Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Милостивой государыне сестрице Шестой от Цзинцзи с нижайшим поклоном».

Цзиньлянь прочитала послание и спрятала его в рукав.

– Он ждет ответа, — сказала Сюэ. — Черкнули бы несколько слов, а то не поверит, что передала.

Цзиньлянь велела горничной угостить тетушку Сюэ вином, а сама удалилась в спальню. Наконец, она вынесла белый шелковый платок и золотое кольцо. На платке был написан романс. Он гласил:

Ради тебяя в страхе жила,Ради тебянарушен обет.Мне без тебяи жизнь не мила,Мне без тебярадости нет.Из-за тебярумяна в окноБрошу, скорбя;отвергну совет,Губит меняхолопка давно,Гибну, любяот боли и бед.

Цзиньлянь аккуратно сложила платок и протянула его тетушке Сюэ.

– Передай от меня поклон и пусть крепится, — наказала она. — А к дяде Чжану ходить — только ему надоедать. Нас же будет винить. Скажет, у тестя, мол, торгует, а у меня обедает. Подумает, что у нас уж и накормить нечем. Пусть лучше, как проголодается, возьмет денег в лавке да купит себе. С приказчиком поест. Скажи ему, если он будет дуться и не показываться в доме, то решат, что боится и совесть нечиста.

– Все скажу, — пообещала Сюэ.

Цзиньлянь наградила ее пятью цянями серебра и проводила.

Тетушка Сюэ направилась прямо в лавку. Разыскав Цзинцзи, она отвела его в сторону и передала сложенный платок.

– Матушка Пятая не велит вам серчать и дуться, — начала она. — Надо, говорит, в дом заходить. А у дяди Чжана она вам обедать не советует, чтобы не надоедать человеку. — Тут она показала Цзинцзи пять цяней и продолжала. — Это она мне дала. Я ведь от вас ничего не утаиваю. А то как встретитесь после долгой-то разлуки, скажет она вам про серебро, — не будешь знать, куда глаза деть.

– Не знаю, как мне тебя благодарить, мамаша, за все твои хлопоты, — проговорил Цзинцзи и отвесил Сюэ низкий поклон.

Тетушка уже пошла к себе, но вскоре вернулась.

– Чуть было не забыла сказать! — воскликнула она. — Дело-то какое! Только я от матушки Старшей, стало быть, вышла, посылает она мне вдогонку Сючунь. Хозяйка, говорит, просит зайти. Захожу. Вечером, говорит, приди забери Чуньмэй. Продать решила. Она, говорит, вам сводней служила. Вместе, говорит, со своей хозяйкой любовника ублажала. Вот дело-то какое!

– Тогда оставь ее пока у себя, матушка, — попросил Цзинцзи. — А я на днях к вам зайду, поговорю с ней.

С тем тетушка Сюэ и ушла.

Когда же настал вечер, и на небе взошел месяц, Сюэ и в самом деле явилась в покои Юэнян за Чуньмэй.

– Я ведь тебе за нее тогда шестнадцать лянов серебра заплатила, — без лишних слов заявила Юэнян. — За ту же цену и продаю. — и она обернулась к Сяоюй. — Ступай вели ей собраться. Да проследи, чтобы никаких вещей с собой не брала. Я ее без нарядов продаю.

Тетушка Сюэ проследовала к Цзиньлянь.

– Вот ведь как дело-то обернулось! — начала Сюэ. — Матушка Старшая велела мне сестрицу Чуньмэй забрать. Она, говорит, заодно с вами, дорогая вы моя, зло творила, любовника завела. Заломила прежнюю цену и ни в какую!

Услышала Цзиньлянь, что у нее отбирают горничную Чуньмэй, вытаращила глаза и остолбенела, будучи не в силах слова вымолвить. Глаза ее наполнились слезами.

– Мамаша! — воскликнула она, наконец. — Видишь, какие муки нам без мужа переживать приходится! А давно ль мы его хоронили! И уж отнимают у меня наперсницу. До чего ж она все-таки бессердечная, наша хозяйка! Нет у нее любви к человеку — одна самонадеянность. Вон у Ли Пинъэр сын и полутора лет не прожил да помер. А этот и оспой-то еще не болел. Кто знает, что ему уготовано? А она уж заносится — Небо затмила!

– Разве он оспой не переболел? — спросила Сюэ.

– Какое там! Ему года нет.

– А с сестрицей Чуньмэй батюшка, говорят, тоже ложе делил? — спросила Сюэ.

– Ложе делил!!! — воскликнула Цзиньлянь. — Да он ее на руках носил, берег пуще глаза. Она бывало слово скажет, а ему десять слышатся. Одно попросит, а он ей десять подносит. Он ее выше хозяйки дома ставил. Та бывало велит слуге десяток палок всыпать, а батюшка в угоду Чуньмэй пятью ограничится.

– Вот оно что! — протянула Сюэ. — Не права, значит, хозяйка. Раз хозяин так выделял и ублажал барышню, надо было разрешить ей взять с собой сундуки и корзины. А то и нарядов не возьми — нагая ступай. Так-то и перед соседями неловко.

– Так она тебе и сказала — пусть наряды оставит? — спрашивала Цзиньлянь.

– Ну да! Велела Сяоюй посмотреть, чтобы никаких нарядов не взяла.

Их разговор услыхала Чуньмэй, но даже слезинки не уронила.

– Ну зачем вы плачете, матушка? — обратилась она к плачущей хозяйке. — Я уйду, а вы потерпите. Не то себе хуже наделаете. Заболеете еще, а ходить будет некому. Я-то, ладно, и без нарядов обойдусь. Исстари повелось: настоящий мужчина не питается подаяньем, настоящая женщина не красуется в приданом.

В это время появилась Сяоюй.

– Матушка Пятая, хотите верьте, хотите нет, — обратилась она к Цзиньлянь. — Хозяйка моя все шиворот-навыворот делает. Ведь сколько лет вам верно служила сестрица Чуньмэй! Вы только хозяйке моей ничего не говорите. Достаньте, матушка, сестрицын сундук да выберите из нарядов что получше, а узел пусть тетушка Сюэ вынесет. У Чуньмэй хоть о вас память будет. Ведь сколько лет под одной крышей прожили!

– Какое у тебя доброе сердце, сестрица дорогая! — заметила Цзиньлянь.

– Никому не дано судьбу предугадать! — отвечала Сяоюй. — Все мы, как лягушки иль сверчки, на одном клочке земли суетимся. Убьют зайца, и лиса пригорюнится. Всякая живая тварь близкому радеет.

Достали они сундук Чуньмэй. Ей отдали платки, головные цветы из перьев зимородка и шпильки. Цзиньлянь выбрала туфельки и два комплекта одежды из узорной тафты и атласа. Навязали большой узел. От себя лично Цзиньлянь поднесла горничной шпильки, серьги и кольца. Сяоюй вынула из прически пару шпилек и тоже подарила Чуньмэй. А все остальное — серебряные сетки для волос с кистями, кофты и юбки из расшитой цветами золотой парчи — оставили в сундуке, который был перенесен в покои Юэнян.

Чуньмэй поклонилась на прощание своей хозяйке, а Сяоюй со слезами на глазах вышла проводить ее за ворота. Цзиньлянь велела Чуньмэй проститься с Юэнян и остальными хозяйками, но Сяоюй замахала рукой. Чуньмэй, глядя в спину впереди идущей тетушки Сюэ, шествовала к воротам уверенной походкой и даже не повернула головы.

Проводив Чуньмэй за ворота, Сяоюй вернулась доложить Юэнян.

– В одном платье отправилась, — говорила она, — никаких нарядов не дали.

Удалилась к себе в спальню Цзиньлянь. Всегда рядом с ней была горничная. Как близки они были, какие вели задушевные беседы! И вот ее не стало. Без нее покои сразу как-то опустели и осиротели. Цзиньлянь не выдержала и громко зарыдала.

Тому свидетельством стихи:

Единство близких нынче раскололось,Еще звенит в ушах привычный голос.С тобою в спальне больше ни души,Лишь сердце горько сетует в тиши.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Довольство жизнью полным быть не может,

Но щедростью пусть будешь ты приметен ,

Умей ценить разумные советы,

Держись вдали от сплетников и сплетен.

Живем, как на подмостках балагана…

Людей коварных избегай упорно.

Сердечной умной женщине доверясь,

Боль за улыбкою не прячь притворной.

Итак, загрустила Пань Цзиньлянь, когда отняли у нее Чуньмэй, но не о том пойдет речь.

Расскажем о Чэнь Цзинцзи. На другой день утром он сделал вид, что отправляется к должникам, а сам верхом поехал прямо к тетушке Сюэ. Она оказалась дома и пригласила гостя. Цзинцзи привязал осла и, войдя в дом, отпил чаю. Чуньмэй находилась во внутренней комнате.

– Чем могу вам служить, зятюшка? — притворяясь непонимающей, спросила хозяйка.

– Да я должников тут объезжал, вот и решил заглянуть, — проговорил Цзинцзи. — Ты ведь, мамаша, у нас вчера горничную взяла. Она еще у тебя?

– Пока у меня, — отвечала Сюэ. — Еще не отправила к новому хозяину.

– Раз она у тебя, я хотел бы ее видеть. Мне с ней надо поговорить.

– Дорогой зятюшка! — не без ехидства начала Сюэ. — А что мне теща твоя вчера наказывала? Ни в коем случае не велела вас пускать. Чтобы у меня, говорит, ни разговоров, ни свиданий не устраивать. Раз, говорит, вместе зло творили, всю грязь наружу вылили, я ее и хочу продать. Так что отправляйтесь-ка, зятюшка, подобру-поздорову пока не поздно, а то она, чего доброго, слугу проведать подошлет. Наябедничает хозяйке, беды не оберешься. Мне тогда к вашим воротам лучше близко не подходить.

Цзинцзи захихикал и достал из рукава лян серебра.

– Вот тебе на чай, мамаша, — сказал он. — Возьми! Потом еще отблагодарю.