Насмешливое вожделение - Драго Янчар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И.: Мне не нравится.
Г.: Порошки?
И.: Он. Он мне не нравится. Я видела его в суде.
Г.: Его где только ни увидишь. Даже на кладбище.
И.: Держись от него подальше.
Г.: Что ты говоришь?
И.: Я сказала только, держись от него подальше.
Г.: Тебя же тоже можно каждый день увидеть в суде.
И.: И от меня можешь держаться подальше.
Молчание.
Г.: Это что сейчас?
И.: Иди, давай. Я устала.
Г.: Нет, что-то другое.
И.: Конечно, другое. Питер будет звонить.
Г.: Ясно.
И.: Ничего тебе не ясно. Иди, давай.
Так, Фред? Или как-то по-другому? Так записывается пленка памяти, никак иначе.
3
Она начала разговаривать с восклицательными знаками. Иронично улыбаясь, но с восклицательными знаками. Фред был бы недоволен. Восклицательный знак разрушает фразу, ломает ритм. Восклицание начинается с вопроса:
Ты больше не бегаешь?
Я езжу на велосипеде.
Это не одно и то же!
Все вдруг стало по-другому. Близился час ее отъезда, целыми днями она была занята, по вечерам ждала звонка Питера. Питер в Нью-Йорке обустраивал квартиру. Подготовительный период близился к завершению, квартира уже была оклеена новыми обоями.
4
Ваш взгляд на Америку!
Чей?
Ваш, всесторонний! Вы сталкиваетесь с интересными явлениями, а затем делаете обобщающие выводы. Армрестлинг! Воскресные проповедники! Гарлем!
Ты мое совершенно особое обобщение.
О чем мы с тобой сейчас говорим?
О тебе. И обо мне.
Ни о чем, мы с тобой говорим ни о чем.
Им бы следовало поговорить совсем о другом. О том, что неотвратимо приближалось. О чем-то, что возникло в то мгновение, когда они стали друг другу по-настоящему близки. Прощание всегда начинается тогда, когда замыкается круг движения навстречу. В этот момент fortunae rota, колесо фортуны перемещается, ангелы его укатывают, крутятся колеса, жарким майским вечером ноги давят на педали. Навстречу прощанию. О нем ни слова. Все слова о чем-то другом.
5
О велосипеде. О беге.
Больше Грегор Градник не бегал, никогда. Он перепахивал груды материалов об анатомии меланхолии, буравил в них проходы, отверстия, чувствуя себя чернорабочим на шахте Блауманна. По вечерам катался на знаменитом велосипеде. На ее, на их с Питером велосипеде. Он был на нем третьим. Книгой Питера Даймонда он больше не пользовался. Его раздражала фотография автора. Как только он начинал следовать его замысловатым маршрутам, его урбанистическим, историческим и этнографическим комментариям, то всегда терялся. О велосипеде они с ней никогда не говорили. Велосипед был священен и обожаем. И он его немилосердно эксплуатировал. С удовольствием. Жаркими майскими вечерами гонял по пахучим черным кварталам, каменным кладбищам, среди потоков машин, по длинным аллеям вдоль белых заборов деревянных особняков, по мягкой сеяной траве вдоль каналов. Лежал рядом с велосипедом, смотрел на чужие звезды, звезды южного неба, слушал гул великой реки.
6
О зловонии. Первый раз.
Драго, владелец устричных плантаций, приехал в Америку с одной парой ботинок на ногах и одной в коробке. В эту коробку он положил первую пачечку заработанных долларов. В банк отнести боялся.
А у вас доллары в банк относят?
Мы их засовываем в носки. Кладем под матрасы. В коробку из-под обуви, в носки, деньги воняют.
7
О зловонии. Во второй раз.
У вас в Европе все как-то кучнее.
Как это — кучнее?
Ну, кучнее. Дома стоят ближе друг к другу. Улицы узкие, я видела в Греции. В воздухе пахнет едой, чесноком и мясом. Чеснок воняет.
8
О реке.
У вас человек может в одиночку добиться успеха. Сегодня ты в тюрьме, а завтра президент корпорации. Как этот Валенса.
Он не президент корпорации. Он лауреат Нобелевской премии мира.
Еще хуже. Взлет круче, усилий меньше. У нас ты должен знать, чего хочешь. Каждый знает, чего он хочет. За исключением моей сестры в Индиане. Она сидит и смотрит, как течет река у излучины, как течет ее жизнь.
9
О чернокожих и разных предрассудках.
Он отвез ее в бар, где играл Иисус. В крохотную неопрятную дыру на вокзале. С людей, которые там бывали, музыканты еле наскребали скудную плату. Пахло марихуаной и немытым телом. Иисус был уродлив, но играл божественно.
«Да, он уродлив, — сказал Грегор, когда они ехали домой, — но играет превосходно. Чем ужаснее внешность, тем лучше игра».
Она крепче вцепилась в руль.
Чернокожего, которого Грегор в этот вечер угостил выпивкой, звали Иисус, он играл на губной гармонике и еще немного на гитаре. У него было рябое лицо. Играл Иисус божественно.
«Он рябой, и попахивает от него, потому что пьет не в меру, но играет этот негр…»
Машина резко затормозила, Грегор чуть не ударился головой о лобовое стекло.
«Никогда больше так не говори, — отчеканила она, — никогда не говори ничего подобного в Америке!»
«А где мне можно так сказать? На Мадагаскаре?»
«По мне так хоть на Мадагаскаре, но только не в Америке, не в Луизиане».
«Это свободная страна. Но оказывается здесь нельзя сказать, что вот есть такой парень, Иисус, глубоко симпатичный мне негр, с оспинами на лице и отнюдь не благоухающий».
«Так говорят красношеие, реднеки».
«Вы называете реднеками людей, которые тяжко трудятся».
«Не в этом дело».
«У них красные шеи, потому что солнце их обжигает».
«Не в этом дело».
Молчание.
«Мне стоит извиниться?»
«Разве нет?»
«Что мне такого предпринять после этого культурного конфликта?»
«Ничего. Пригони мне велосипед. Мне нужно погрузить его в поезд».
«Увидимся завтра?»
«Нет, я занята».
«С седым джентльменом?»
«С ним».
10
О, Градник!
Час ее отъезда приближался, и встречи были все реже. Жизнь была разбита на фрагменты. Poudre de Perlainpainpain больше не действовал. Как порошок Гамбо неожиданно заработал, так же неожиданно и перестал работать. Капризный порошок. Однажды вечером они сидели вдвоем в «О’Брайене» и пили коктейль флуоресцентного цвета. Он хотел проводить ее домой, но она отказалась еще за столом. По правде говоря, она его мягко отшила. В «О’Брайене». О, Градник, ничего-то ты не понял.
Седовласый мужчина, судья с высокими моральными принципами, уважающий женщин и никогда никак не высказывающийся о неграх, сидел в машине возле ее дома. Грегор, который прикатил велосипед, остановился на углу. Мужчина с высокими принципами зевнул и посмотрел на группку темнокожих девушек, которые с визгом катили
