Император вынимает меч - Дмитрий Колосов

Замысел удался, но только наполовину. Несколько смельчаков сняли часовых подле бреши, и ударный отряд проник внутрь. Никем не замеченные, воины выстроились в колонну и двинулись к театру, но по пути были обнаружены горожанами. Закипел бой, но, вопреки ожиданиям Деметрия, стража не покинула стены, и потому устремившиеся на штурм полки встретили ярый отпор. Самый жестокий бой разгорелся подле театра, куда сбегались все свободные в этот день от службы горожане. Сирийцы и родосцы нещадно поражали друг друга прямо на арене и между скамей, и долго не было ясно, кто же одержит верх. Многим уже казалось, что вот-вот и город падет. Все решил устремившийся в атаку полк египтян, присланных Птолемеем. Полторы тысячи отборных наемников одолели утомленных долгим побоищем смельчаков. Алким пал, сраженный стрелой в горло — в узкую щель между панцирем и нащечником. Лишь немногим из диверсантов удалось пробиться к стене и вернуться к своим.

Деметрий был огорчен неудачей, но не отчаивался. Он готовил новый штурм, когда прибыл вестник от отца, передавший приказание оставить Родос в покое и отправиться в Грецию, где Кассандр осадил Афины. Деметрий послал парламентеров, предложив родосцам почетный мир, и те приняли предложение. Родосцы сохраняли свободу, за что признавали себя союзниками сирийских царей против всех, кроме Египта. Это значило, что Деметрий так и не достиг своей цели. Но он попытался представить поражение как победу, высокопарно отметив мужество врагов и даже оставив им в качестве подарка чудовищную Погубительницу.

Своего главного города наш герой не взял, что не помешало ему войти в историю громким прозванием Полиоркет — Берущий Города…

Стратоника родила сына за год до смерти царя Филиппа.[28] Мальчик был большеголов и горласт, сморщенное личико его носило печать будущей красоты, что тут же отметил опытный взор повивальной бабки.

— Настоящий Красавчик!

— Точно! — согласился Антигон, счастливый отец. Он тут же признал новорожденного своим сыном, хотя в Пелле шептались, что ребенок зачат от антигонова брата, чьей женой прежде была Стратоника и по смерти которого она вышла за Антигона, из-за увечья прозванного Циклопом. Но Антигон твердил, что все это чушь.

— Разве вам неизвестно, что дети порой появляются на свет до срока! — говорил он, с радостным смехом подбрасывая вверх орущего сына. — Посмотрите, какой хорошенький мальчик! Весь в меня!

Что и говорить, мальчик удался прехорошенький. Но он ничуть не был похож на грубого лицом, кривого на один глаз Антигона, да и не выглядел недоношенным. Это был упитанный крепкий малыш, задорно поблескивавший голубыми глазенками — точь-в-точь, как у антигонова брата. Но Антигону, чей возраст уже приблизился к полувековой отметине, более всего на свете хотелось иметь сына, и он заставил поверить себя, а затем и всех остальных, что Деметрий — так нарекли малыша — от него.

— Мой и ничей больше!

Он был на редкость красив, сын Стратоники и Антигона, красив необычной, грозной красотой. Столь необычной, что ни одному ваятелю не удавалось и не удастся впредь передать это лицо, прелестное и грозное одновременно, полное отваги, силы и поистине царского величия. Это лицо словно олицетворяло эпоху, полную величия, могучих мужей и великих битв, свершавшихся по велению Александра, при жизни удостоенного прозвища Великий. Это было лицо воина, лицо героя. Многие находили, что лицо юноши пристало скорее богу, нежели человеку.

— Настоящий Аполлон! — говорили они, со значением вздымая к небу указательный палец.

Деметрий, слыша это, насмешливо кривил твердые губы. Эпоха бьющегося со змеем Аполлона уже миновала. Деметрий почитал покорившего мир Диониса, он боготворил покорившего полмира Александра, о чьих бесчисленных подвигах рассказывали вернувшиеся с брегов Евфрата и Инда калеки, да слагали пеоны велеречивые аэды. Деметрий грезил о таких же подвигах, видя себя в мечтах то царем, увенчанным сияющей диадемой, то покрытым буйным плющом Дионисом.

Деметрию было тринадцать, когда пришла весть о смерти Александра. Минуло еще три долгие года, и в Пеллу прибыл гонец от Антигона: отец звал Деметрия к себе. Сборы были недолги. В сопровождении нескольких слуг Деметрий сел на корабль, и вскоре прибыл в Сузиану, где пребывал Антигон. Встреча вышла скомканной. Антигон порывисто обнял сына, но тут же отстранился и начал вглядываться в лицо, словно бы изучая. Возможно, он пытался вспомнить того младенца, какой радостно гугукал в своей колыбельке. Возможно, он искал в его еще сохранившем детскость лице собственные черты, и не находил их. Деметрий же был поражен, почти шокирован уродливой внешностью папаши — его кривым глазом, что выбила стрела при осаде Перинфа.[29] Возникла некая отчужденность, больно уязвившая обоих. Целую ночь не спал Антигон, мучимый неразрешимою тайной зачатия сына; целую ночь ворочался посреди ложа Деметрий, размышляя о той холодности, с какой встретил его отец.

А утром была охота, какую устроил в честь сына Антигон. Деметрий скакал на огненном жеребце, крича от восторга. И лицо его, разгоряченное азартом и скачкой, было столь прекрасно, что Антигон не мог отвести глаз от этого лица. А когда охота закончилась, отец, спрыгнув с коня, крепко прижал сына к груди, возвращая ему свою любовь.

К тому времени в руках Антигона была почти вся Азия, большая часть рассыпавшейся державы Александра. Циклоп не скрывал своих намерений собрать воедино осколки великой империи. Он имел для этого все необходимое — опытных воинов, финансовые ресурсы, гигантские запасы снаряжения. Он имел сына, еще юного, но уже умелого в бою генерала, обожаемого воинами, которые называли Деметрия Красавчиком.

Война подкатывалась неотвратимо. Противники Антигона, обеспокоенные его стремлением подчинить отпавшие части александровой державы, объединились. Птолемей, Лизимах, Кассандр, Селевк — все они объявили себя врагами Антигона. Это были опытные, прошедшие горнила многих сражений полководцы, у Антигона не было генералов, способных на равных померяться силой с врагами. Это доказали первые же столкновения, в которых стратеги Антигона терпели поражения против искушенных противников. И тогда Антигон решил взяться за дело сам.

С многочисленным войском Антигон вторгся в принадлежащую Лисимаху Азию. Одновременно другая армия отправилась в Грецию, чтобы сражаться там против Кассандра. Деметрию отец поручил командовать войсками в Сирии, на какую зарился Птолемей.

В это время Деметрию было всего двадцать два — возраст, поощряющий дерзость и самоуверенность. Приставленный отцом стратег Пифон советовал не принимать бой, а отсидеться в Газе, но Деметрий отверг столь постыдный совет.

— Да, Птолемей опытнее меня, но я энергичнее, и меня ведет дух Александра! — гордо заявил Красавчик.

Он принял бой. В битве под Газой сошлись две равные по силам армии, в каждой — по двадцать тысяч бойцов. Сын Антигона решил перехитрить противников и, вопреки традиции, нанести решающий удар своим левым флангом, на котором собрал три тысячи всадников и тридцать слонов. Птолемей и Селевк разгадали замысел Деметрия, но сделали это не сразу. Войска уже выстроились к бою, когда вражеские полководцы, заметив необычное скопление сил на левом фланге Деметрия, стали срочно перебрасывать к этому краю свои гиппархии и агемы. В этот миг и следовало б атаковать, но Деметрий промедлил, по-рыцарски дав Птолемею возможность перестроить ряды своего войска. И напрасно. Птолемей успел перебросить на свой правый фланг не только трехтысячный корпус конницы, но и пехоту, снабженную специальными балками, унизанными острыми шипами. Скрепленные между собой воедино, эти балки представляли неодолимое препятствие для слонов, более прочего египтян[30] страшивших.

Сражение начал Деметрий, лихой атакой обрушившийся на конницу неприятеля. Та попятилась, но Селевку удалось остановить бегущих. Завязалось упорное сражение, в котором и воины, и полководцы творили чудеса храбрости. Но египтяне держались, и тогда Деметрий приказал бросить в атаку слонов, какие и должны были решить исход битвы. Под градом дротиков и стрел слоны разметали неприятельскую конницу и стали наступать на пехоту, как вдруг наткнулись на выставленную хитрым Птолемеем преграду. Острые шипы глубоко вонзались в ноги животных. Крича от боли, слоны попятились, а тем временем лучники Птолемея истребляли махутов. Скоро гиганты впали в панику и побежали прочь, внося беспорядок в ряды сирийцев. Вслед за бегущими слонами устремились в атаку всадники Селевка. Деметрий тщетно пытался остановить солдат, те не внимали ни уговорам, ни грозным окрикам. Отступление стало всеобщим и лишь чудом не обратилось в бегство. Остатки войска Деметрия устремились к Газе, но войти в нее не смогли, так как всадники Птолемея, бросившиеся за первыми беглецами, воспользовавшись неразберихой, захватили городские ворота. Тогда Деметрий поспешил дальше — в Азот.