Счастье за углом - Дебора Смит

Один шаг – и я буду внутри. Я поднял ногу, готовясь шагнуть.

И услышал мягкий щелчок очень хорошо смазанного оружия. За спиной. Что-то твердое ткнуло меня в спину. Я застыл. Хриплый женский голос спокойно сказал:

– Теперь ты задаешь себе один вопрос: «Повезет ли мне?» Ну, повезет ли, подонок?

Женщина. Женщина… цитирующая Клинта Иствуда из фильма «Грязный Гарри». Я узнал ее голос. Мурашки рассыпались по спине. Не может быть. Или может?

– Привет, – тихо сказал я. Раз уж мы решили начать с цитаты, не стоило ударять в грязь лицом. – Люди Земли, я пришел с миром.

– Вперед, – ответила она. – Развесели меня сегодня[13].

– В данном случае мы имеем отсутствие взаимопонимания[14].

– Но я застрелил человека в Рино – просто чтобы поглядеть, как он умирает[15].

– А я думал, ты просто рада меня видеть.

– Обернись. Медленно.

Я начал медленно разворачиваться. Слегка расставив руки, чтобы держать их на виду. Сердце колотилось, в голове пульсировал коктейль из заботливости и возбуждения. В сумрачном коридоре меня ожидало странное зрелище – крошечное создание в пушистой парке, с лицом, скрытым под разноцветной лыжной маской, смотрело на меня бесстрашными зелеными глазами и целилось мне в грудь из мощного дробовика.

Кэти.

Я прекрасно представлял, как выгляжу сам: волосатый, неуклюжий, в низко надвинутой шапке и тяжелой пастушьей куртке на козьем меху. Я не удивился бы, нажми она тогда на курок. Веди себя приветливо. Словно ничего не случилось.

– Из всех забегаловок во всех городах, – произнес я голосом Хамфри Богарта из «Касабланки», – почему ты приехала в дом своей бабушки, не предупредив меня?

Удивительные зеленые глаза прищурились, разглядывая меня, потом расширились. Она попятилась. Дробовик дрогнул и опустился. Мягкие пухлые губы сложились в удивленное «о».

– Томас?

Настал мой черед таращиться от изумления. Она не могла опознать меня по старым фото, и мы всего лишь два или три раза общались по телефону.

– Как ты поняла? – спросил я.

Она склонила голову. Глаза стали серьезными, решительными, но блестели от слез.

– По голосу, – сказала она. И мрачно процитировала: – «Ты зацепил меня, сказав „привет“».

Эмоциональная простота той ночи, когда мы с Кэти впервые столкнулись лицом к лицу, точнее, лицом к лыжной маске, просто не поддается описанию. Если же обратиться к философии дизайна, то дом – это не просто стены и крыша, это пространство, которое заключено между крышей и стенами. Это чудо основ физики, магия идеальных креплений, дзен ограниченной атмосферы. Назовите это потоком, или фэн-шуй, или хорошими инстинктами архитектора, но, когда дом построен правильно, в нем хочется глубоко вздохнуть, медленно, ровно выдохнуть и расслабиться. Думать не нужно. Вы уже часть дома. Дом сам скажет вам, что нужно делать.

Наш дом, мой и Кэти, был правильным. Благодаря ему все было просто.

– Не нужно сегодня ничего объяснять, – сказал я, когда она опустила дробовик. – Ты не против, если я лягу на пол в маленькой спальне, пока не потерял сознание? Я не привык к дробовикам. – И к тому, какой сильной может быть любовь с первого взгляда.

– Ты хочешь остаться? – спросила она, наклонив голову.

Я кивнул.

– Даже если ты передумаешь насчет стрельбы, я не оставлю тебя ночевать здесь в одиночестве.

Она пару секунд помолчала, рассматривая меня, ее удивительные глаза словно оценивали возможные варианты моих мотивов, потом кивнула.

– Не стоит возвращаться в такую метель. Это просто чудо, что ты сюда добрался. Наверное, полный привод и зимняя резина?

– Нет, у меня грузовик «шеви» сорок седьмого года, боец по характеру. И мне нечего терять.

Положив дробовик, она принесла мне пару одеял и раздутый рюкзак.

– Тут кукурузные хлопья. Ничего лучше у меня нет. Боюсь, подушка получится шумной.

– Не беда. В голове у меня тоже шумит. Спасибо. Увидимся утром.

Я ушел в маленькую спальню, в темноте расстелил одеяла, улегся, подложив под голову шуршащий рюкзак, и уставился в потолок. Она здесь. Я слышал, как она двигается в гостиной, как шуршит по полу ее импровизированная постель. От того, что мы были вместе, ночная тишина пропиталась уютом и безопасностью.

Впервые за двадцать лет, впервые после смерти Мэри Ив Нэтти этот дом снова ощутил в себе жизнь. Мою и Кэти.

Ночь была простой и понятной.

Томас завоевал мое сердце в тот миг, когда я смотрела на него поверх дула дробовика, а в его глазах не было ни злости, ни страха, ни любой другой узнаваемой эмоции, кроме потребности убедиться, что я в безопасности. Я знала, как смешно выгляжу в цветной лыжной маске, но он не рассмеялся.

Он завоевал меня своим стремлением спасти меня от меня же самой, он завоевал меня своими одержимыми карими глазами, умением сказать нужные мудрые слова в нужный момент. От него пахло чистым древесным дымом, и от этого мне хотелось зарыться носом в его бороду, слушать, как бьется его сердце. А еще в нем отчетливо слышалась сумасшедшинка. После того как я его чуть не застрелила, он с притворным ужасом спросил: «Ты не против, если я лягу на пол в маленькой спальне, пока не потерял сознание?», взял у меня несколько шерстяных одеял и новенький рюкзак с запасом хлопьев, кивнул на прощание и оставил меня одну. Он вел себя так, словно в том, что он чуть не погиб, не было ничего необычного.

Я любила его. Я еще плохо знала его, и у меня не было причин думать иначе. Я любила его глубокий мягкий голос. Его сочувствие. Его мрачное чувство юмора. Я любила его за то, что он не забыл жену и сына. За то, что не позволил мне наглотаться таблеток; за то, что в метель приехал проверить, все ли в порядке с моим домом; за то, что он честно признавал: ему нужен мой дом, но не я. Честность – мощный афродизиак.

Пряталась ли под этим чувством химия организма, желание секса? Еще как, особенно с моей стороны уравнения. Но у меня сбились даже месячные, я себе не доверяла. Каждый раз, когда я касалась себя искалеченной правой рукой, любое желание пропадало. Я думала о шрамах, а не об оргазме. От мысли о том, что мужчина, любой мужчина, может ко мне прикоснуться, меня передергивало. Так что для меня Томас был далеким громом грозы, от которой я хотела сбежать.

Глава 14

Следующее утро

Все еще полностью одетая и в маске, я выкарабкалась из спального мешка, на цыпочках подошла к двери и прислушалась к храпу Томаса – мне нравилось слушать, как он храпит, – а потом добралась до угла, где во всей своей неприкрытой красе стоял мой маленький биотуалет. Заглянув через сиденье в емкость с чистой, синеватой от химикатов водой, я подумала о том, сколько же будет шума, и сказала себе: Лучше пойти во двор. Пришлось выходить.

И стоило мне оказаться на ступенях веранды, как я замерла от восторга. Я словно шагнула на экран старомодного цветного фильма. Небо было насыщенно-синим, снег – ярко-белым, а мое дыхание серебряным облачком растворялось в воздухе. Широкое пространство белого луга и заснеженная линия леса притягивали взгляд к замерзшей вершине Хог-Бэк-Маунтин. Я медленно оглянулась, наслаждаясь видом огромных дубов во дворе, старого амбара с шапкой снега на крыше и дома. Слой снега с идеально четкими краями выглядел как глазурь на имбирном прянике.

Здесь не было призраков, нет, утром здесь были только добрые духи, которые приглашали меня шагнуть на чистую белую страницу новой жизни.

Приди в себя. Единственный добрый дух в округе вполне жив и спит сейчас в маленькой спальне. Колючая мысль пустила корни и никак не хотела испаряться. Я добрела до зарослей рододендрона, мрачно расстегнула штаны, присела, растопила немного снега, оделась и брыкнула ногами, закапывая предательское пятно, как собака, гребущая землю лапами. Пометила свою территорию.

Томас вышел на веранду в момент, когда я вернулась к ступеням. Ни куртки, ни шапки, просто видение в линялых поношенных джинсах и тяжелых ботинках. Длинные ноги, широкие плечи, блестящая каштановая борода, волосы забраны в хвост, свисающий до середины спины, и эти его теплые обеспокоенные глаза. Он решительно кивнул.

– С утром.

– Доброе утро, – я ткнула пальцем через плечо. – Рододендроны мои.

– Прогуляюсь до розы Шерон.

Я кивнула в ответ. Мы вежливо разминулись, словно знакомые на разных эскалаторах. Я зашла в дом, а он отправился поливать кусты.

С первой минуты мне стало необычайно уютно в его компании, и в то же время меня грызла мысль, что он пока еще не видел ни единого моего шрама. И без шрамов он тоже меня не видел. Даже моих рук. Я была в перчатках.