Чудом рождённый - Берды Кербабаев

— Как по-твоему, часто я ошибаюсь?

— Вероятно, ошибаешься, но душой не кривишь,

— И то хорошо! — повеселев, сказал Атабаев.

Мураду показалось забавным простодушное беспокойство старшего друга, он пошутил:

— Валяй! Скачи на своем коньке, получишь много призов.

— Молод еще издеваться над старшими! — в тон Мураду ответил Атабаев.

Курсанты, узнав кто приехал, стали собираться вокруг него как птицы на кормежку, слышался шепот: «Это тот самый Атабаев!»

— Как живете, товарищи? — спросил Кайгысыз. — Чего не хватает?

— Неплохо! — послышались голоса.

— Привыкаете к занятиям?

— Эсен-мулла поневоле заставит привыкнуть, — шутливо отозвался сутуловатый кази с бородой, точно привязанной к лицу, как торба к лошадиной морде, — Эсен-мулла, как начнет объяснять, — что пуд состоит из сорока фунтов, а аршин из шестнадцати вершков, — у него самого борода взмокнет, и нас пот прошибает.

— Эсен-мулла… — Атабаев помнил этого старого учителя еще по Бахарденской школе… — И до сих пор он учит?

— Эсен-мулла преподает русский язык… Ну, заодно и арифметику, — сказал Гусейнов.

Атабаев понимал, что на курсах дело поставлено не блестяще. Но никого не пугало в те годы бытовое неустройство, Среди курсантов и дома не все спали на кроватях.

— Есть какие-нибудь вопросы? — спросил Атабаев.

Все промолчали, только вышел вперед бледный, кривой на один глаз мулла в зеленом халате.

— У меня вопрос: учиться тут собраны добровольно или по принуждению?

— Что хочешь сказать, ага?

— Я жду ответа на мой вопрос.

— Мы никого не отправляем в солдаты. Нет тут и тяжелых хошарных работ. Причем тут принуждение?

— Тогда почему в Теджене пишут, что, если не явишься в срок, пришлем за тобой милицию?

Атабаев покосился на Агалиева, но тот, будто ничего не слыша, поглядывал в окно, наблюдая, как с ветки на ветку перепархивают воробьи.

— Все получили такие письма, товарищи? — спросил Атабаев.

— Ничего похожего! — зашумели со всех сторон.

— Приехали по своему желанию.

— Кадам-ишан не хочет учиться, вот и выдумывает.

Бледное лицо Кадам-ишана залилось волной румянца.

— Я выдумываю? А что за обедом говорил Сыддык-мулла? Где он?

— Жалеешь, Кадам-ишан, что приехал на курсы? — серьезно спросил Атабаев.

— Не то, чтобы очень жалею, — растерянно пробормотал Кадам-ишан, — только желудок не принимает здешнюю пищу.

— Кормят свининой?

— Тьфу! Избави аллах от свинины, а все-таки иной раз берет сомнение.

— А ты помнишь, что написано в Саятли-Хемра? «Сомнения всегда преследуют жулика…»

— Разве запомнишь все, что читал смолоду? Не в этом дело: трудно привыкать к незнакомому месту.

— Выходит, ты не прочь вернуться назад?

— А что может быть лучше родного дома?

Атабаев подозвал Гусейнова.

— Купите Кадам-ишану билет, снарядите в дорогу и завтра же его — на поезд. И так поступайте со всеми, кто считает для себя унизительным служить народу или у кого окажутся дома неотложные дела. — Он круто повернулся к курсантам. — Не стесняйтесь, товарищи. Может кто-нибудь хочет быть спутником Кадам-ишана?

Все молчали. Атабаев видел, что Кадам-ишан подталкивает локтем соседа, но тот, делая вид, что ничего не замечает, бормотал:

— Мы рады, что попали сюда.

— Если гнать будете, не уйдем, — поддержал его чей-то голос.

Молодой парень ядовито заметил:

— Пусть уезжает один Кадам-ишан. Он за всех нас сумеет дома охаить новую власть.

Атабаев оглянулся и, не увидев ни одного стула, присел на подоконник.

— Дорогие товарищи, — начал он, — мне бы хотелось, чтобы вы поняли одну очень простую вещь. С помощью русских большевиков мы стали хозяевами своей страны. Безграмотные, темные люди — плохие хозяева,

И несмотря на то, что у Советской власти много неотложных нужд и еще очень мало средств, мы сочли необходимым в первую очередь в каждом ауле открыть школу. Мы должны торопиться. Если учить детей по Корану и по старым арабским книгам, пройдут годы прежде, чем они научатся читать и писать. А мы, повторяю, должны торопиться. Народ надеется на вас. Учитель — слуга народа. По-моему, нет большего счастья, чем служить своему народу. Я ведь тоже был учителем и жалею, что не могу сейчас снова вернуться в школу. Дети не забудут вас. Я и сам, если доведется побывать в Теджене, в ноги поклонюсь своему старому учителю. Думаю, что и вас полюбят дети. А дитя, как говорят мудрые, — сильнее шаха…

Аульные грамотеи, приученные к книжной витиеватости, заслушались простой речью Атабаева. Послышались голоса:

— Что верно, то верно.

— От души сказал.

— Надо нам и самим подумать, как учить по-новому.

— Ох, как много в самом близком будущем предстоит сделать нашим грамотным соотечественникам! — продолжал свои раздумья вслух Атабаев. — Это они излечат свой народ от трахомы и пендинки, навсегда прекратят набеги афганской саранчи, найдут нефть в недрах пустыни, научат пользоваться машинами на хлопковых полях. А там и воду, как верблюда на поводу, приведут в целинную степь. А там и ветер, и даже солнце заставят служить будущим поколениям… Будет у нас много электричества, товарищи!.. Только бы к весне открыть нам четыре школы. И тогда дело пойдет… Верно говорю, товарищи?

Все молча кивали седыми головами. И один — за всех — сочувственно поддержал туркмена-большевика:

— Мечта слепого — иметь два глаза,

Атабаев даже опешил, как будто он сам придумал сейчас мудрую поговорку, — так хорошо и к месту она прозвучала в этом обшарпанном офицерском клубе в толпе мусульманских священнослужителей, приехавших на удивительную переподготовку. Кайгысызу захотелось что-то еще сказать — о мудрости этой самой поговорки, и он сказал вещие слова:

— Придет время, и мы, туркмены, возвеличим наш родной язык. Какие хорошие книги напишем — сами о себе! Какие сложим сердечные, звучные стихи.

Когда Атабаев уходил, уже у порога его нагнал Кадам-ишан.

— У меня к тебе просьба, Кайгысыз-сердар.

— Говорите.

— Забудем мой разговор о родном доме. Не было разговора.

Веря, что сейчас ишан говорит от сердца, Атабаев всё-таки решил быть с ним построже.

— Человек должен держать свое слово.

— Ив намазе бывает ошибка, Кайгысыз Сердаро-вич, — жалобно улыбнулся Кадам-ишан.

— Хорошо. Если руководители курсов оставят тебя, я не буду возражать.

Приложив руки к груди, Кадам-ишан отвесил низкий поклон.

Письмо Ленина читают в Мерве

— Почему Мерв, а не Мары? Когда же мы станем называть наши города по-туркменски?..

— У нас в Теджене бедняк имел лошадь, занимался извозом, кормил семью. Пришел новый армеец и увел коня без всякой оплаты… Это что же за программа?

— Вот увидишь: как только начнут читать перевод на туркменский язык, — в зале поднимутся люди, пойдут курить, начнут разговоры… Не уважают нас!

— Они боятся дать оружие нам… А когда налетают басмачи и грабят аул и насилуют наших дочерей — где она — наша новая армия?..

Кайгысыз Атабаев стоял за столом президиума и слушал этот многоголосый шум в зале. Здесь, в Мерве, еще недавно был он банковским конторщиком, и для него огромной радостью было получить письмо от друга из Нохура. А сейчас он держит в руках письмо Ленина, и сам он приехал сюда, чтобы прочитать это письмо коммунистам Мерва и обсудить с ними текущий момент и задачи партии в Туркестане. Но как осложнилась жизнь! Мог ли он предвидеть, что все в жизни станет так непросто, так нестройно… И он за все отвечает, за все!..

В зале яблоку негде упасть! Это замечательно, хорошо. Давно ли Атабаев искал в чайхане «Елбарслы» человека, чтобы поговорить, отвести душу? А теперь вот сколько в Мерве коммунистов! В зале партийный актив — русские солдаты и немцы, чехи, поляки — бывшие военнопленные; и туркмены — аульные активисты. Разноязычный гул голосов… Все как будто недовольны друг другом, ссорятся. Многие мусульмане считают, что аульную бедноту обижают, а многие русские в свою очередь не доверяют мусульманам-коммунистам, венгры только и ждут, чтобы ехать на родину — там Бела Кун уже объявил Советскую власть. Кто же соединит всех этих людей, когда даже не понимают друг друга?..

Атабаев поднял руку, приглашая всех к вниманию и тишине.

— Товарищи, я буду читать письмо Ленина! Сперва мы услышим его по-русски, потом — по-туркменски, потом — по-немецки… Мы трижды прослушаем это письмо…

Он поднял глаза от листка бумаги. Ему показалось, что он остался один в зале: такая была тишина. И он невольно улыбнулся этой тишине. Вот он — ответ, вот кто соединит! И так, с доброй, даже счастливой улыбкой, стал он читать коммунистам Мерва тот документ, который в первый же день перевел на родной язык и заучил наизусть, — как когда-то в Тедженской школе некрасовские стихи.