Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказала Лиза, что закончила десятилетку и уже полтора года работает браслетчицей на шинном заводе. И о новых родителях рассказала — какие они добрые, чуткие, заботливые, радушные.
Где двое — там и третьему место найдется. Сашу Прохоровы тоже не отпустили. Две недели прожил он беззаботно. С утра на реку шел, валялся на песке, купался вдоволь, играл в волейбол, пристав к случайной компании, по нескольку часов подряд торчал в порту, любуясь судами, провожал и встречал теплоходы. А возвращался домой — и окунался в теплую атмосферу семьи. Он так привык ко всем, что, казалось, будто и не было такого, что жил без них.
Однажды повел его Тит Осипович на шинный завод. В подготовительном отделении Саша увидел, как разные вещества, из которых потом шины получаются, задают в смесители и как выходит из них сырая резина. «Здесь решается качество, — пояснил Тит Осипович, нагнувшись к самому Сашиному уху. — Что задали, сколько задали, как перемешали — то и получили. Испортишь — потом уже не поправишь». Не понравилось Саше в этом цехе. Шумно, пыльно. В другом цехе сырую резину домешивали в валках. От липкой смоляно-черной массы шел острый дух. С непривычки у Саши стали слезиться глаза, запершило в горле. Он закашлялся. Тит Осипович как-то неодобрительно посмотрел на него и повел в другой цех, светлый, просторный, чистый. Почти что одни девушки работали в нем. Здесь Саша увидел Лизу. Она принимала от подруг косо нарезанные куски кордного полотна, быстрыми движениями склеивала их в кольцо и пропускала меж валков. Потом накладывала второй слой, третий. Веселая и болтливая дома, здесь Лиза совсем не походила на себя. Была сосредоточена, удивительно точна в движениях. В комбинезоне, в черной косынке, она казалась старше своих лет. Саша рванулся было к сестре, но его удержал за руку Тит Осипович. «Тут мешать нельзя, — предупредил он. — Отвлечется — складка получится или не по размеру, а это уже непорядок».
Больше других понравился Саше сборочный цех. Спервоначала в глаза бросилась легкость, с какой сборщики надевали браслеты на вращающийся барабан. Казалось, они выполняли свою работу без малейших усилий. Но это только казалось — капельки пота на лбу выдавали большое напряжение, значит, удивительное взаимодействие между станком и человеком давалось не просто.
То, что это так, Саша тотчас убедился. У одного сборщика на браслете вдруг образовались складки. Тит Осипович сердито засопел, когда рабочий принялся разглаживать складки руками, но, когда тот, так и не разгладив их, стал надевать следующий браслет, подошел, остановил станок. «Ты что?! — встретил его в штыки сборщик. — Кто ты такой!» — «Ты не знаешь, кто я, зато я знаю, кто ты. Сукин ты сын!», — ответил Тит Осипович. Сборщик понял, что шутки плохи. Заюлил, стал снимать браслет, но Тит Осипович оттащил его от станка. «Зови мастера». С мастером рабочий тоже не стал церемониться. «Ты лучше смотрел бы, чтоб браслеты нормальные давали! — перешел он в контрнаступление после первых же нравоучительных слов. — Какая-то разиня немерные браслеты подсовывает, а мне что, стоять прикажешь? Нетушки!».
Пока мастер и рабочий разбирались, кто прав, кто виноват, Тит Осипович отправился к браслетчицам искать разиню и нашел. Виновницей оказалась Лиза.
— Разве я так учил тебя работать, поганка?! Где ты такое подсмотрела?! — набросился на нее Тит Осипович. Если бы Лиза удивилась или растерялась, было бы ясно, что она не подозревает о том, что делает брак. Но она закрыла лицо руками, заплакала и пошла прочь от станка.
В тот день до сознания Саши дошла одна простая истина: шинник должен быть предельно честным. И чем больше жил он и работал, тем больше убеждался в непреложности этой истины.
И он обращается к Апушкину:
— Знаешь, Иван Миронович, в чем сложность шинного производства? Оно все на честности построено. Изделие токаря можно замерить, сваренный сталеваром металл проверить анализом, плохо сшитое пальто на глаз видно. А шины все одинаковые: черненькие, гладенькие, блестящие. Собрана — уже не проверишь какая. И получается: собирают шины из одних и тех же материалов, а ходят они по-разному: и сорок тысяч километров, и шестьдесят. На нашем заводе, как и на всяком другом, тоже есть брак, и, к сожалению, бороться с ним трудно. Но у рабочих-исследователей брака не бывает. Марку свою мы высоко держим и горды этим.
Апушкин все больше молчит, думает, себя с Кристичем сравнивает, постанывает иногда от тоскливых мыслей, болючей занозой засевших в голове. Почти на двадцать лет моложе его Саша, а знает куда больше и разбирается что к чему куда глубже. «Не растил я себя, вот и застыл на одном месте, — мучительно корит он себя. — И давно. Перед войной было двадцать три, почти половина того, что сейчас, столько же вроде и осталось. Ну, войну прошел, танк водить научился. Сейчас машину вожу, как бог, вот и все достижения за вторую половину жизни. Правда, жену нашел хорошую, двоих ребят на свет произвел, но это дело нехитрое. А развитие у меня по сравнению с Сашей слабое. Почему? — И оправдывает себя: — С детства по-разному шли. И работа больно уж засушливая — только и дела, что мотаться по дорогам. А Саша всегда на людях, есть у кого поучиться, с кого пример взять, с кем всякими-разными соображениями обменяться. Оттого и гложет его постоянное желание через чужой забор заглянуть».
Особенно сожалеет Апушкин о бездарно прожитой второй половине своей жизни. Стряхнуть бы ее, начать с тех двадцати трех, да рядом с таким, как Саша Кристич. Очень важно, с какого человека пример брать, на кого равняться.
Апушкин понимает, почему в одиночестве ему бывает скучно, — думать не о чем. А вот подбросит попутчик, как дровишки в топку, материалец о жизни, мыслишки разные, смотришь — у самого шарики в голове закрутились, и время быстрее прошло.
«Приноровился, — с завистью думает Апушкин о своем спутнике, смахивая ладонью с лица пот, застилающий глаза. — Вроде руками работает, но и голова не соломой набита. Эх, мне бы так…» Но признаться в
