Облака на коне - Всеволод Шахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правда? – Ворошилов искоса посмотрел на Харабковского, – а то что–то наш ведущий конструктор задумчивый.
Харабковский встрепенулся:
– Немного осталось, последние проверки проводим. Итальянский спец Трояни говорит, удалась идея.
– Итальянцы… итальянцы, а вы русские на что? – Ворошилов гаркнул, – только и смотрите на иностранцев. Столько возможностей вам дали, столько институтов понаоткрывали, а вам всё не так… – он поводил глазами по сторонам.
Рабочие со всех углов эллинга смотрели на Ворошилова. Тот стал говорить громче:
– У меня вот племянница–вертихвостка, тоже всё по театрам, да по танцулькам бегает, говорю ей, смотри, как страна развивается, учиться надо, а она только хлопает глазами и молчит. Вот басню ей всё рассказываю… Стрекоза и муравей. Слыхали такую басню? – многие смотрели на Ворошилова, боясь пошевелиться, Харабковский, как бы за всех, кивнул.
Ворошилов, видимо, не поверил:
– Смотрю, многие и не знают. Ладно, расскажу. Там муравей–трудяга, а стрекоза–вертихвостка. Муравей всё лето работал, готовил на зиму запасы, жильё строил, а вертихвостка только пела и веселилась. И вот… зима! – Ворошилов театрально чуть подсел, приосанился, – и вот… холода. Стрекоза и прибегает к муравью. Обогрей, говорит, накорми. И что вы думаете? – Ворошилов радостно искал, кто ему ответит, быстро сложил из пальцев кукиш и помахал перед собой, – вот тебе, выкуси. А ты, говорит, попляши, может поможет, – захохотал. – вот где гениальность русского писателя. Всё подмечает в народе. За удовольствие платить надо. А чем платят? Трудом платят! Правильно я говорю?
Рабочие смеялись и кивали.
– Ладно, веди дальше! – Ворошилов махнул Соловьёву, двинулся к выходу. Заметил, что Харабковский остался стоять, спросил: – А вы, что же…? почему с нами не идёте?
Харабковский дёрнулся, суетливо засеменил.
Вышли. Ветер порывами гулял по полю. Трава в конце июня вовсю поднялась и ходила волнами. Ворошилов засмотрелся.
– Вот, бывало, на коней с Будённым запрыгнем и вперёд. Смотри, вольница какая! А там что? – Ворошилов ткнул на противоположную сторону Лётного поля.
Соловьёв незамедлительно ответил:
– Там будет ещё два деревянных эллинга. Взлётная часть у нас по несколько километров в разные стороны. Со стороны верфи два эллинга – деревянный и металлический, на другом конце пока один – деревянный. Да и то этого не хватит. Эскадра запланирована большая, где их все размещать? Вон там, – Соловьёв указал на лес, – есть открытая стоянка, защита от ветра есть, но вот дожди, снег, морозы.
– Ну и что? Самолёты стоят без всяких домиков, тем более таких огромных, – Ворошилов задрал голову, рассматривая крышу металлического эллинга.
– Ткань обшивки быстро портится, если на улице держать, – Соловьёв пояснял, – по нормам раз в три года оболочку надо заменять.
– Что, такие нежные корабли будут? – Ворошилов скривился, – а мне ещё предлагают их для Красной Армии использовать, – посмотрел на Харабковского, – и что, нет материалов лучше?
– У нашей промышленности нет. Для новых дирижаблей и такую ткань с трудом добываем, – Харабковский отрицательно помотал головой.
Приоткрылись ворота металлического эллинга.
– Климент Ефремович, ещё запланирован полёт мягкого дирижабля «Вэ–один», – Соловьёв завертелся.
Стартовая команда выводила дирижабль. Ворошилов подошёл ближе. Заглянул внутрь эллинга.
– Да этот «Вэ–один» – пылинка, по сравнению вон с тем, – Ворошилов смотрел на подвешенную к потолку, но не ещё незаполненную, оболочку «В–6».
– Объём оболочки «Вэ–один» – две тысячи двести кубометров, а «Вэ–шесть» – около двадцати тысяч кубометров. Получается, примерно, в девять раз больше, – пояснил Харабковский.
– Вот как. Все называют «восемнадцать пятьсот», а на самом деле будет двадцать? – Ворошилов прищурено посмотрел на Харабковского. – Всё ещё Нобиле там постройкой командует?.
– Да, – Харабковский замялся, – но ведущий конструктор по «Вэ–шесть» – товарищ Кулик. Вон он, около киля, – Харабковский показал на парня с пышными, зачёсанными назад, волосами, вертевшегося около гондолы.
– Не будем отвлекать его от работы, – Ворошилов повернулся в сторону дирижабля «В–1», который вывели из эллинга человек тридцать. Быстро развернули против ветра.
– На таких маленьких, помню, немцы дозоры выставляли. Приходилось высылать группу… обстреляем… и они плавно спускаются.
– Мы наш для агитации используем. Летаем по всему Союзу.
– Знаю, знаю. А чего он помятый?
– Сейчас дозаправку газом делать будут. Оболочка старая – травит газ, – Харабковский смутился, ожидая очередного неудовольствия от Ворошилова.
К дирижаблю подвели два газгольдера. Три человека поспешили к корме дирижабля. Подсоединили шланги к аппендиксу. У газгольдера выстроилась шеренга из десятка человек. Открыли вентиль – шумно пошёл газ. Газгольдер несколько обмяк и живая шеренга, опустившись на колени, стала придавливать его к земле; выжимая остатки газа и скатывая газгольдер в рулон.
– А это никак нельзя механизировать? – Ворошилов поморщился.
– Работы проводятся, насос опробован… но вот что–то сломался, – теперь оправдывался Соловьёв.
Дирижабль поднялся без происшествий. Невысоко прошёл по периметру Лётного поля.
– На посадку! – Соловьёв с земли дал отмашку командиру «В–1».
Швартовная команда из солдат выстроилась клином. Выждав, когда дирижабль спустится, стоявшие в вершинке клина схватили пеньковый канат гайдропа, остальные расхватывали поясные. Неожиданный порыв ветра мотанул дирижабль и потащил. Швартовикам пришлось немного пробежаться. Один из команды, щуплый парень, лет двадцати, оступился и упал, но поясную не выпустил и его поволокло по земле. Ворошилов ринулся на помощь. Перехватил поясную чуть выше рук незадачливого парня. Сопровождавшие Ворошилова офицеры стали подхватывать и другие поясные, борясь за право подтягивать дирижабль вместе в Ворошиловым. На каждой из двенадцати поясных нависло по несколько человек. Добавленная масса быстро усмирила взбунтовавшийся дирижабль.
Пока швартовики развешивали по бортам мешки с балластом, а свита Ворошилова оправляла кители и отряхивала брюки, Соловьёв, видимо, ошеломлённый конфузом с посадкой, не зная, как лучше поступить, – помогать готовить дирижабль к заходу в эллинг или подойти к Ворошилову, – стоял рядом с Харабковским и не то оправдывался, не то гордился: «…это я настоял, чтобы поясные резиновой лентой обмотали… они же все ржавые были… а то что было бы, если пятимиллиметровые стальные троса голыми руками хватать… изрезались бы все… себе бы руки содрали… а с нас шкуру…»
Ворошилов, тем временем, хлопал по плечу виновника происшествия.
– Как звать?
– Егоров… Алексей.
– Ты чего это, Алексей, не отпустил верёвку… вон всё лицо искарябал?
– Да как я могу, это ведь приказ!
– Вот какие люди в нашей Красной Армии служат! – Ворошилов так громко и торжественно произнёс, что все несколько сот человек, находившиеся около дирижабля, застыли.
Ворошилов поднял руку..
– Но не скрою, не всё мне понравилось. Вижу, процесс строительства идёт, но темпы явно не коммунистические, отставание от всех планов, сроки сорваны. Плохое качество строительства, грязное состояние территории. Со своей стороны, мы меры приняли, вы знаете, снят с должности Фельдман. Политическое внушение дано другим руководителям. Но ведь и
