Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд

Во двор въехал грузовик с прицепом, из машины выскочил Оделл и с ходу обрушился на Раса.

– Так вот как вы объезжаете лошадей?! – взревел он. Оделл был дюжий парень, ростом чуть пониже Тоя, но заметно выше Белинджера. Храбростью он, однако, не отличался и сам это сознавал. Достаточно взглянуть, как он сжимал и разжимал кулаки – будто хотел ударить, но не решался.

Рас набычился, выставил подбородок – воплощение праведного гнева.

– На нем не было ни царапинки, когда его украли, – заявил он возмущенно. – И мне не нравятся ваши намеки.

– Намеки?! – заорал Оделл. – Это чистая правда!

Но Рас и не подумал отступить.

– Только не вздумайте сказать, что не заплатите мне за работу.

– Платить?! – взорвался Оделл. Лицо его, от природы и так румяное, покраснело как помидор. Даже уши и те загорелись. – Так и быть, заплачу! Заплачу газете, чтоб напечатали фотографию лошади на весь разворот – пусть все видят вашу работу!

– Только попробуйте. Дорого вам это обойдется.

Рас говорил вполголоса, и Той не слышал. Зато Оделл уловил каждое слово – и поверил. Он отпрянул и невольно встряхнулся, отгоняя внезапный страх.

Той вывел из загона Снеговика. Рас, стоявший у него на пути, не двинулся с места, но Снеговик всхрапнул, встал на дыбы и взревел, как может взреветь только разъяренная лошадь. Рас молнией метнулся вбок. Копыта Снеговика обрушились на землю, на то самое место, где только что стоял Рас, но тот уже перемахнул через забор загона.

Сван, Нобл и Бэнвилл наблюдали за происходящим из окна спальни Сван, выходившего на задний двор, на поля и луга позади дома. Все трое ликовали, когда Рас едва не получил по заслугам, но злорадство было мимолетным, так велика была горечь из-за Блэйда.

– Снеговик его чуть не убил, – шепнул Нобл. Они больше не называли коня Джоном, ведь он не принадлежит бабушке Калле, да и кличка Снеговик гораздо больше ему идет.

– Эх, сколько было бы крови! – заметил Бэнвилл.

Дети молча смотрели, как Снеговика грузят в прицеп для скота, и провожали глазами грузовик Оделла, пока он не скрылся в пыли.

– Снеговика мы больше не увидим, – вздохнул Бэнвилл.

Сван прикусила губу, чтобы не расплакаться, но это не помогло. Все утро она то плакала, то успокаивалась, и вот опять.

– Со Снеговиком хотя бы ничего не случится, – сказала она слабым голосом, – а Блэйд может не дожить до утра.

Если наблюдать за зверями и птицами, то сможешь выжить где угодно, ведь они знают то, о чем давно забыли люди, – какие растения ядовиты, какие нет, что означает внезапная тишина и где прятаться, если она предвещает опасность. Знай все это Блэйд, он весь день питался бы листьями, побегами, цветами и ягодами, а закусывал отборными насекомыми. Вслушивался бы в звуки леса, а если бы они вдруг стихли, – если смолк шумный хор и наступила мертвая тишина, – притаился бы где-нибудь в дупле или в тени столетнего дерева. И смотрел бы молча, как смотрят звери, пока не понял бы, в чем опасность и не за ним ли охотятся. Но Блэйд ничего этого не знал и сделал то, что сделал бы на его месте почти всякий мальчишка, который сбежал из дома, обрел новый дом и потерял его, а потом сбежал еще раз, потому что его везли туда, откуда он спасся бегством. Он пошел купаться.

За мелиевой рощей был сосняк, а за ним – заброшенное поле. Когда-то Джон Мозес сеял здесь кукурузу, теперь оно заросло. Блэйд ломился сквозь кусты и колючки, пока не вышел к ручью, а оттуда, вдоль берега, – к купальне.

Когда ты в воде, жизнь почему-то кажется легкой и беззаботной, и Блэйд почти забыл, что на деле это вовсе не так. Одежду Бэнвилла он оставил на берегу и теперь был свободен, как рыбешки, что сновали на мелководье. Блэйд нырял, плавал, ложился на воду и думал. Думал о детях, с которыми утром играл, и о том, как чуть не стал адъютантом маршала Соединенных Штатов Америки. Вот было бы здорово!

Можно проплавать здесь хоть целый день, а потом вернуться к тем людям на сеновал, переночевать там, а утром за ним придет Сван и уже никому его не отдаст. Она умная, Сван, второй раз ее не провести.

Вот о чем думал Блэйд, когда в один миг все смолкло – и птичий щебет, и стрекот сверчков, и любовные песни лягушек. Тишина наступила резко, внезапно, и не успел Блэйд сообразить, что надо прятаться, как было уже поздно.

Глава 22

Уиллади была уверена, что вечером дети встретят Сэмюэля холодно. Он уронил себя в их глазах. Тот Сэмюэль, которого они знали, всегда стоял за правду, несмотря ни на что. Дети так и не поняли, что он и на этот раз не изменил себе. Уиллади пыталась донести это до них, когда вернулась с огорода с ведром свежих помидоров и увидела детей на крыльце хмурых, поникших.

– Папе ничего другого не оставалось, – объяснила Уиллади. – Если бы мы оставили Блэйда у себя, ничем хорошим бы это не кончилось.

Мамины слова не оправдали отца в глазах ребят. Для них отец всегда был человеком, который побуждает других людей меняться, а не наоборот.

– Если он больше не священник, это не значит, что он может поступать плохо, как все, – выпалила Сван.

– Он и сейчас священник, – возразила Уиллади. Дети поникли, отгородились от нее. Теперь Уиллади тоже у них на плохом счету. – С чего вы взяли, что он больше не священник?

– Он без места. Где ему проповедовать?

– Пока не знаем.

– Какой же он тогда священник?

Уиллади, казалось, должна бы ответить: он священник, потому что Господь призвал его служить. Но она ведь так не считала. Сэмюэль сам себя призвал. В нем вспыхнула любовь к Богу, а если любишь, то не можешь не говорить о своей любви, – что тут непонятного?

Детям она, однако, этого не сказала. А сказала лишь:

– Священник, и все тут.

Сван подтянула к груди колени и хмуро уставилась на дорогу.

– Зато я могу больше не ходить в церковь, – заявила она. – Раз он поступает плохо, почему я должна поступать хорошо?

Уиллади невольно улыбнулась. Если ребенок грозится сделать то, чего не может исполнить, взрослому проще. Значит, не так все безнадежно. Той не успел ей сказать, что отец мальчика – тот самый, кто искалечил лошадь, и Уиллади была почти уверена, что все закончилось благополучно. Мальчику, наверное, задали взбучку за побег, но родители рады, что он вернулся. А Сэмюэлю удалось достучаться до каждого, всех помирить.

– Должна, и все тут, – возразила Уиллади.

– Не понимаю почему.

– Тебе и не надо понимать. А слушаться меня и папу надо. Если считаешь, что это больше не так, подумай хорошенько.

Сван по-прежнему не смотрела в ее сторону, но Уиллади ничуть не смутилась. Ребенок сам не знает, чего хочет, а потому ничего и не добьется. Однако для Уиллади важно, как Сван с братьями относятся к Сэмюэлю.