Я — матрос «Гангута»! - Дмитрий Иванович Иванов

И он пожелал хорошего отдыха с дороги.

На защиту революции

С трудом Хряпов уложил людей спать. Не знаю, удалось ли всем заснуть, как последовал сигнал тревоги. Я, кажется, лишь только успел забыться.

Увидев, что мы поднялись, Хряпов стал выкликать фамилии для построения с оружием. В число тридцати названных вошел и я. Хряпов скомандовал: «За мной!» — и двинулся на выход. На улице объяснил: как можно быстрее должны добраться до Зимнего. На его охрану совершено нападение.

Где перебежками, где ускоренным шагом спешили мы к указанной цели. В голове вертелись мысли: неужели снова придется брать дворец? Но почему не всех вызвали, а только взвод?

На подходе к Зимнему услыхали выстрелы, заметили вспыхнувшие огоньки машин.

— Бегом! — скомандовал Хряпов.

Почти в ту же минуту послышался гул моторов. Он удалялся. Когда подбежали к подъезду, все смолкло. Дверь заперта. Стали стучать. Догадываемся, что на машинах удрали нападавшие. А вдруг они засели во дворце? Отклик «Кто там?» последовал не сразу.

— Отряд гельсингфорсских матросов, — громко произнес Хряпов.

Если враги — струсят, если свои — обрадуются. Дверь наконец открылась. На пороге трое. Впереди, вероятно, дежурный командир.

— Вовремя вы прибыли, товарищи! — радостно произнес он, окинув нас взглядом.

— Неужто буржуи пытаются власть вернуть? — спросил кто-то из наших.

— Какие там буржуи, «братия анархия» по городу рыщет, — махнул рукой дежурный. — Винные подвалы грабят. Вот и до царского винца хотели добраться.

Итак, наша задача — охрана Зимнего, патрулирование около дворца и на ближайших подступах к нему.

— Ну вот, братва, попали с корабля на бал, — смеясь сказал Ефим Лиман, с которым мы в паре начали курсировать по Дворцовой площади. Бывший цирковой артист в любой обстановке не расстается с шуткой. Ночью он то анекдотик, то какую-нибудь смешную историю расскажет.

Через какое-то время Хряпов прислал нам смену — Кирдянова с Полещуком, и мы смогли часа три поспать в нижнем этаже дворца.

Утром к Зимнему подошел матросский отряд Железнякова, сменивший наш взвод. Возвращаясь по набережной, мы увидели эскадренные миноносцы «Самсон», «Забияка», «Меткий» и «Деятельный», пришедшие сюда из Гельсингфорса. Они стояли у Николаевского моста рядом с крейсером «Аврора».

— Наши! Наши! — вырвалось у многих из нас.

После завтрака — торжественный митинг. Собрались, кто был в казарме. А было немало: прибыл второй эшелон с матросами из Гельсингфорса, тоже полторы тысячи. На трибуне — член Центробалта Николай Александрович Ховрин. Он объявил:

— Второй Всероссийский съезд Советов закончился. Мы, делегаты, приняли важные декреты: о мире и о земле. Они опубликованы, и вы их прочтете. Я скажу одно: все то, за что боролись так долго, осуществилось. Съезд избрал Совет Народных Комиссаров во главе с Владимиром Ильичем Лениным.

Участники митинга встретили эти слова аплодисментами, кричали «ура».

— С удовольствием сообщаю вам, друзья, — продолжил Ховрин, — что с нами, моряками — делегатами Второго съезда Советов, беседовал товарищ Ленин. Мы ему высказали свое возмущение поведением Центрофлота. Посудите сами. Буржуазия создала контрреволюционный орган под пышным названием «Комитет спасения родины и революции». И что же вы думаете: Центрофлот поддержал его. Наглость комитетчиков дошла до того, что Второй съезд Советов объявили неправомерным. — Зал негодующе загудел. — По совету Владимира Ильича мы и решили распустить Центрофлот, в котором преобладали меньшевики и эсеры. Осуществлять решение было поручено мне. Сопротивлялись, конечно, но мы с ребятами живо усмирили их. Вместо Центрофлота теперь создан Военно-морской революционный комитет — ВМРК, подчиняющийся Петроградскому ВРК. Матрос Иван Вахрамеев избран его председателем.

Ховрин сообщил также, что сбежавший Керенский в сговоре с генералом Красновым организует поход на Петроград. Военно-революционный комитет собирает силы для разгрома контрреволюции.

— Я говорил по телефону с Гельсингфорсом. Дыбенко высылает новые корабли и эшелоны с матросами, орудиями и продовольствием.

Митинг закончился. Тут же большая группа матросов была включена в отряд, отправлявшийся в сторону Царского Села. Из гангутцев уходили: Дмитрий Круглов, Сергей Ветров, Лев Антонов, Степан Кирдянов, Василий Торопов, Ефим Лиман, Николай Невструев.

Мы, оставшиеся, еще сутки несли патрульную службу на петроградских улицах и охраняли советские учреждения. Вечером 28-го к гангутцам пришел Полухин. С какой радостью мы встретили его! Полухин участвовал в штурме Зимнего, помог Ховрину распустить Центрофлот, а потом стал членом ВМРК.

— Ну вот и встретились после победы, как договаривались, — улыбаясь проговорил Владимир Федорович. — Да только нам не до торжеств пока — враг на пороге.

Полухин сообщил, что в Петроград специальным поездом прибыл Дыбенко, оставив за себя в Гельсингфорсе Измайлова. Прямо с поезда он явился в Смольный, затем в штаб к Подвойскому. Тем временем к Финляндскому вокзалу подошел эшелон с матросами. Дыбенко отправил прибывших матросов на фронт, куда и сам выехал вместе с Антоновым-Овсеенко.

Из информации Полухина мы узнали еще об одной опасности: измене Духонина. Позавчера в Гельсингфорсе перехватили радиограмму главковерха командующим фронтами, в которой тот требовал двигать войска на Петроград.

Полухин был доволен нашим боевым настроем, стремлением сражаться с контрреволюцией. Вместе с тем он указал на то, что было бы ошибкой недооценивать охранную службу.

— Учтите, что скрытые контрреволюционеры в городе поднимают голову, особенно в связи с мятежом Керенского — Краснова.

Мы никак не думали, что предупреждение Полухина так скоро подтвердится. Ранним утром 29-го нас подняли по тревоге. Объявили: в полночь восстали юнкера, захватили ряд пунктов, в том числе Центральную телефонную станцию, выключили телефоны Смольного, Петропавловской крепости, Зимнего.

Из казарм двинулись отряды. Я попал в отряд, направленный на Морскую улицу, где находилось здание Центральной телефонной станции. Часам к одиннадцати кроме нас тут собрались также красногвардейцы и революционные солдаты. Было решено окружить здание.

— А чего ж мы ждем, не стреляем? — раздавались голоса.

Одни говорили, что не открываем огня потому, чтоб телефонные аппараты не перепортить. Другие добавляли: в здании находятся наши караульные, нельзя же по своим палить.

— Они, караульные-то, должны были до последнего обороняться, а не сдавать станцию, — возразил кто-то.

Не знаю, как далеко зашло бы обсуждение, если бы не появилась еще одна версия: в здании ведет переговоры сам Антонов-Овсеенко. Но ведь он с Дыбенко выехал на фронт, поэтому мало кто поверил этой версии. И все же команды на открытие огня не поступает.

Отряды все ближе подбирались к зданию, готовые с наступлением темноты броситься на штурм. А юнкера тем временем разглядывали плотное окружение и пришли к разумному выводу, что сопротивление бесполезно.

И вот парадная дверь отворилась, из нее вышел… Антонов-Овсеенко. Точно! Длинные волосы, в очках и шляпе.

— То-ва-рищи! — произнес он певучим голосом. — Юнкера намерены капитулировать. Прошу командиров на переговоры.

Через