Гнев Божий. - Вера Крыжановская (Рочестер)

Во время разговора воздушный экипаж опускался над обширным садом, где среди густой зелени были разбросаны домики самой разнообразной архитектуры; над входной дверью на маленьких шелковых флажках разных цветов значились имена владельцев.

– Все павильоны – особые убежища и принадлежат или артистам, или богатым частным лицам, желающим отдохнуть до представления, которое, впрочем, и отсюда можно видеть, не давая себе труда идти в залу. Полюбуйся на теперешних людей; это уже люди «не конца века», а «конца света»: нервные, чахлые, болезненные и бессильные душой и телом. Они мечтают и ищут только, как бы до высшей степени увеличить комфорт и возможно менее утомляться. У меня также есть здесь pied-a-terre; я покажу его вам до представления.

Самолет остановился перед небольшим индусским храмом из белого мрамора, напоминавшим их гималайский дворец; около входа алебастровый слон держал в поднятом хоботе щит с надписью: «Нарайяна, индийский принц».

Они вошли сначала на мощеный дворик, посредине которого бил фонтан, а оттуда поднялись по ступеням крыльца, и Нарайяна отворил резную дверь. Очутились они в маленькой прихожей, где два индуса в белых тюрбанах до земли поклонились им и подняли тяжелую завесу из индийской материи, затканной золотом. Перед ними была круглая зала с голубым стеклянным куполом вместо потолка; единственное окно было задернуто голубой кисеей, и вся зала тонула в приятном полусвете. Меблировка состояла из нескольких мягких диванов и стульев; в хрустальном бассейне плескался фонтан, распространяя приятную прохладу.

– Рай Магомета, хотя и без гурий! – засмеялся Дахир.

– Могу достать гурий, если желаешь и… если позволит нам добродетельный и целомудренный Супрамати, – шутил Нарайяна.

– Пока подкрепимся, – прибавил он, нажимая кнопку в одной из колонн.

Из-под пола поднялся сервированный со всей утонченной роскошью эпохи стол, за который они и сели.

– Я не против того, чтобы вы пригласили гурий, – сказал Супрамати, развертывая салфетку, – только бы мне нe пришлось принимать участие в их приеме. А пока скажи, Нарайяна, что сегодня дают в театре и что более всего в моде?

– Если желаешь знать, все – в моде, начиная с самого циничного реализма до самого отчаянного мистицизма; потому что среди многочисленных посетителей театров есть поклонники и даже фанатики всех сортов, – ответил Нарайяна. – Вот подожди, пока мы завтракаем, я покажу тебе одну из пьес, идущих в настоящую минуту.

Он встал и подошел к вделанной в стену раме, на которой было множество разного цвета эмалированных кнопок, расположенных вокруг одной, гораздо большей кнопки, посередине. Нарайяна привел в движение сначала среднюю кнопку и часть стены бесшумно раздвинулась, открывая огромное фосфоресцировавшее полотно, тонкое, как паутина; оно дрожало и волновалось, точно поверхность воды под легким ветерком. Тогда Нарайяна нажал вторую кнопку и минуту спустя полотно потемнело, потом обрисовалась внутренность помещения, появились действующие лица, и все приняло жизненный вид, а представление шло так правдиво и жизненно, что можно было вполне чувствовать себя в театральной зале.

Действие уже началось; тем не менее, нетрудно было уяснить сюжет и следить за развитием пьесы, несложной, но изумительно циничной по содержанию.

Дело шло о приключениях жены, находившейся «в отпуску»; муж, хотя по закону и обязан был разрешить ей наслаждаться с другим, но был ревнив и втихомолку подносил влюбленным самые неожиданные и неприятные сюрпризы. Приключения были очень забавны, но большинство сцен так сильны, так бесстыдно реальны, что Супрамати с Дахиром минутами сомневались в свидетельстве глаз своих.

– Это невообразимо! Я не понимаю, какое удовольствие находят люди в таких нелепостях, и притом грязных до тошноты, – с отвращением заметил Супрамати.

– А ты однако же смеялся, – сказал Нарайяна, искренно забавлявшийся спектаклем.

– Смешные положения, конечно, возбуждают смех, но подробности отвратительны!

Встав из-за стола, Нарайяна предложил идти в какой-нибудь театр, где должно начаться представление.

– Только, пожалуйста, покажи нам что-нибудь в ином роде; с меня достаточно виденного. Надеюсь, и Дахир согласен со мною, – сказал Супрамати.

– Я покажу вам мистическую феерию, такую высоконравственную, что ты можешь вообразить себя в раю, – смеялся Нарайяна.

Итак, все трое отправились в театр. Зала была великолепна, а ложа их представляла настоящий будуар хорошенькой барыни: была обтянута розовым шелком, с цветами, зеркалами и статуями.

Что касается спектакля, то если он и не вполне отвечал характеристикам Нарайяны и, конечно, былым понятиям о рае, то все-таки был в достаточной мере приличен, чтобы смотреть его, не особенно краснея.

Сюжетом взята была история молоденькой амазонки. Разочаровавшись в жизни, она обратилась к благочестию, но злые духи старались свернуть ее с пути истинного и толкнуть на грех, а после смерти душу ее оспаривали добрые и злые силы. Но главный интерес представления сосредоточивался на сценической обстановке и, в этом отношении, театральная техника действительно достигла такого совершенства, что иллюзия была полная. Даже Дахир и его друг увлечены были картинами, в которых с изумительной точностью изображались сцены «потустороннего» мира, виденные ими в действительности.

Зала была полна; но не все зрители одинаково интересовались представлением и разговоры не умолкали.

В соседней ложе болтали громко, и Супрамати скоро узнал, что поражение сатанистов занимало все умы. Слухи разрастались, и дело приняло чудовищные размеры. Какая-то дама, знавшая будто бы все подробности из первых источников, рассказывала, что погибло, по крайней мере, двести человек; что оба храма разрушены, что в стенах оказались огромные дыры, через которые улетели демоны и, наконец, что искать волшебника было бы напрасно, потому что это был не только не волшебник, но не человек, а архангел.

– Моя кузина, Лили, бывшая там, своими глазами видела, как он развернул огромные огненные орлиные крылья и улетел через потолок, – окончила взволнованная рассказчица.

– А бедная Лили благополучно отделалась при этом ужасном происшествии? – спросила участливо другая дама.

– Она, слава Богу, вышла живой, но порядочно потрепанной, – со вздохом ответила первая дама. – У нее следы укусов на щеках, а все тело в синяках и иссечено, точно ее стегали розгами. Вообще, она решила порвать с сатанизмом и выходит из общины.

Во время разговора соседей Нарайяна забавлялся тем, что подталкивал то одного, то другого из друзей, особенно, когда говорили об улетевшем архангеле; Супрамати с Дахиром с трудом удерживались от смеха.

Последующие дни друзья только и слышали те же разговоры. Всюду, в обществе, ресторанах и театре им подносили новые подробности, хотели знать их мнение, спорили о причинах и последствиях этого неслыханного события.

Однажды, по возвращении со званого вечера, раздосадованный этими пересудами Супрамати швырнул на пол шляпу.

– Нет, больше не могу, – с отчаянием в голосе сказал он. – Если я услышу еще о Люцифере, у меня будет хандра. Завтра же убегу все равно куда и вернусь только, когда эта история забудется.

– О, как ты прав! У меня делаются спазмы, когда начинают пересчитывать разбитые физиономии, спины и носы наших жертв; а так как столько живых свидетелей видело, как мы улетели, то улетим действительно, но куда? – проговорил Дахир, искренне смеясь.

– Я предлагаю навестить наше старое гнездо в Шотландии и заняться там слегка изучением истории, – ответил Супрамати. – Видишь эти книги на столе, у окна? Это сочинение только что вышло в свет, и мне прислал его мой книгопродавец. В нем история последних трех веков; именно то, что нам нужно, потому что предшествовавшие мы знаем порядочно. Там, в уединении, полном воспоминаний о прошлом, мы отдохнем от этой сутолоки и поработаем на свободе; а через несколько недель можем возвратиться, не рискуя, что нас будут снова бесить.

– Прекрасная мысль, едем! Я сейчас распоряжусь приготовить нам самолет, – весело ответил Дахир.

Глава тринадцатая

На рассвете следующего дня друзья сели в воздушный корабль, который доставил их из Индии, и покинули Царь-град. Секретарям, Ниваре и Небо, поручено было оповестить знакомых, что по неотложному делу они неожиданно уехали на несколько недель.

Супрамати приказал, чтобы судно шло медленно и опускалось, пролетая над местом, где стоял Париж, и над той частью океана, где была погребена его родина.

После полудня судно вдруг уменьшило ход и начало спускаться. Друзья, молча мечтавшие до сих пор, сразу выпрямились и стали у окон.

Под ними расстилался вид, очень напоминающий окрестности Царьграда. Среди зеленеющих лугов мелькали широкие полосы бесплодной и пустынной земли; далее виднелись огромные теплицы и некоторые в несколько километров длиною. Потом стало видно обширное тоскливое пространство необработанной земли. Сожженная, словно изрытая почва была покрыта бесформенными развалинами, точно новый Содом, уничтоженный небесным огнем. Подробностей рассмотреть было нельзя, но и от того, что видел Супрамати, сердце его сжалось, нахлынули воспоминания. Но ожидание увидеть могилу старой Англии поглотило его совершенно. И вот океан катит свои мутные, пенистые волны и бьет о новые берега Франции, часть которых тоже исчезла под водой при страшном бедствии. А там, вдали, виднелись лишь два маленьких островка, обрезанная и обезображенная океаном Ирландия, да клочок Шотландии.