Я и Мы - Владимир Леви

Во всех этих случаях патологическое состояние поддерживается длительным и мощным непроизвольным прогнозом: «так будет… так будет и дальше… так есть…» И вдруг — еще более могущественный конкурирующий прогноз: будет чудо! — подкрепленный реальными признаками… Клин клином! Сила того же механизма, творца внутреннего будущего, вырывается у болезни и захватывается здоровьем.

Цепная реакция повышения внушаемости — вот основа чудес, доступных для нас.

Взять хотя бы такую гипнотическую малость, невинную штучку, которой пользовался французский гипнолог, мой полуоднофамилец Леви-Зуль (вернее, это я его полуоднофамилец). Он приказывал своим испытуемым фиксировать взором красный крест на сером фоне. «Закройте глаза, и вы увидите зеленый крест», — говорил он многозначительно. Закрывали — и видели, ибо таков реальный цветовой эффект сетчатки, остаточное возбуждение нервных клеток. Но поскольку природа эффекта испытуемому непонятна, он рассматривает это как первое гипнотическое чудо: один-ноль в пользу гипнолога. Внушаемость повышается, следующие внушения получают дополнительные баллы внутренней вероятности — эмоциональные баллы веры. И так до максимума, до абсолюта, который и есть не что иное, как сомнамбулический транс.

Между прочим, самое коварное, макиавеллиевское средство обмана — полуправда. Высказывалось и другое мнение, что ложь должна быть грандиозной. Сие однажды изрек не кто иной, как Адольф Гитлер. В одном случае элемент правды создает прогноз, что и все остальное правда. В другом — расчет на психологический шок, на полный паралич тонких, высших прогнозирований, на пробуждение самой примитивной, детской внушаемости. Возможно и смешение обоих методов.

Гипноз — обнаженно заостренная модель того, что происходит в каждодневном общении.

Это надо знать, потому что именно здесь — точка, в которой пересекаются демагогия и искусство, откровенное шарлатанство и высочайшая психотерапия. «Сначала ты работаешь на авторитет, потом авторитет работает на тебя» — все то же непроизвольное прогнозирование.

Авторитет — лицо, компетентное в непонятном. Это огромная внушающая сила. Для некоторых больных обход профессора — сильнейшая психотерапевтивеская процедура, хотя профессор может лишь с умным видом похлопать его по плечу, ничего не понимая. Авторитетный врач может лечить дистиллированной водой, а неосторожно брошенное слово может стоить больному жизни. Нет ни одного лекарственного средства, которое вместе со своим специальным действием не оказывало бы еще и так называемого плацебо-эффекта — чисто внушающего. Этот эффект обнаруживается в эксперименте, когда пациенту под видом лекарственного препарата дают какие-либо нейтральные таблетки: ему становится лучше! Ибо за желтенькими шариками и розовым драже скрывается и работает все тот же Авторитет; личный — предписывающего врача, безличный — науки.

Насколько силен эффект плацебо, зависит от внушаемости и от того, как обставлена процедура предписывания, насколько врач уверен, категоричен, приятен, спокоен… Но не только от этого. Новые средства часто хорошо помогают только потому, что они новые — и пока они новые. Есть мода на лекарства — и врачам остается только умело ею пользоваться. Даже баснословные гонорары, которые берут некоторые частники, в определенных случаях оказывают благотворное внушающее действие: если так здорово дерет — значит, есть за что.

Здесь очень трудная этическая ситуация. Написав эти строчки, я испугался, что могу лишить кого-то, кто их прочитал, спасительной веры в лекарство, во врача или во что-то другое. Но, с другой стороны, молчать об этом — значит оставлять человека слепой игрушкой собственных бессознательных сил и влияний извне.

…Нет, каждый должен быть хозяином своей судьбы. Человеческое достоинство не в том, чтобы прятать голову в песок, а в мужественном знании. Знание собственных бессознательных механизмов не в силах уничтожить их действие, как не дает и гарантий на полное ими управление. Но это знание приближает человека к тому, чтобы стать по крайней мере соправителем. Нельзя позволять силам внушения и самовнушения орудовать вслепую и самовластно.

Для повышения внушаемости колдуны и знахари проделывают всевозможные непонятные манипуляции. Это чистой воды внушения: делается нечто, якобы могущее иметь значение, вернее не могущее не иметь значения. Нагнетается ожидание. Главная же хитрость, конечно, в том, что подобные процедуры сочетаются с действительно лечебными: приемом лекарственных трав, примитивной хирургией.

Сотвори чудо! — требовали во все времена люди от Авторитета. Сотвори чудо — подтверди свою компетентность в непонятном! Как? Через вмешательство в понятное, значимое для нас.

Я не могу больше об этом говорить, мне хочется, чтобы читатель сделал хотя бы попытку критически взвесить роль внушений в жизни. Я сам еще не могу точно определить их удельный вес в своей — чувствую только, что он очень велик.

Это очень трудно. Дать определение внушению невозможно — настолько оно всеобъемлюще, настолько размыты его границы. Его можно было бы назвать, скажем, феноменом внедрения информации в личность, но такое определение мало что проясняет.

Внушение и биологично и социально. Оно всегда — акт общения, прямого или косвенного. Практически именно внушения определяют и наше мировосприятие и наше поведение. Традиции, общественные стереотипы, социальные установки — все проходит через этот механизм. Логическое мышление — вот, казалось бы, антитеза внушения. Но ведь оно покоится на доказательствах. Доказательства же сводятся к аксиомам, принимаемым как нечто само собой разумеющееся, то есть на веру. Вот и внушение…

Тысячи и миллионы разнообразных внушений проникают в нашу психику, живут в ней, умирают и возрождаются.

Внушают не только люди. Общение происходит и через предметы и через природу. Огромно внушающее действие обстановки — статики нашего бытия. Куда бы мы ни пришли: в поле или на завод, в театр, домой, в больницу или на кладбище, — обстановка сразу же определяет самые общие рамки наших поступков и чувств. Она всегда содержит массу скрыто подразумеваемого. Покажи мне твой дом, и я тебе скажу, кто ты. Я видел в некоторых подъездах глубоко продуманные надписи: «Дети! Соблюдайте чистоту. Помните: лестничная клетка — это часть вашей квартиры. Администрация». Хоть бы кто-нибудь догадался написать, что лестничная клетка — это часть нашей души.

ВКРАПЛЕНИЕ: ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

У тех, кто знакомится с чудесами гипноза, возникает естественный и тревожный вопрос: а как далеко может зайти гипнотическое овладение личностью?

Нет ли опасности злостной манипуляции?

Возможно ли преступное использование гипноза?

Вопрос этот одно время оживленно дебатировался, особенно после ряда нашумевших во Франции процессов об изнасиловании под гипнозом. В подавляющем большинстве в таких случаях выяснялось, что один из двух элементов состава преступления отсутствовал: либо не было гипноза, либо не было изнасилования.

Однако ни публику, ни гипнологов это не успокоило. Гипнологи, понятно, стремились доказать, что их метод не содержит в себе угрозы морали, публика требовала подтверждений. Деликатность предмета не позволяла ставить решительных экспериментов. Судили по косвенным признакам. «Личность в гипнозе остается самою собой. Посмотрите: эта дама-сомнамбула ни за что не хочет вылить чернила на свой элегантный туалет». Вполне понятно, но аргумент слабоват. Французский гипнолог Коке, дав своей сомнамбуле в руку карту и внушив: «Это нож», приказал заколоть его (Коке). Внушение было выполнено беспрекословно. Тогда Коке дал в руки сомнамбуле настоящий нож и повторил приказ. Та замахнулась и, уронив нож, забилась в истерике.

И это методически слабо. Гипнолог создал конфликтную ситуацию: он приказал убить себя без всяких на то оснований. А суть преступного внушения состоит как раз в том, что совершаемый поступок уже не кажется преступлением.

Правда, можно спросить: а как же карта? Ведь она субъективно была ножом? Значит, не совсем… Важен ведь и тон внушения, а он вряд ли был тем же, когда в руках у испытуемой оказался настоящий нож.

Немецкий врач Кауфман решился на более серьезное. Он дал сомнамбулу пистолет, велел выйти на улицу и выстрелом убить полицейского. Внушение было немедленно и точно выполнено. Патрон, разумеется, был холостым, полицейский не пострадал, но шуму вокруг этого поднялось много. Кауфмана привлекли к суду. Он настаивал, что его эксперимент решает вопрос о возможности преступного гипноза в пользу «да». Однако ему возражали: в подсознании испытуемого оставалась уверенность в том, что убийства произойти не может; его поступок диктовался верой в авторитет гипнолога, и он не допускал, что врач может толкать его на преступление. В качестве контраргумента приводили и наблюдение самого Кауфмана над тем же испытуемым, который упорно отказывался выполнять внушение, угрожавшее его материальному благополучию. Словом, при анализе, как всегда, все запуталось.