Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий - Ли Коварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в эпоху Просвещения значение науки и люди, занимающиеся ею, претерпели огромные изменения, столь же сильные, как и произошедшие тогда государственные революции. (Интересный факт: термин «ученый» появился только в 1833 году. До этого вам пришлось бы обратиться к местному «натурфилософу», чтобы узнать последние новости о светящемся эфире или флегматичных гуморах.) Только в XVIII веке Филипп Пинель во Франции и Уильям Тьюк в Англии привели европейское психиатрическое здравоохранение к практике большего сострадания. Области современной психиатрии и психологии действительно начали формироваться вокруг работ ученых середины XIX века, многие из которых жили во Франции, Германии и Австрии.
Именно в этой активной среде, где бурно развивалось научное сообщество, полное захватывающих новых направлений, борющееся с устаревшими практиками, наш щедро одаренный доктор нашел себя бродящим по морю красных черепичных крыш австрийского Граца с медицинской степенью в руках. Родом из Германии, он был выбран в 1872 году на должность профессора университета в Граце и назначен медицинским начальником близлежащей психиатрической лечебницы «Фельдхоф». Она больше напоминала изолятор, чем лечебное заведение, и доктор провел годы, безуспешно добиваясь изменений.
Не смирившись с поражением и даже не сбавляя темпа, наш трудолюбивый доктор продолжал работать, создавая авторитетные психиатрические работы с космической скоростью и зарабатывая себе имя. «К 1870 году Краффт-Эбинг был самым квалифицированным психиатром на континенте», – утверждает врач и переводчик Франклин С. Клаф. Как и Захер-Мазох, Краффт-Эбинг имел широкий круг интересов в своей области, но именно секс привлек его внимание, закрепил его репутацию и известность и обеспечивал продажи его книг. Большие-большие продажи.
У нашего любопытного Краффт-Эбинга была большая борода и задумчивые, грустные глаза. Он был одаренным студентом и преданным семьянином. До сих пор ничто не свидетельствовало о наличии в нем революционной жилки. Поэтому можно было бы не догадаться, что наш волосатый, одетый в шерстяное пальто австрийский профессор собирался написать одну из самых ярких и противоречивых работ своего времени, работу, полную новых названий для вещей, о которых люди знали уже давно, но не набирались смелости говорить об этом в приличном обществе.
Книга называлась «Психопатия сексуальности» (Psychopathia Sexualis), текст, полный рассказов о, казалось бы, нетипичной сексуальной жизни людей. (Один американский ученый шестьдесят с лишним лет спустя докажет, что эти сексуальные жизни были гораздо более типичными, чем считалось, но мы скоро вернемся к нему.) Она была полна по-настоящему извращенного материала – побои, ролевые игры, фетишизм, изобретательные пытки. Даже в быстро развивающемся мире европейских секс-исследований никто до этого не составлял ничего подобного. Эта книга стала считаться самой важной работой по сексуальным патологиям того времени и на многие годы вперед.
За время жизни Краффт-Эбинга вышло двенадцать изданий Psychopathia Sexualis на немецком языке. За первым изданием последовали переводы на французский и английский языки. Вскоре книга появилась и на других языках. Хотя предисловие и анализ Краффт-Эбинга были составлены на немецком языке, пикантные истории болезни были написаны на латыни, чтобы самый смак не попал в руки обывателей. Это не сработало. В анекдотических рассказах того периода упоминается заметный рост продаж латинско-немецких и латинско-английских словарей. Люди хотели эротики. Люди были готовы даже выучить латынь! Противодействие со стороны более консервативных коллег Краффт-Эбинга и Немецкого пуританского общества мало способствовало снижению продаж. К сожалению, у нас нет доступа к подробным данным о продажах, которые сегодня доступны для таких книг, как «Пятьдесят оттенков серого», но мы точно знаем, что Psychopathia Sexualis покупали как горячие пирожки, если горячие пирожки существовали в то время (а они существовали). Она продавалась, как лучшие бестселлеры того времени. Как «Венера в мехах».
Краффт-Эбинг наверняка знал о «Венере в мехах». Он, конечно, слышал о бывшем преподавателе из Граца, где он сам работал, и о том, что тот сделал себе имя, описывая в мельчайших подробностях сцены рабства, унижения и жестокой порки. Как любая знаменитость и паршивый парень, Захер-Мазох нажил себе немало врагов на этом пути. Его презрение к условностям, эпатаж, филосемитизм, череда отвергнутых любовниц – все это делало его отличной мишенью для нападок, и он регулярно подвергался критике и осуждению в прессе, что обычно только увеличивало продажи его книг. Но за кулисами происходило нечто иное. По крайней мере, один анонимный источник сообщил Краффт-Эбингу, что вымысел Захер-Мазоха был не таким уж и вымыслом. Некоторые историки полагают, что проболталась его жена, Аврора, новая Ванда в его жизни. Она определенно не утаила никаких подробностей в своей «Исповеди», опубликованной всего через несколько лет после смерти Захер-Мазоха. По словам историка Гарри Остерхуиса, именно анонимный источник из Берлина впервые привлек внимание Краффт-Эбинга к работам Захер-Мазоха и к беспринципной культуре мужчин, тяготеющих к боли и доминированию.
Как бы то ни было, Краффт-Эбинг получил от кого-то информацию, когда собирал рассказы для своего опуса о сексе. Все остальное – уже история.
МАЗОХИЗМ. АССОЦИАЦИЯ ПАССИВНО ПЕРЕНОСИМОЙ ЖЕСТОКОСТИ И НАСИЛИЯ С ПОХОТЬЮ
Мазохизм противоположен садизму. Если последний – желание причинять боль и применять силу, то первый – желание терпеть боль и быть подвергнутым силовому воздействию…
Я считаю оправданным называть эту сексуальную аномалию «мазохизмом», потому что автор Захер-Мазох часто прибегал к этому извращению, которое до его времени было совершенно неизвестно научному миру, используя его в основе своих трудов…
В последние годы были выдвинуты факты, доказывающие, что Захер-Мазох не только был поэтом мазохизма, но и сам страдал этой аномалией. Хотя эти доказательства были переданы мне без ограничений на распространение, я все же воздерживаюсь от их обнародования.
Представьте, что вы просыпаетесь и обнаруживаете свое имя в учебнике. Не имя, которое вы носите вместе со многими другими, а ваше конкретное имя, относящееся именно к вам. Представьте, что никто не брал у вас интервью для этого учебника, что никто даже не предупредил вас о том, что вы будете фигурировать в этом учебнике. А теперь представьте, что, как бы невероятно это ни казалось, люди читают этот учебник в каждом парке, баре и кофейне по всей этой чертовой стране. Леопольд, гордый наследник благородной фамилии Мазох, подаренной его любимой и ныне покойной матерью, мгновенно стал известен как «человек, занимающийся мазохизмом, из того чумового учебника по сексу». Он был в ярости. То, что он мог разделять некоторые интересные наклонности со своими вымышленными героями, не было каким-то особым секретом, но вот дать свое имя сексуальной патологии – совсем другое дело. Викторианская завеса благопристойности была сорвана. В этом был замешан тайный информатор. Кто-то на
