Домино - Иселин Херманн

Алло. Это я.

Это каждый может сказать.

А может, и не я.

Она смеется. Тогда ты — это не ты.

А тебе не все равно? Ты же все равно знаешь, что это я. Добрый день, это ваш терапевт.

Тогда было бы хорошо, если бы вы могли вернуть мне земное притяжение, господин терапевт.

Вы хотите, чтобы вас привязали или приковали?

Привязали… У меня в сумке маленький карманный ножик, так что я всегда смогу перерезать связь, если станет слишком скучно.

Знаешь что? Ты подарок, который совершенно не хочется отдавать.

Неважно, что он говорит, когда звонит, так как влюбленным все равно, что говорить. Все слова что-то значат. И не значат ничего. Добрый день, мадам-мадемуазель, Вас беспокоят из КИСВ, можно задать вам пару вопросов, это займет всего шесть секунд.

Это зависит от того, анонимные ли ответы.

Само собой — полная анонимность гарантируется, вы просто должны отвечать на вопросы. Вы даже можете шептать, если хотите.

Извините, шепчет она, а что такое КИСВ?

Комиссия по изучению состояния влюбленности.

А это больно?

Может быть, но это часть удовольствия.

Ну, давайте.

Хорошо, как часто вы бывали в отеле с незнакомыми мужчинами?

Вы действительно хотите знать?

Да, это важно для нашей статистики по отелям.

Никогда.

Только не врать, дорогуша.

Я не вру. Он не был незнакомым.

Добрый день, мадам, мы из тайной французской полиции. Нам известно, что вы кое-что забыли, потому что вы никогда об этом не знали.

Да?

Вы приглашены на завтрак в «Terminus», Северный вокзал. Сейчас. Вы об этом точно забыли, не так ли?

Нет, Зэт, не стоит. Нам надо прекратить. Это чистое безумие. Нам надо все прекратить, слышишь? Ее голос сейчас другой, не такой, к которому он привык.

Что ты имеешь в виду?

То, что говорю.

Я хорошо тебя слышу. Но ты действительно так думаешь?

Слишком много всего поставлено на кон.

Где ты? Мне нужно увидеть тебя прямо сейчас. Ты где?

Там, где обычно здоровается почтальон.

Я буду через две минуты. Никуда не уходи.

Она думает о том, чтобы пойти дальше, но боится, что он не знает, где она.

И боится, что он знает это. А он, где он? Проходит действительно всего две минуты или около того, и он появляется. Бежит из-за угла. Она успевает покачать головой, прежде чем он обнимает ее.

Доброе утро, мадам Коэн! — кричит почтальон.

Зэт, мы должны прекратить все это.

Он смотрит на нее. Да?

Я тону в твоих глазах. Я сбит с толку… и что еще?

В смысле, «что еще»?

Что ты там сказал, в своем SMS?

Он качает головой. Но его выдают глаза. Сабатин достает из кармана мобильный. И, перебивая сообщение, говорит: «Я ударенный молнией. Я сбит с толку. Я тону в твоих глазах».

Он целует краешек ее губ. Так и есть. Пойдем. Иначе мы не успеем на завтрак.

Когда люди влюблены, они чувствуют себя увиденными, и в этом смысле проявленными, как фотография.

Но мы не должны, Зэт. Это безумие. Нам надо остановиться. Одна ее половина действительно так считает, в то время как другая поняла, что именно эти слова действуют, как дешевый ключик, который заставляет игрушку ехать, прыгать или квакать. Она просто все время об этом забывает. Но каждый раз, когда она говорит, что им надо, он еще ей принадлежит, и ее сердце радуется.

Нам надо прекратить все это.

В другой раз, смеется он.

Как можно решить стать монахиней? Мимо идет монахиня. Как можно сидеть на работе с восьми до четырех? Они проходят мимо водопроводчика. Как можно быть водителем «скорой помощи», продавцом в магазине продуктов или в овощной лавке?

Я скучаю по тебе… шепчет он.

Да, но я же здесь.

Нет, по-другому.

Зэт. Ты меня заразил…

Внезапно он смотрит на нее испуганно. Чем же?

Беспокойством. Знаешь что, шепчет она еле слышно. Мне хочется придумать слово, новое слово, ведь у меня такого никогда не было.

Они стоят на тротуаре в центре Парижа, недалеко от своих домов. Стоят там, где стоять совсем даже не целесообразно. Но об этом они не думают, им нет до этого дела. Мир существует только здесь. Только здесь, между ними.

Я скучаю по тебе вот так. Он обнимает ее за талию и прижимает к себе. Разве не для этого существует тело?

Для чего?

Тело для того, чтобы быть там, где кончаются слова. Где не справляются словари Пти-Робер и Ларусс, там, где нет языка.

Ты говоришь о сексе. Секс — не влюбленность.

Да, спасибо!

Это и не любовь. Сабатин знает, о чем говорит. Любить — это другое. Знаешь, что я думаю? Я думаю, тело — сад души. Это так странно, это совсем ново. Это не любовь, это может перейти в любовь, но это больше, чем влюбленность. Как это называется? Как это может называться? Она крутится вокруг своей оси, и ей кажется, что она уже почти не в состоянии идти по тротуару. «Любость», как тебе это?

Прости?

«Любость», разве это не хорошее слово?

Он выглядит немного уставшим. Считается, что женщины говорят в семнадцать раз больше, чем мужчины.

Нет, быть такого не может!

Ну, тогда в семь.

Значительное снижение получилось.

Семь тоже много.

Да, но подумай, как тихо было бы в мире!

Они идут, держась за руки, хотя это не очень хорошая затея. Об этом они забыли. И так же, как когда она была маленькая, она играет в слова и раскачивает их руки вверх и вниз. Это любость, потому что все другие слова ничтожны. Любость, потому что мое сердце бьется сильнее, когда я вижу тебя. Любость, потому что ни за что на свете я не хочу сказать то, что может причинить тебе боль. Любость, потому что влечение к тебе… когда тебя нет… выворачивает мое тело наизнанку. Любость, потому что, когда я с тобой, у меня пропадает аппетит. Любость, потому что все улыбаются, когда мы идем по улице. Любость к твоему аромату, к твоим жестам, к твоим недостаткам. Любость, потому что ты упорно не говоришь то, что я хотела бы услышать.

Ничего себе. Невероятно, сколько слов может быть в женщине.

В любви язык бессмысленной речи проистекает из самих чувств, приблизительная цитата из Ролана Барта. Она посылает ему проказливый взгляд, похожий на те, что Колетт иногда посылает ей.

Ты только что сказала, что это не любовь.

Буквоед!

Пойдем, я уничтожу все слова, твои, и Ролана Барта, и все слова во всем мире.

А как насчет любости?

Хорошо, его я сберегу.

Свободное такси. Заднее сиденье. Отель «Le Petit Paradis». Опять. Тот же самый администратор. Опять.

Двое детей? Спрашивает он, улыбаясь.

Они смотрят друг на друга.

Нет, две невежды, отвечает Зэт.

Только бы вы прочли цифры на счете, а все остальное не наше дело.

Номер другой. И она преграждает ему путь, когда он открывает дверь. Зэт, думаешь, наступят те дни, когда мы, просыпаясь, будем видеть друг друга?

Он поднимает ее и переносит через порог.

Одежда. Летит. Незаметно и внезапно меняются тональность и темп. Они останавливаются. Его указательный палец движется по ее шее, плечу, как будто он рисует контур ее тела. Другой рукой он обнимает ее за талию так, как обычно приглашают на танец.

Посмотри на меня.

Да, шепчет он.

Она пятится назад, он идет вперед, пока они не доходят до кровати. Тишина. Они стоят тихо. Мир. Его нет.

Можно?

Она кивает. Медленно и осторожно, поддерживая за спину, он кладет ее.

Мои ноги, Зэт. Я мерзну.

Сложно карабкаться к изголовью кровати, когда целуешься. И вниз, в конверт,[19] как это положено по средиземноморскому этикету. Мужчина он. Он откидывает простыню в сторону. Он целует ее грудь. Смотрит на нее, пока медленно входит в нее. Он не занимается любовью с открытыми глазами, но сейчас заставляет себя это сделать. Он смотрит в женщину. Далеко в женщину, и сейчас начинает мерзнуть он. Где-то в глубине он чувствует холод. Он пронизывает его, проходит по позвоночнику и ягодицам. Простыни, покрывала, одеяла, спальные мешки, полярное снаряжение.

Он не может согреться. Его желание остывает.

Часы показывают «позже». Оно всегда наступает. Позже.

Жадное солнце бросает лучи на дом напротив. Он повернулся к ней спиной. Спал ли он? Она — нет.

Нам надо прекратить, Зэт. Я не хочу больше.

Разве не двое должны принимать такое решение?

Нет, его приму я.

Ты действительно так думаешь?

Мне ничего другого не остается. Отпусти меня. Позволь мне уйти.

Да, но я тебя не держу.

И вот она говорит ему что-то неприятное. Даже оскорбительное.

Молния на ее юбке разошлась. Она сидит на кровати и слезы капают ей в туфли, когда она надевает их.

Ты меня больше не увидишь.

Да, уходи. Он лежит, положив руку под голову.

Ты не можешь позволить мне просто так уйти! Сабатин накидывает на плечи пальто. Как глубоко женщина может себя унизить? До какой степени может забыть о гордости? Спускаясь по лестнице, она чувствует, что весит тонну. Покидает отель она. Платит за комнату она. Не поворачивается она, хотя верит, знает или надеется, что он смотрит на нее из окна.