Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

очень благодушном настроении, но был пойман секретарём и пошёл подписывать бумаги.

* * *

День, начавшийся в конюшнях, там и закончился: после еды предполагалось, как выяснилось, насладиться зрелищем оленьей случки.

Король обронил это между прочим, допивая кубок. Я только глаза вытаращила, а смолчать таки сумела. Припомнила, что, бывало, и у человеческой аристократии подобное считалось роскошным зрелищем. Баре ходили смотреть на лошадок. Ничего не сказала. Король посмотрел внимательно, хмыкнул:

— Ты поймёшь, — и руку предложил.

Толпа высокородных восхищённо наблюдала, как великолепный королевский олень (у этого с рогами всё было хорошо!), нервно хоркая и поводя носом, бегает по загону. Король тихо комментировал:

— Оленушку приведут позже. Самец должен почувствовать себя хозяином положения.

В глубоком молчании наблюдали, как олени кокетничают друг с другом, обнюхиваются, как самец обманчиво неуклюже громоздится на самку… я давила зевоту, а высокородных, похоже, пронимало, судя по равнодушным лицам и статичным положениям. Я больше на них косилась, думая, что, конечно, от зоофилии это далеко — но, может, эльфы сильно чувствуют животную энергетику и переживаемые ощущения делают их ближе к природе. И уважительно молчала, ожидая конца перформанса.

— Valie, ты просто сегодня не так чувствительна, как обычно… возможно, фазы Луны влияют… ты потом поймёшь, не сразу, — в утешениях я не нуждалась, но король почему-то счёл нужным утешить.

* * *

Мне казалось, что после сегодняшней экскурсии в подвалы вина на ночь королю не принесут. И ничего подобного: кувшин стоял на столе, а вот секретарь не пришёл. Понятно, день отдыха.

Когда пыталась прошуршать к своему креслу и разделить с Трандуилом вечернее молчание, он пошевелился и остановил жестом. Замерла, глядя на него.

— Valie, — он поколебался, сжал губы, в глаза ищуще посмотрел и попросил: — постой для меня так, как стояла, когда позировала мэтру.

Усмехнулась его прихоти: мне это ничего не стоило и казалось забавным. Спустила с плеч одежду, и дальше она съехала сама. По тому, как сыграл желваками король, поняла, что, кажется, как и в случае с оленями, чего-то не понимаю, не чувствую.

— Ты так же, стараясь ничего не чувствовать, спустила одежду тогда, — ему, похоже, перехватило горло, — когда выбрала меня и пришла ко мне, a’maelamin… он бледно усмехнулся и попросил: — Встань на кресло.

Забралась туда, повернулась, приподняла руки и вспомнила недовольно, что глаза-то у меня, оказывается, старые. Оно понятно, что мэтр своё имел в виду, но я и на старые свои глаза, и на то, что не могу этим пренебречь, досадовала.

Впрочем, купаясь в зыбком свете светляков, забыла об этом, глядя, как вольготно вытянувшийся в кресле и положивший ноги на стол красавец мужчина медленно цедит вино и смотрит действительно древними — и такими юными! — глазами… Голова кружилась.

Он, кажется, долго смотрел, но время летело незаметно.

Встал, подошёл, осторожно прикоснулся, провёл рукой и сказал, как будто самому себе:

— Ничего он не поймал, абсолютная неудача. — И, уже мне: — На меня ты всегда смотрела молодыми.

Подхватил, и тут я несомненно поняла: хоть и изваяна я была в камне идущей по цветам и разбрасывающей их, но поза-то скопирована ровно того момента, когда я дверь в парилку, полную гномов, распахнула.

Король только захохотал.

172. Искра жизни

И мы были в зале,

И герои всех фильмов

Смотрели на нас.

Играли для нас, пели для нас.

Виктор Цой, Братская любовь

Мы будем счастливы

(благодаренье снимку!).

Пусть жизнь короткая проносится и тает.

На веки вечные мы все теперь в обнимку

на фоне Пушкина!

И птичка вылетает.

Булат Окуджава, На фоне Пушкина снимается семейство

Время шло. Наступил сентябрь, небеса синели пронзительно, и жизнь моя была как это небо.

Сначала всё-таки тяготившаяся расписанием, я привыкла к нему. Тем более, что, как выяснилось, нарушать можно без больших последствий, просто надо заранее предупредить, послав письмо и назначив другой день. Тот же Лисефиэль спокойно соглашался, и Дживз, приносящий ответное письмо, не транслировал никакого укора, да и само письмо бывало ласковым. Отстояв себя перед принцем и королём, в мелочах рыжик был снисходителен.

Глоренлин так и сам, бывало, пропускал, не имея возможности вернуться из какого-нибудь иномирья или прервать магические практики.

Когда в августе приболел Ллионтуил — никто не потребовал вернуться в срок или компенсировать это время. Владыка ещё и Глоренлина прислал помочь с лечением.

И вот тут, правда, когда Ганконер благодарил короля, тот очень так мимоходом, естественно упомянул, что всё понимает и надеется на ответное понимание в случае чего — «ведь у богини будут и ещё дети». Ганконер потемнел, а я нет: чем дольше жила, тем больше проникалась эльфийской жадностью до детей. Несмотря на то, что муки во время родов помнились прекрасно, и я хорошо понимала теперь, как болит сердце за ребёнка.

Кое-что, о чём думала, казалось стыдным даже в мыслях, но король видел и как-то, когда вечером сидели на террасе и смотрели на сентябрьские звёзды, успокаивающе сказал, что маркиза Наргол мне в невестках не светит: у помеси орка и человека всей жизни не больше ста лет, а Дракон повзрослеет к четырёмстам.

Нахмурилась печально, думая, что вот у Ганконера было иначе, но и тут король мягко возразил, что одно дело детство орочьего выкормыша, другое наследника Великого Дракона. И добавил, что я гораздо меньше буду переживать о таких вещах, если у меня будет несколько детей. Чистокровный эльф, живущий среди своих, маркизу Наргол точно не выберет. Покосилась на него с иронией: Леголас выбирал неугодных отцу женщин одну за другой. Владыка поджал губы, но тут же выдохнул и буркнул:

— Теперь выбрал угодную. Даже слишком.

Сквозила в этом нехорошая усмешечка. Я было задумалась, что уж мысли такого рода при себе оставлю и к невестке любой благосклонна буду, но тут тоже неизвестно. Некоторые вещи, пока на своей шкуре не прочувствуешь, не поймёшь. Бог мой, это ж какие мы родители будем… а если ещё и девочка? — и тут же беспокойство утонуло в сюсюкающем, тёплом, светлом, младенческом, с головой захлестнула нежность… да, ребёнка хотелось не только владыке.

Он вдруг принял обеспокоенный вид, уговаривающе, рассудительно начал излагать, что не так уж эгоистичен (зачем обманывать? эгоистичен, но люблю таким, какой есть), что я могу родить и аранену. Но — потом. Сначала ему. Мы договаривались. Стало аж неудобно, когда поняла, насколько он не верит в мои тёплые чувства и в бескорыстие. Хотя, казалось бы, я ему открытая книга.

Впрочем, видение стаи эльфяток с моей кровью в жилах