Обратная сторона успеха - Сидни Шелдон

За неделю до начала съемок мы с Кэри обедали в студийном кафе.

– У нас проблемы с мужской ролью второго плана, – заметил он. – Перебрали с дюжину актеров, но никто не подходит. Знаете, кто был бы идеален для этой роли?

– Кто? – с любопытством спросил я.

– Вы. Не хотите попробовать со мной?

Я изумленно уставился на него. Хочу ли я быть актером? Никогда об этом не думал. Но почему нет? Я мог бы стать не только сценаристом, но и кинозвездой! Удалось же это Ноэлю Коуарду[15] и кое-кому еще!

– Ну, что скажете, Шелдон?

– Согласен.

Я знал, что играть очень просто. Написав синопсис, сценарий и пробную сцену, я, естественно, знал каждое слово. Оставалось только вовремя произнести нужные реплики. На такое способен каждый.

Кэри поднялся и позвонил Шари.

После обеда мы отправились на съемочную площадку. Сцена была несложной: всего десяток реплик.

Глядя на Кэри, я гадал, что буду испытывать, став звездой. Ясно, что играть вместе с Грантом в одном фильме – большая честь и отныне моя жизнь необратимо изменится. Я буду получать предложения сыграть главную роль в десятках фильмов и вскоре обрету всемирную славу. Теперь можно забыть о личной жизни. Моя судьба будет неразрывно связана со зрителями. Но я готов принести эту жертву.

Мы встали друг против друга.

– Мотор! – крикнул Ирвин Райс. – Начали!

На площадке стало тихо. Все смотрели на нас. Кэри произнес первую реплику. Я долго-долго молча смотрел на него, прежде чем поднять глаза, обвести взглядом, как мне казалось, миллионы людей, следивших за мной с подвесных лесов. Неожиданно я будто снова оказался в школе, где ставили мою пьесу. И снова стоял за кулисами, истерически смеясь.

Все повторилось. Я вдруг запаниковал и, так и не сказав ни слова, повернулся и сбежал с площадки.

На этом моя карьера актера закончилась.

А раз бремя славы больше не отягощало меня, я мог вернуться к работе над сценарием.

Вместо меня на роль взяли Руди Волли, и съемки начались. Все вроде бы были довольны тем, как идут дела.

Однажды Селзник вызвал меня к себе:

– Сидни, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Разумеется, Дэвид.

– Речь идет о Неделе национального братства. Каждый год одна из студий снимает короткометражку о примирении людей, принадлежащих к разным конфессиям.

Я об этом знал. Когда фильм заканчивался, в кинотеатрах зажигался свет, и по проходам шли капельдинеры, собирая деньги на благотворительные цели.

– В этом году наша очередь. Я хочу, чтобы вы написали сценарий.

– Без проблем.

– Заявки на участие подали десятки звезд. Вы должны написать текст не менее чем по две минуты для каждого.

– Я немедленно приступаю к работе.

Наутро я принес двухстраничный сценарий, написанный для Вэна Джонсона, которого должны были снимать первым. Селзник прочитал текст.

– Прекрасно. Отнесите это Вэну. Он сейчас в бунгало позади студии.

Я понес сценарий Вэну. Увидев меня, он открыл дверь бунгало, и я представился. В то время Вэн был одной из величайших звезд «МГМ».

– Вот ваш сценарий, – пояснил я. – Мы готовы начать съемку, как только скажете.

– Спасибо, – кивнул он. – Представляете, прошлой ночью мучился кошмарами.

– Какими именно?

– Видел во сне, что выучил роль, но мне постоянно меняли реплики, и я запаниковал. Хорошо еще, что вовремя проснулся.

– Не волнуйтесь, – засмеялся я, – никто ничего не будет менять.

Он улыбнулся и просмотрел текст.

– Буду готов через несколько минут.

Я вернулся в офис Селзника.

– Все в порядке.

– У меня идея, – вдруг заявил Селзник. – Я хочу, чтобы вы изменили текст Вэна.

– Дэвид, я только что от него. Он нервничает. Видел во сне, как его текст постоянно изменяют, и проснулся с криком.

– Черт с ним. Здесь то, что мне надо.

И он вручил мне новые указания. Я вернулся к себе, переписал текст и показал Селзнику.

– Именно то, что я хотел, – подтвердил он.

Я поспешил в бунгало. Джонсон открыл дверь.

– Я готов.

– Видите ли, кое-что пришлось изменить. Мистер Селзник считает, что так будет лучше.

Я подал Вэну новый текст. Джонсон побледнел.

– Сидни, я не шутил насчет сна. Мне действительно…

– Вэн, это только две страницы. Для вас это раз плюнуть.

– Ладно, – тяжело вздохнул он.

Я заглянул в офис Селзника.

– У меня новая идея, – «обрадовал» он меня. – Будет лучше, если Вэна мы снимем под таким углом…

Я пришел в ужас.

– Дэвид, он в панике. Нельзя же без конца изменять его текст!

– Он ведь актер, верно? Пусть и учит свою роль.

Селзник объяснил, чего хочет. Я вернулся к себе и переписал сцену.

Самым сложным было снова предстать перед Джонсоном.

Я побрел в его бунгало. Он хотел что-то сказать, но взглянул на меня и осекся.

– Не хотите же вы?..

– Вэн, какая вам разница? Подумаешь, пара страниц туда, пара страниц сюда… В последний раз.

– Черт бы все это побрал! Что вы со мной творите?!

Мне с трудом удалось его успокоить.

– Учите роль и приходите на площадку, – велел я наконец.

На этот раз я не вернулся к Селзнику. Съемки прошли безупречно.

На следующий день позвонил Ричард:

– Сидни, это ты?

До чего же здорово снова услышать его голос!

– Как дела, Ричард?

– Неплохо, но теперь придется работать за двоих. Я женюсь.

– Да ну! Вот это новость! Я ее знаю?

– Да. Джоан Стернз.

Джоан и Ричард вместе учились в школе.

– Когда свадьба?

– Через три недели.

– Черт! Мне нужно уехать из страны! Снимать короткометражку для Недели национального братства.

– Встретимся, когда ты вернешься. Мы обязательно приедем тебя повидать.

Верный слову Ричард и его прелестная жена прилетели в Лос-Анджелес через месяц. С первого взгляда было очевидно, что они влюблены друг в друга. Мы провели вместе чудесную неделю, прежде чем они вернулись в Чикаго.

На следующее утро после их отъезда моя секретарша сказала, что меня вызывает к себе Селзник.

– Сидни, – объявил он вместо приветствия, – у меня для вас новость.

– Какая именно, сэр?

– Я решил изменить название картины. Никакой весны.

– А что вместо весны?

– «Холостяк и малолетка».

Я уставился на него в полной уверенности, что он шутит. Но Селзник был совершенно серьезен.

– Дэвид, никто не будет платить деньги, чтобы увидеть картину с подобным названием, – попытался протестовать я.

К счастью, оказалось, что я ошибался.