Коготь серебристого ястреба - Раймонд Фейст

Он поднялся, повернулся спиной к компании и медленно направился к дому. Мысли его путались, и он не заметил, как дошел до своей комнаты. Коготь лег на кровать и уставился в потолок. Перед его мысленным взором, сменяя друг друга, проплыли два лица: Алисандра, чья ослепительная улыбка, казалось, опровергала слова Габриеллы, — разве может представлять опасность существо такое нежное и прекрасное? Но тут он вспомнил боль, промелькнувшую во взгляде Габриеллы, и понял, что девушка не кривила душой, предрекая будущее. Она действительно почуяла опасность, и Коготь больше не сомневался, что должен прислушаться к ее предупреждению.

Он дремал, когда с вечеринки вернулись Рондар и Деметриус, оба слегка навеселе. Болтали без умолку. Вернее, Деметриус болтал без умолку за обоих.

— Ты ушел, — сказал Рондар.

— Да, — подтвердил Коготь. — Если ты помнишь, завтра мне предстоит весь день трудиться на кухне, поэтому, сделай одолжение, прекрати болтать.

Деметриус посмотрел на Когтя, потом перевел взгляд на Рондара и расхохотался.

— Таков наш Рондар — только и знает, что болтать.

Рондар стянул сапоги, буркнул что-то и повалился на кровать.

Коготь повернулся лицом к стене и закрыл глаза, но сон еще долго не приходил.

Прошло несколько недель, и события той ночи, когда Габриелла поведала ему о своем видении, начали меркнуть. Коготь по-прежнему занимался в основном обыденными делами, но и среди них всегда находилось место чему-то новому, что поддерживало его интерес к занятиям. Как и предсказывал Магнус, Рондар сделал из Когтя отличного наездника, а еще через несколько месяцев этот парень, последний из племени оросини, стал слыть самым умелым фехтовальщиком на всем острове. Однако особого почета он не снискал, так как большинство учеников на острове Колдуна почти не тратили время на изучение оружия и приемов его использования.

Уроки магии казались ему по меньшей мере странными. Коготь не понимал и половины из того, что обсуждалось на этих занятиях, и не проявлял никакой природной склонности к этому предмету. Раз или два на него накатывало странное ощущение за несколько секунд до того, как произносилось заклинание, а когда он об этом рассказал Магнусу и Накору, то те битый час терзали его расспросами о том, что именно он чувствовал.

Самым забавным из того, что произошло за эти недели, было увлечение Рондара новенькой девушкой по имени Селена. Оказалось, что эта худенькая вспыльчивая кешианка презирала всех представителей племени ашунтаи без разбора: в детстве ей много раз приходилось наблюдать их на окраине родного города. Ее возмущение тем, как доблестные всадники обращались со своими женщинами, видимо, сфокусировалось на Рондаре, словно он один отвечал за культуру и верования своего народа. Поначалу Рондар отмалчивался, игнорируя оскорбления, колкости и гневные тирады. Потом он начал отвечать с не меньшим пылом, произнося целые тирады, к немалому изумлению Когтя и Деметриуса. А потом, вопреки всякому здравому смыслу, он влюбился в Селену по уши.

Коготь сидел тихонько в своем углу, покусывая язык, чтобы не рассмеяться, пока Деметриус давал наставления Рондару, как нужно ухаживать. Сам Коготь не считал себя знатоком в таких делах, пребывая в уверенности, что у девушки всегда найдется больше слов, чем у юноши, но благодаря опыту, приобретенному с Лилой и Мегги, он по крайней мере уверенней, чем Рондар или Деметриус, держался с девушками. Со всеми, кроме Алисандры.

Его по-прежнему тянуло к ней, но предостережение Габриеллы сделало свое дело. Алисандра и привлекала его, и обескураживала одновременно. От нее исходила какая-то опасность, и Коготь не знал — то ли это его воображение, то ли он действительно рискует, общаясь с ней.

Он решил, что лучше всего избегать с ней встреч, и когда возникала ситуация, сводившая их вместе, он держался вежливо, но отстраненно. А еще он находил множество предлогов, чтобы нигде и ни при каких обстоятельствах не сталкиваться с ней до тех пор, пока не разберется в собственных чувствах.

Накор и Магнус постоянно давали ему новые задания, и однажды днем он получил самое странное из всех, что были до сих пор. Накор отвел его на вершину холма, где росла чахлая березка с корявыми ветками, почти без листьев, и вручил Когтю большой кусок пергамента, натянутого на деревянную рамку, и обожженную палку с угольным наконечником.

— Нарисуй это дерево, — велел он и тут же ушел, не дожидаясь вопросов или ответной реакции.

Коготь долго смотрел на дерево. Потом дважды его обошел, после чего почти полчаса не сводил глаз с пустого листа пергамента.

Тут он вдруг заметил одну кривую ветку, тень от которой напоминала рыбу, и попытался это изобразить.

Три часа спустя он сравнил свой рисунок с деревом, расстроился и отшвырнул пергамент. Потом улегся на спину и, ни о чем не думая, принялся разглядывать проплывавшие над головой облака. Большие белые облака принимали всевозможные формы — он видел то лица, то животных, то крепостные стены.

Мысли его куда-то улетели, и вскоре он не заметил, как задремал. Коготь не знал, сколько проспал — всего каких-то несколько минут, по его расчету, — но внезапно он кое-что понял. Юноша сел, посмотрел на пергамент, потом на дерево и как безумный снова начал рисовать, слева от первоначального наброска. На этот раз он не выискивал детали, а попытался схватить суть предмета, очертания и тени, выхваченные глазом охотника. Он понял, что детали не так важны, как общая сущность.

Он уже заканчивал рисунок, когда вернулся Накор и взглянул на пергамент через его плечо.

— Готово?

— Да, — ответил Коготь. Накор рассмотрел оба дерева.

— Вот это ты нарисовал первым? — Он указал на правый рисунок.

— Да.

— Второй у тебя вышел лучше, — сказал учитель, показывая на рисунок слева.

— Да.

— А почему?

— Не знаю. Просто я перестал стараться изображать все подряд.

— Неплохо, — сказал Накор, отдавая ему рисунок. — У тебя острый глаз. Теперь тебе предстоит научиться изображать то, что важно, отказываясь от ненужных деталей. С завтрашнего дня начнешь учиться рисовать.

— Рисовать?

— Да, — ответил Накор и, направившись домой, поманил его за собой: — Пошли.

Коготь вышагивал рядом с наставником, удивляясь про себя, что имел в виду Накор, сказав «учиться рисовать».

Масеус наблюдал за Когтем и хмурился. Этот человек словно по волшебству возник перед домом Накора на следующий день, после того как Коготь нарисовал дерево. Это был представитель квегцев, курносый, с маленькими усиками щеточкой и привычкой цокать языком всякий раз, как ему приходилось рассматривать работу Когтя. Он обучал юношу рисовать уже целый месяц, трудясь от рассвета до сумерек.

Коготь быстро все схватывал. Масеус объявил, что у юноши нет ни таланта, ни изящества, но вскоре нехотя признал, что ученик владеет основами и умением все подмечать.

Время от времени на занятия приходил Накор и наблюдал, как Коготь старается освоить премудрости использования света и тени, текстуры и цвета. Коготь научился смешивать краски, добиваясь нужного оттенка, а также готовить деревянные доски и натягивать на рамы холсты.

Коготь старался использовать все свои умения, приобретенные на других занятиях, ибо ни одна дисциплина до сих пор не приносила ему столько огорчений, как живопись. Как только он приступил к урокам, сразу оказалось, что ни один предмет не выглядит так, как он его себе представляет. Масеус начал с того, что просил Когтя нарисовать простейшие вещи — четыре фруктовых плода на столе, кожаную перчатку с крагами, меч и щит, но даже эти предметы не поддавались усилиям начинающего художника.

Одна неудача следовала за другой, но в конце концов Коготь потихоньку начал понимать, что от него требуется.

Однажды утром он поднялся и, покончив с делами на кухне (занятия живописью заставляли его радоваться любой возможности отвлечься, хотя бы на стряпню), вдруг взглянул на свою последнюю работу — рисунок, изображавший фарфоровый кувшин и миску. Простая посуда белого цвета с голубой полоской орнамента по краю миски и по центру кувшина требовала особо тонкого подхода.

Масеус появился в нужную минуту — словно почувствовал, что работа завершена. Коготь отошел в сторону. Наставник снисходительно бросил взгляд на картину и сначала ничего не сказал, но потом все-таки произнес:

— Приемлемо.

— Вам понравилось? — спросил Коготь.

— Я не сказал «понравилось», я сказал «приемлемо». Ты правильно все сделал, юный Коготь. Понял необходимость изобразить орнамент намеком, а не выписывать детально каждую черточку. И цвет хорошо тебе удался, белый.

Коготь был благодарен и за эту сдержанную похвалу.

— Что дальше?

— А дальше ты начнешь рисовать портреты.

— Что?

— Ты будешь рисовать изображения людей.