Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы) - Вадим Роговин

«От вопроса о внутрипартийной рабочей демократии,— писал А. Шляпников,— неотделим и вопрос о материальном неравенстве членов партии. В условиях новой экономической политики мечтать о всеобщем равенстве утопично. Однако, есть способ уничтожения тех вопиющих излишеств, которые разлагающе действуют не только на совершающих их, но и на окружающую среду. Для решения этого вопроса нелишне напомнить, что однажды мы решали эту же задачу и решили правильно. После Октябрьских дней мы провели декретом положение о жаловании государственным ответственным работникам, которое определяли по заработной плате высококвалифицированных рабочих. Почему не пойти теперь по этому пути? Почему не запретить платное совместительство и т. п. „подножный“ корм? Эта мера внесла бы удовлетворение не только в партийную среду, но — далеко за её пределы. Нужно напомнить, что таким путём шла и Парижская коммуна» [329].

В выступлениях оппозиции фиксировалось внимание и на том, что существующие партийные нравы и отношения отчуждают значительную часть беспартийных рабочих от партии. «Стоит послушать, что говорят в ячейках,— замечал Сапронов,— все выступления прежде всего сосредотачиваются на том, что при современном состоянии в партии беспартийный рабочий, безусловно нам сочувствующий и вполне сознательный, который мог бы резко увеличить в составе партии группу рабочих от станка, не хочет идти в партию, боясь превратиться в партийного чиновника. Партийная масса правильно видит здесь главную опасность, правильно оценивает рабочую демократию, как радикальное средство против начинающегося искусственного разрыва между партией и пролетариатом и боится, как бы дело не испортилось» [330].

Выступление оппозиции 1923 года представляло первый этап борьбы значительной части старой партийной гвардии за ленинские принципы партийной жизни, против узурпации власти партии и рабочего класса аппаратной бюрократией и узкой группой партийных олигархов. Оппозицией была развёрнута широкая программа политической реформы, развивавшая идеи, которые содержались в последних письмах и статьях Ленина. Не удивительно поэтому, что в Москве, где дискуссия проходила наиболее демократическим образом, многие партийные ячейки выносили резолюции, поддерживающие лозунги оппозиции.

В дискуссии 1923 года вопросы партийной жизни оттеснили на задний план вопросы социально-экономической политики. Тем не менее и по ним полемика носила достаточно острый характер. Оппозиция упрекала ЦК в том, что он не придерживался курса XII съезда на усиление плановых начал в руководстве народным хозяйством. В результате бесплановости, бессистемности экономической политики наметилось более быстрое увеличение нэповских накоплений по сравнению с государственными.

Это нашло отражение в психологии рабочего класса. «Он,— говорил Преображенский,— чувствует силу врага, которого мы видим в витринах магазинов, врага, который находится в одном городе с нами. Какой из этого выход? Если будут нарастать эти противоречия, и мы не дадим выхода им в форме государственной и партийной, то это приведёт к стихийной борьбе, к раскалыванию и к прочим эксцессам» [331].

Оппозиция предлагала усилить борьбу с частным капиталом в торговле, обладавшим тогда в этой сфере преобладающими позициями, с нэповским непроизводственным накоплением и роскошью. Эту борьбу предлагалось вести не путём ликвидации рыночных отношений, а через усиление налогового обложения капиталистических элементов города, которое призвано было служить одним из источников развития государственной промышленности.

Оппозиция предлагала также реорганизовать торговую кооперацию, усилив контроль за ней сверху и снизу, и осуществить «товарную интервенцию», т. е. ввоз из-за границы товаров широкого потребления с целью лучшего регулирования обмена на внутреннем рынке и ослабления товарного голода, от которого выигрывают спекулянты, а проигрывает государство.

XX

По законам аппаратной механики

Сегодня, в свете всего последующего исторического опыта, идеи, выдвинутые оппозицией 1923 года, во всяком случае идеи борьбы за демократизацию партийной жизни, не могут не представляться бесспорными всякому непредубежденному человеку. Они и в то время находили активный отклик среди коммунистов, воспитанных на ленинских традициях партии, и среди партийной молодежи. Хотя результаты голосования по итогам дискуссии никогда официально не объявлялись, современные историки считают, что за платформу оппозиции голосовало более 10 процентов членов партии — 40— 50 тыс. человек — больше, чем в любой из последующих дискуссий.

Это число могло быть намного больше, если бы не приёмы, использовавшиеся в борьбе с оппозицией большинством ЦК и поддерживающей его партийной бюрократией, которая уже ощутила вкус бесконтрольной власти, командно-административных методов руководства и поэтому увидела в идеях оппозиции и вытекающих из них практических выводах угрозу своему монопольному положению в партии. В своём консервативном сопротивлении новому курсу триумвиры и поддерживавшие их аппаратчики с самого начала дискуссии прибегали к никогда ранее не применявшемуся методу внутрипартийной борьбы: оценке разногласий внутри партии как борьбы между большевиками и элементами, чуждыми большевизму, ленинизму.

В дискуссии 1923 года впервые были опробованы приёмы, успешно использованные Сталиным и его сторонниками во всех последующих дискуссиях: объявление любой возникающей в партии идейной группировки — фракционной и раскольнической, а всякой критики в адрес большинства ЦК или Политбюро — покушением на единство партийных рядов; изображение самих внутрипартийных дискуссий как «навязанных» оппозиционерами, как помехи социалистическому строительству, отвлекающей коммунистов от практической работы; напоминание оппонентам об их участии в прошлых оппозициях и фракциях и попытки связать былые разногласия с текущими.

Деятели оппозиции неоднократно подчёркивали, что при Ленине в партийных дискуссиях никогда не наблюдалось такого озлобленного тона по отношению к оппозиции, никогда не выдвигались такого рода обвинения, как теперь. Во время дискуссии о профсоюзах, напоминал Преображенский, мы не обвиняли друг друга в том, в чём в настоящий момент обвиняют оппозицию представители ЦК. «Почему? Потому что, несмотря на то, что положение тогда было в тысячу раз тяжелее — мы переходили с военной работы на мирную при значительном колебании среди крестьянства — большинство не позволило себе того, что было позволено теперь. Теперь ЦК впал в панику и открывает по нас такой артиллерийский огонь, который имел бы смысл, если бы нас во главе с т. Троцким нужно было исключить из партии. Но если этого нет, то это всё есть продукт паники, продукт того, что ЦК чрезвычайно опасался, в частности, потерять Москву и наделал в результате этого крупнейшие ошибки» [332].

Таким образом, хотя в то время мысль об отсечении от партии инакомыслящих ещё никому не приходила в голову, большинством ЦК были пущены в ход такие «идейные» приёмы борьбы с инакомыслием, которые в последующие годы привели сначала к партийным, а потом — и к прямым полицейским репрессиям.

Упрекая большинство ЦК в том, что оно с самого начала дискуссии взяло в «Правде» такой тон, который «привёл в ужас провинцию и обрадовал белогвардейщину — а не пахнет ли здесь расколом», Преображенский говорил: «…Вы не проявили того хладнокровия, которое т. Ленин проявлял всегда, когда партия проверяла какие-нибудь вопросы. Тов. Ленин никогда не позволял себе хаять тех товарищей, которые выдвинули решения, часть которых вы уже приняли и провели; он никогда не брал такого раскольнического тона по отношению к оппозиции… Нельзя таким образом обращаться к серьёзнейшему течению партии. Вы не даёте спокойно разобраться в тех вопросах, которые назрели… Эта дискуссия значительно напугала партию, которая думает, что если дальше обсуждать вопросы, то единство партии может пострадать, и таким образом, больше боится за единство партии, чем за что бы то ни было другое» [333]. Стремясь напугать партию опасностью раскола, большинство ЦК противопоставляло потребности партии в демократии её потребность в единстве, вместо того, чтобы сочетать эти два равно необходимых требования здоровой партийной жизни.

В стремлении доказать главный тезис ЦК — о недопустимости идейных группировок и фракционных образований в партии — Бухарин в разгар дискуссии сделал неожиданное признание, которое впоследствии обошлось ему очень дорого. На собрании коммунистов Краснопресненского района он решил поделиться собственным «фракционным» опытом. Бухарин сообщил, что в наиболее острый период борьбы по поводу Брестского мира к нему как к лидеру фракции «левых коммунистов» обратился лидер левых эсеров Камков с предложением арестовать Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным и образовать новое правительство во главе с Пятаковым, более того — что это предложение обсуждалось в кругах «левых коммунистов».