Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети

как наиболее, так и наименее благородную публику. Я был достопримечательностью и чудом для них всех. В Павильоне они все были на одной стороне, у себя дома и настоящими, а я был плодом их воображения, таким же вымышленным, как книжный персонаж. Так было, пока я не шокировал их звуком английской речи или не касался их затянутых в перчатки рук, от чего внезапно граница между нами размывалась, и они сами начинали чувствовать себя не вполне настоящими и уже не были столь уверены в привычном порядке вещей. Но затем, через пару мгновений, они двигались дальше. Как только с выставкой для них было покончено, они оставляли Павильон – и меня вместе с ним, и их мир возвращался к установленному порядку. Один или два человека могли оглянуться или вернуться к ней мыслями позже, готовясь к ужину, или отпустить замечание насчет увиденного за вечерней карточной игрой в гостиной. А я шел гулять по улицам с Билли и Генри и наблюдал за их миром с таким же восхищением, с каким ребенок рассматривает картинки от волшебного фонаря.

Глава 10

Почти каждое утро, с того первого дня в зоопарке и Колизее, я выходил из дома до завтрака, чтобы прогуляться по Риджентс-парку. Часто, когда я вставал, было еще темно, но это единственное время суток, когда улицы очищались от густого тумана из угольного дыма, скрывавшего все достопримечательности. Я незамеченным проходил мимо еще сонных домов и начинал свое путешествие по парку, цепляя росу ботинками и краями брюк. Я любил наблюдать за волшебством света, приходящего в мир, как он делал каждое утро без всякой на то причины, кроме собственного тщеславия. В это промежуточное время все казалось возможным.

Я шел, и меня переполняла чистая радость. В такие мгновения я осознавал, насколько хорошо был одет: галстук, жилет, сюртук, шляпа из бобрового фетра – когда-то все это находилось за гранью моего воображения. Я осуществил то, чего мне всегда хотелось, и теперь мне предстояло стать джентльменом в городе джентльменов. Было прекрасно осознавать, что к этому меня привели лишь происхождение и умение говорить. Прекрасно было также то, что я, вероятно, внушил лондонскому обществу хорошее впечатление о своем народе. Пока все больше и больше людей выходили из своих домов, а я возвращался к дому Художника, я был склонен видеть их преимущественно в положительном свете, пока они проходили мимо или занимались своим делом, к примеру, продавали кофе и горячие булки, которые я иногда покупал себе на завтрак. То, что у меня появилась такая привычка, было заслугой Билли, потому что иногда мы настолько запаздывали с возвращением домой, что наблюдали, как на горизонте занимался рассвет, и слышали зазывные крики разносчиков, предлагающих товар первым рабочим.

В моих ранних экскурсиях было еще одно удовольствие, потому что каждая горничная и кухарка уже успевала начать свой день. Уходя, я часто видел мисс Херринг и шепотом желал ей доброго утра. И потом каждый дом предлагал мне мельком увидеть женщин, хлопотавших внутри и снаружи, разжигая огонь, подметая, стирая одежду или готовя первую трапезу дня. Как приятно было смотреть в окна, согретые огнем очага и светом лампы, и наблюдать, как эти сильные женщины, иногда пышнотелые, иногда худые, готовят еду или, улучив минутку, завтракают сами. Я был очарован жизнью в помещениях для прислуги, ее видимой теплотой и домашним уютом. Жизнь этих женщин была тяжела, я это знал, но все равно она казалась мне знакомой. Эти женщины чем-то напоминали мне Ану Нгамате или милую миссис Дженкинс из паба в Холикроссе. Заглядывать в их окна было отдельным, тайным удовольствием.

Прошло меньше месяца с нашего первого дня в Египетском павильоне, когда Художник застал меня перед моим утренним променадом. Он был одет и готов составить мне компанию, и мне стало понятно, что его вмешательство было спланированным. Внезапно я ощутил укол разочарования. Теперь, когда круг моих интересов настолько расширился, я перерос свое увлечение Художником, но первые четверть часа нашей прогулки мы провели в приятной беседе о городе, о вновь строящихся домах и вокзалах, о цветущей растительности парка.

– Как ты освоился в своей новой жизни, Понеке?

– Думаю, я счастлив… Все просто здорово, благодаря теплому гостеприимству вашей семьи.

– Я рад этому. Мои отец и сестра обожают принимать гостей, и ты им очень нравишься.

– Я очень на это надеюсь. Мне бы хотелось им нравиться, потому что они нравятся мне.

– Еще бы. Тебе стоит об этом подумать. Я хотел поговорить с тобой с твоей первой недели в Павильоне, с того вечера, когда ты пошел гулять со своим новым другом.

Ага. Вот оно что.

– Джеймс, будь осторожен. Ты не знаешь, какие люди разгуливают по этому городу.

– Конечно же, вы правы. Просто дело в том… Вы просто не знаете Билли Нептуна.

– Да. Понимаешь, в этом и есть вся загвоздка. Мы можем защитить тебя лишь благодаря нашим связям. Как мы можем сказать тебе, что это за человек этот мистер Нептун? Раньше ты говорил, что его зовут мистер Смит.

– Я понимаю ваше беспокойство, но считаю его настоящим другом. Не думаю, чтобы он причинил мне вред или предал меня.

– Все может быть, Понеке. Даже если и так, это общение само по себе уже может нанести ущерб выставке.

Мы кружили по парку в быстром темпе, а не в мечтательной прогулке, с которой я обычно начинал свои дни.

– А, вот что вас на самом деле беспокоит. – Я не смог удержаться: сначала он нарушил мое уединение, а теперь пытался отвадить меня от моих друзей.

– Будет лучше, если ты не станешь говорить в таком тоне. У меня много забот, и выставка – лишь одна из них. Другая – моя сестра, репутация которой не должна пострадать от контакта с таким сомнительным персонажем.

– Понятно. – Значит, Билли мог заплатить шиллинг за посещение выставки, таращиться на меня с открытым ртом и тыкать в меня пальцами, как это делали другие, но не мог заводить со мной искренних бесед или предлагать мне свою дружбу.

– Джеймс, у тебя могут быть друзья, но пойми: они не должны иметь отношения к твоей работе со мной и к твоему пребыванию в доме моего отца. Не приводи их к нам домой или в наш квартал. И будь бдителен. Они могут оказаться не теми, за кого себя выдают, – по ночам на улицах опасно.

– Хорошо. Благодарю вас. Я понимаю ваши опасения. – Это было все, на что я оказался способен, дабы сохранить учтивость, и меня удивила сила