Золото и кокаин - Кирилл Бенедиктов

— Погоди-ка, — медленно проговорил он, — так, значит, инквизиторы обвинили тебя в том, что ты пользовался больса де ман динга?

— Они еще называли это «амулетом дьявола». Хотя по мне ничего дьявольского в этой штуке не было. Обычная фигурка дельфина, сделанная, кажется, из серебра…

Педро помрачнел еще больше.

— А эта фигурка… этот амулет… он что, висел на цепочке? — спросил он через минуту.

— Нет, он лежал в кожаном мешочке, в каких носят ладанки, — ответил я. — Брат Алонсо еще сказал, что негры делают мешочки для этих амулетов из кожи, которую сдирают с грудей своих мертвых женщин.

Некоторое время мы ехали молча.

— Это правда, — сказал наконец мой брат. — Я видел такой мешочек своими глазами. И похоже, насчет амулета тоже не совсем выдумки. Мне доводилось встречаться с такими колдовскими вещицами в Италии… одной из них владел мой командир, гран-капитан Гонсало Фернандес. Солдаты болтали, что он продал дьяволу душу в обмен на талисман, дававший ему нечеловеческую храбрость в бою.

— По-моему, это басни, — сказал я. — В Кастилии хватает храбрецов, которые не нуждаются ни в каких талисманах.

— Ты прав, Яго. Но нельзя отрицать, что гран-капитан был невероятным храбрецом. Он словно летел вперед на крыльях богини Победы, клянусь всеми святыми! И, знаешь, все солдаты и офицеры нашего отряда, если в бой вел их Гонсало Фернандес, глядя на него, волей-неволей становились прямо-таки неудержимыми львами.

— И какой же талисман был у твоего командира? — полюбопытствовал я. — Неужто лев?

Педро хмуро кивнул.

— Из-за него все и случилось… Гран-капитан всегда носил льва в кожаном мешочке на шее — ну, ты и сам теперь понимаешь, из чего был сделан этот мешочек… Но как-то его ранили, и, пока он лежал без сознания, талисман кто-то украл. Вора быстро нашли — им оказался один наемник из итальяшек, Джованни. По правде сказать, его даже искать не пришлось — он был туп, как пробка, и к тому же очень любил выпить. Напился и поставил льва на кон, играя в кости… А был у нас один лейтенант, некто Писарро, мрачный малый родом из Эстремадуры. Гран-капитан ему доверял, хотя я бы к такому головорезу спиной поворачиваться не стал. Ну, одним словом, Писарро увидел, что Джованни выложил на бочку льва, и тут же, без долгих разговоров, отсек ему правую руку. Отнес льва командиру, отдал, все честь по чести… На том бы все и закончилось, но кто-то, видимо, проболтался об этом случае фамильярам. И не успели раны Гонсало Фернандеса затянуться, как его вызвали в Рим — вроде бы для встречи с каким-то кардиналом. Только вот обратно он уже не вернулся.

— Его арестовала инквизиция? — догадался я.

— Да, его заточили в замок Святого Ангела — самую страшную тюрьму в Италии. Писарро поклялся отомстить за своего командира, но потом куда-то исчез — может быть, инквизиция и до него добралась, не знаю.

— Так его схватили только из-за талисмана?

— О чем я тебе и толкую. Видно, святые отцы действительно до смерти боятся этих кусочков серебра. И если уж они, не задумываясь, бросили в темницу такого прославленного и благородного кабальеро, как Гонсало Фернандес де Кордоба-и- Агилар, то тебе, братец, точно не стоило рассчитывать на оправдательный приговор.

Педро снова обернулся и посмотрел туда, где за зелеными холмами и апельсиновыми рощами осталась Саламанка.

— И тот, кто подкинул дельфина в твою комнату в гостинице, прекрасно об этом знал.

Глава тринадцатая. Первый рейс

На следующее утро мы вылетели в Колумбию.

Мне, разумеется, не терпелось взглянуть на Южную Америку из кабины пилотов, но Кэп строго-настрого запретил мне покидать грузовой отсек. В результате я провел три часа в полном одиночестве, бесцельно шатаясь между ящиками с разноцветной маркировкой и ругая себя за то, что не захватил в дорогу Кинга. Я представлял себе расстилающуюся под стальным брюхом «Кита» непроходимую сельву, широкие медленные реки, кишащие пираньями и аллигаторами, затерянные под кровом дождевого леса индейские деревушки, и сердце мое билось все сильнее и тревожней. То, о чем я мечтал в детстве, о чем я столько читал в книгах, было совсем рядом, а я, как нарочно, был заперт в этом металлическом гробу. В грузовом отсеке «Кита» имелись иллюминаторы, но в них я видел только белую пелену облаков, сквозь которую кое-где просвечивали зеленые и голубые пятна. В конце концов я нашел слабое утешение в мысли, что из кабины пилотов видны, вероятно, все те же облака.

Потом «Кит» пошел на посадку — довольно резко, будто провалившись сразу на несколько километров. Иллюминаторы заволокло седым туманом.

Самолет начало ощутимо трясти — ящики, опутанные крупноячеистыми сетями из крепких канатов, беспокойно заерзали по полу. Я живо представил себе, что произойдет, если одна из сетей порвется и гора ящиков прижмет меня к переборке. «Может, это и случилось с прежним переводчиком? — мелькнула у меня безумная мысль. — Расплющило грузом?»

«Кит» выровнялся, тряска прекратилась. За иллюминатором вновь засияло солнце. Внизу расстилалось сплошное зеленое покрывало лесов без малейшего намека на город или хотя бы поселок.

«Доставка гуманитарных грузов в труднодоступные районы», — вспомнил я слова Рикардо. Интересно, для кого предназначены эти ящики? Для индейцев, не имеющих никаких контактов с цивилизацией?

Дверь кабины пилотов приоткрылась, показалась голова Трофимова.

— Ты пристегнись, что ли, — озабоченно сказал он, — сейчас садиться будем.

И, прежде чем я успел ответить, он нырнул обратно.

Предупреждал он меня зря — посадка оказалась на удивление мягкой. «Кит» коснулся земли, чуть заметно подпрыгнул и покатился по полосе так гладко, словно мы были не в глухой колумбийской сельве, а в аэропорту Шереметьево.

Спустя несколько минут из кабины вышли Кэп и Харитонов. Я шагнул было к ним, но Кэп выставил вперед широкую ладонь.

— Не мельтеши!

Харитонов едва заметно пожал плечами и заговорщически мне подмигнул — мол, сам видишь, шеф не в духе. Про себя я подумал, что, хотя наше знакомство с Дементьевым трудно было назвать долгим, я еще ни разу не видел его в другом настроении.

Кэп и радист прошли на середину отсека, Харитонов повозился с замками и открыл люк. Влажный, полный незнакомых ароматов воздух проник в самолет. Там, за бортом «Кита», кто-то кричал, верещал, щелкал, ухал на сотни ладов. Мне ужасно хотелось подойти и выглянуть наружу, но нарываться на очередную грубость со стороны Кэпа я желания не испытывал.

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся — это был, конечно, Трофимов.

— Готовы, сэр?

Я заметил, что при других членах экипажа Петя никогда не называл меня «Диней». Видимо, понимал, что я и без того чувствую себя не слишком комфортно.

— Как пионер, — отозвался я. — Вот только мне было приказано не мельтешить.

— Погоди, — загадочно усмехнулся Петя. — Сейчас они там выяснят, кто сегодня на раздаче, тут-то твой выход и объявят.

— А как они выясняют? — удивился я. — Без переводчика-то?

— На языке жестов, — хмыкнул Трофимов. — Да не переживай ты так, все равно без тебя ничего не начнется…

В люк просунулась чья-то черноволосая голова. Петя сразу же замолчал.

— Где переводчик? — резко спросил черноволосый по-испански.

— Я переводчик, — ответил я, делая шаг вперед.

В следующую секунду он уже стоял рядом со мной. Как у него это получилось — я не понял. Он был маленького роста, худой и жилистый, с резкими, рублеными чертами лица и коричневой кожей. «Индеец», — подумал я.

— Меня звать Хуан, — сказал он отрывисто. — Я буду говорить, ты будешь переводить. Слово в слово, никаких ошибок. Esta claro?

Я молча кивнул. Только сейчас я обратил внимание на две вещи, почему-то ускользнувшие от меня в первое мгновение: Хуан был одет в зеленовато-коричневую камуфлированную форму и за спиной у него висел автомат Калашникова.

Старый добрый АКМ, из которого мне не раз доводилось стрелять и в учебке, и на заставе.

— Ты хорошо знаешь испанский? — подозрительно спросил он. Видимо, его насторожило мое молчание. У него был какой-то странный акцент, но слова он произносил четко, фразы строил простые и короткие.

— Да, Хуан, — смиренно ответил я. — А что, у вас раньше были проблемы с русским переводчиком?

Не знаю, зачем я это спросил. Возможно, потому, что понял: никто из экипажа «Кита» правды мне не расскажет. А из нашего разговора с Хуаном никто ничего не поймет.

Маленький индеец уставился на меня своими пронзительными черными глазками.

— Не у меня, — сказал он, криво усмехнувшись. — У него были проблемы. И не со мной. А с твоими друзьями.

Потом резко повернулся к штабелям ящиков и, потеряв ко мне всякий интерес, принялся их считать. Никаких пометок он не делал, просто шевелил губами и водил по воздуху коричневым пальцем.