кэт ничего этого не прочитывалось. Она была именно той Кэтрин, о которой Алекса пыталась ему рассказать, — довольно робкая и все же, как и в тот день, достаточно смелая. Теперь Джеймс наблюдал в Кэт оба эти качества, поскольку, несмотря на отвагу во взгляде ярко-синих глаз, выдерживающих напряженный, испытующий взгляд Джеймса, ее белоснежные щеки стали пунцовыми.