Рискованное увлечение - Джулия Росс

Миссис Джульетта Ситон.

На его счету были женщины и красивее, и влиятельнее. Придворные леди, жены герцогов и однажды – принцесса из Германии. Та самая, что подарила свое кружево. Его заманивали в постель самые разные женщины – и такие искусительницы, как Далила, и неуверенные благородные дамы, и шлюхи, а подчас первые, вторые и третьи в одном лице.

Такая жизнь ничуть его не смущала. Она всегда доставляла ему глубокое удовлетворение, насыщенность ощущений. Карточные столы, изысканная пища и вино, чувственное познание каждого женского тела – все это наполняло его живительной силой.

Сейчас он находился здесь, чтобы завершить обольщение этой вдовы. Случай, ничем не отличающийся от сотни подобных, просто более важный. Олден чуть слышно выругался. Черт побери, он не привык чувствовать себя таким уязвимым.

Сегодня пошел последний день, поэтому он отважился на рискованное предприятие, которое могло ему дорого стоить. Для реализации своего плана он решил привлечь на помощь живописные руины аббатства и удивление Джульетты, когда она откроет имя владельца. Позже, вконец истощив леди увеселениями, он увлечет ее в прохладные, благодатные комнаты и предоставит самому дому сломить гостью своими красотами. Потолками, внушающими благоговение. Картинами. Коллекцией итальянских скульптур в длинной галерее. Обителью всех виконтов Грейсчерч на протяжении нескольких столетий.

Единственное оружие, которое Олден отказывался пустить в ход, это Шерри. Питер Примроуз получил указание увезти мальчика на день. Глупо? Возможно. По идее ребенок должен смягчить женское сердце. Но Олден не мог заставить себя сделать это, хотя будущее Шерри, в такой же степени, как и его собственное, зависело от успешности сегодняшнего предприятия.

Слуги должны проследить, чтобы все было в полной готовности, повара – позаботиться о праздничной пище и вине. Прогулка по дому будет включать альковы и уютные диванные. Каждая кровать должна быть проветрена и застлана свежим бельем. Если только он привезет Джульетту в Грейсчерч, к концу дня он должен знать все тайны ее тела.

Дверь отворилась. Когда он поднял глаза, у него дух захватило.

Обнищавшая вдова в синем балахоне и запятнанных вином юбках исчезла. Кроткая леди в пеньюаре рассеялась словно дымка. Перед ним стояла новая Джульетта Ситон, с глазами яркими, как небо, и вздернутым подбородком, словно бросая вызов на дуэль.

Слегка припудренные элегантные локоны венчала соломенная шляпка. Ее украшали ленты и белый горошек. Настоящий душистый горошек, источающий свежий аромат среди трепещущих атласных полосок. Тонкий слой пудры и румян только подчеркивали совершенство кожи со скромной мушкой, при улыбке танцующей в уголке рта.

Джульетта ступила на дорожку. Лиф и рукава атласного розового платья украшали белые банты и у локтя – пышные кружевные рюши. Когда она шла, шуршащие юбки, поддерживаемые обручами, приподнимались и покачивались словно колокол. Олден слышал, как изящные туфли с такими же, как на платье, атласными бантами, тихо постукивают высокими каблуками в такт биению его сердца.

Жгучее желание хлынуло в жилы.

«Ну и ну! Браво, миссис Ситон! Неужто вы собрались подыграть мне в моей собственной игре?»

Ему потребовалась секунда, чтобы осознать, что платье-то уже лет пять как вышло из моды и слегка выцвело. Но за это он был тотчас осмеян своим телом.

Узкий лиф и корсет приподнимали грудь в невольном приглашении к сладострастию. Роскошная, сочная, женственная – именно такой он представлял ее грудь. Две округлости, обрамленные плиссированным кружевом вокруг низкого прямоугольного декольте, выступали для обозрения. На нежной белой коже сиял золотой медальон. Глубокая бороздка посредине груди так и взывала к прикосновению. Прикосновению страждущих пальцев, ловкого и бесстыдного языка.

Взыгравшее желание привело Олдена к внезапному озарению. Он понял, что Джульетта распознала его намерение и не дрогнула перед ним. Это предвещало самое сладостное, самое блестящее из всех его завоеваний. И это было связано не только с ее телом, которое, будучи облеченным в светский наряд, неумышленно провоцировало вожделение. Должно быть, от нее потребовалась большая смелость, чтобы все это надеть на себя.

Вместе с тем Олден чувствовал, как откуда-то пробиваются маленькие ростки гнева, хоть он и не понимал – почему.

Джульетта щелчком раскрыла свой веер, висевший на запястье, и загородила декольте. Этот жест, заученный в бальном зале, был чистым кокетством.

Олден снял треуголку и, взмахнув ею, низко поклонился.

– Мадам, я очарован, – сказал он, зная, что говорит, и зная, что эти слова исходят из глубины сердца.

Обернутое лавандой и бумагой, розовое платье пролежало в комоде пять лет. Какая надобность в подобной роскоши здесь, в Мэнстон-Мингейт? Давно уже канули в Лету вечера в театре, с перестрелкой взглядами поверх веера. И где теперь дни за пяльцами и клавикордами? Пять лет назад она продала почти все свои вещи, кроме этого единственного платья. Пока Тилли лихорадочно утюжила слежавшийся розовый атлас, Кейт уложила Джульетте волосы и даже раздобыла пудру с румянами.

– Я никогда не выпустила бы леди без этого, мэм, – сказала она, поджав губы.

Горничная искусно затянула шнуровку, как того требовало платье. Тем временем из сада вернулась Тилли, раскрасневшаяся и хихикающая, с букетом душистого горошка.

– Это для вашей шляпки! – крикнула она. – О, мэм, вы выглядите великолепно! Подождите, пока я скажу Джемми и всем остальным!

– Я поеду в открытом экипаже, – ответила Джульетта. – Вся деревня и так увидит мой выезд.

Стесненная непривычно тугим корсетом, она чувствовала, что задыхается. Высокие каблуки создавали ощущение, что она вот-вот споткнется. Тем не менее это не мешало ей делать ныряющие движения, провоцируя взмах своих юбок, мельком обнажающих лодыжки. Когда еще у нее появится возможность средь бела дня щеголять в подобном наряде!

Непонятно, почему она надела его сейчас, решив бросить вызов судьбе вопреки здравому смыслу. Не потому ли, что устала от своей жизни? Не потому ли, что безумно жаждала непредсказуемого риска? А может, потому, что хотела видеть, как восхищение в глазах мистера Грэнвилла превращается в осознание, что он терзает леди, равную ему?

Но она увидела, что его восхищение превращается в нечто, совсем другое.

Убийственно элегантный и грациозный, он снял свою треуголку и отвесил Джульетте глубокий поклон по всей форме. Мимолетное уязвимое выражение покинуло его лицо. Могло даже показаться, что он сердится.

Джульетта стояла, остолбенев, подобно жене Лота[5]. Но потом в ней, в свою очередь, зародилось легкое раздражение. Да как он смеет! Как он смеет замахиваться на ее жизнь со своим высокомерием, в полной уверенности, что уедет завтра невредимым? Неужели ему невдомек, что она может противостоять ему в этом?