Летние расследования - Наталия Николаевна Антонова

он махнул рукой, – признаюсь. Хотел старой ведьме окна побить, нечистый попутал.

– Отчего ж не побил? – поинтересовался Мартынов. – Только не нужно гутарить, будто совесть заела.

– Да не совесть. – Прохоров, решивший говорить правду, пока не пытался кривить душой. – Тетка какая-то из дома вышла, ну, я и ретировался.

– Тетка? – удивился Петр Петрович. – Не врешь ли? Что-то про нее мне никто не рассказывал.

– Дык ведь поздно было, – предположил Степан.

– Описать эту тетку сможешь? – Мартынов не надеялся на положительный ответ, и Прохоров укрепил его предположения.

– Не разглядел я ее. Ну, высокая, плотная, походка такая мужская. В кофте и юбке. Юбка, кажись, черная, но я не уверен. Если бы знал, что это мое алиби, разглядел бы получше. А так… Встречу – не узнаю.

Майор поднялся, собираясь уходить.

– Из города не уезжай, – напутствовал он хозяина.

Тот пожал плечами:

– И не собираюсь.

Петр Петрович вышел из квартиры Прохоровых растерянным. Если Степан говорил правду, незнакомая женщина вполне могла быть убийцей. Но кто ее видел, кроме этого пьяницы? Может быть, Варвара Сапожникова?

Мартынов решил ковать железо, пока горячо, и зашагал к соседнему дому. На его счастье, Варвара с тазом стираного белья вышла из квартиры и принялась развешивать платья и рубашки на веревках, натянутых между столбами.

– Снова вы? – недобро буркнула она, увидев следователя. – Что еще надобно?

– Ты, Варвара, следствие не путаешь? – Мартынов сдвинул брови. – Тут говорят, кроме Прохорова еще и какую-то бабу видели.

– Видели, – испуганно пролепетала женщина.

– Почему мне об этом не сказала?

Варвара тяжело задышала.

– Так ведь Марию Степановну мужик убил, – сообщила она с придыханием. – Бабы – они разве убивают? Я и подумала, что баба тут ни при чем.

– Кто она, знаешь? – не отставал Петр Петрович.

Женщина задумалась.

– Было что-то знакомое в ее фигуре, да только в темноте не признала. Извините, товарищ следователь, больше помочь не могу.

– Напомни своему муженьку, чтобы не уезжал из города, – вместо прощания сказал Мартынов. – Еще увидимся.

Он сделал несколько шагов и вытащил руку из кармана, подставив ладонь моросящему дождю. Вот уже который день дул порывистый ветер, моросил дождь, и становилось жалко летнюю жару, видимо, ушедшую безвозвратно. Может быть, их ждет еще бабье лето?

Вздохнув, следователь направился в отдел.

Григорий Орловский ожидал его в кабинете.

– Помните, вы хотели узнать все о людях, живших с Лагодой в одной квартире? – спросил он и протянул листок бумаги. – Мне это удалось с большим трудом, но все же удалось.

Петр Петрович почти вырвал бумагу из его руки и впился глазами в строки, написанные черными чернилами.

Смазанная картина преступления теперь обрела очертания и стала простой и понятной. Он понял, какую женщину видели Прохоров и Сапожникова.

Глава 10. Бирюлево, 1956 г.

Клавдия Ивановна ожидала Мартынова в маленькой подсобке для уборщиц. Возле столика стоял старый-престарый чемодан с треснувшей пластмассовой ручкой.

Петр Петрович взглянул на него и понял, что не ошибся.

– Так и знала, что вы сегодня придете, – прошептала Милентьева и провела рукой по лбу. – Я уже устала ждать. Пусть скорее все закончится. – Она села на один из табуретов и закрыла глаза, а майор прислонился к стене. Он ожидал печальный рассказ, признание – и не ошибся. Женщина вздохнула и силой воли вызвала в памяти тяжелые события.

Клавдия и Иван

Клавдия много работала, приносила лекарства – в больнице ее жалели и помогали, но Иван потихоньку умирал. В конце концов, он впал в забытье. Женщина сидела рядом с ним, держала за руку, словно хотела передать оставшиеся у нее жизненные силы.

– Милый, милый, как же так! – шептала она горестно. – Почему жизнь так к нам несправедлива?

За несколько часов до смерти Иван пришел в себя, погладил ее ладонь.

– Как я счастлив, что у меня такая жена, – прошептал он.

Клавдия уткнулась в его грудь:

– Мы еще поборемся!

Она сама не верила в то, о чем говорила. Муж попытался улыбнуться, чтобы подбодрить ее, но улыбка вышла слабой и жалкой.

– Я не хотел тебе говорить, – каждое слово давалось ему с трудом. – Но ты должна знать… Ты не раз спрашивала, кто написал на меня донос.

Она закивала:

– Да, да, кто, умоляю, скажи, кто?

– Мария Степановна, – выговорил Иван, тяжело дыша. – Наша соседка по старой коммунальной квартире.

Женщина дернулась:

– Этого не может быть! Она же учительница!

Он сжал ее руку:

– Следователь не раз махал этой бумагой перед моим носом.

Клавдия Ивановна побелела:

– Но зачем? Зачем?

Вдруг она охнула и прижала пальцы ко рту. Неприглядная картина десятилетней давности предстала перед ней. Как-то раз в тесной кухне учительница недовольно заметила:

– До чего у нас у всех маленькая жилплощадь! Разве можно здесь полноценно жить? Вот если бы мне досталась еще одна комната…

Тогда Клавдия не придала этому значения. Почти все советские люди мечтали о собственных квартирах или нескольких комнатах в коммуналке. Но погубить из-за этого человека…

Иван смотрел на нее печальными серыми глазами.

– Ты все поняла?

Она кивнула:

– Это очень жестоко, Ваня. Учительница разрушила нашу жизнь, и ей нет прощения.

Он ничего не ответил, повернулся к стене.

В этот день она стала вдовой. На похороны никто не пришел. А Клавдия и не хотела никого видеть. Придя с кладбища, она помянула своего Ванюшу и поклялась отомстить.

Полгода женщина горевала и собиралась с силами, а потом уволилась из больницы и устроилась работать в школу, поближе к обидчице. Та, разумеется, ее не узнала. Цветущая молодая женщина превратилась в выработанную пожилую особу, не снимавшую траурный платок. Учительница не догадывалась, что каждый час, каждую минуту уборщица и сторожиха обдумывает план мести, и ей было наплевать на свою дальнейшую судьбу. Пусть расстреляют! Жизнь без Вани лишалась всякого смысла.

Сначала Клавдия хотела убить Марию Степановну в школе. Она знала, что та засиживается в кабинете до темноты – и в учебное время, и в каникулы. Женщина хотела задушить ее черным платком, но потом передумала. Учительница должна была умереть в той самой комнате, ради которой погубила семью.

Однажды Клавдия зашла к ней в кабинет вечером.

Мария Степановна что-то писала в тетради, и сторожиха подумала: «Очередной донос». Ей удалось выдавить из себя любезную улыбку, а внутри все клокотало и жаждало мести.

– Мария Степановна, вы меня не узнаете? – Она поправила волосы, и учительница прищурилась:

– Я должна тебя знать не только как нашего сторожа и уборщицу?

Клавдия кивнула:

– Я та самая Клава Милентьева, которая когда-то была вашей соседкой.

Мария Степановна крякнула:

– На тебе! А я-то думала, откуда мне знакома твоя фамилия. Значит, ты ее не поменяла? А почему? Нравится быть ЧСИР? Кстати, как тебя взяли на работу? Директор знает, что твой муж – изменник Родины?

Клавдия еле сдержалась, чтобы не бросить: «К этому вы приложили руку!»

– Разве это имеет значение? – произнесла она как можно мягче. – Я ведь не преподаю, а просто сторожу и мою полы.

Учительница брезгливо сжала губы:

– Что тебе нужно?

Клавдия заплакала:

– Мария Степановна, я потеряла мужа и осталась совсем одна. Время, когда мы