Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века - Руслан Скрынников

К середине августа 1604 г. покровители самозванца собрали в окрестностях Львова некоторое количество конницы и пехоты. Под знамена самозванца слетались наемники, оставшиеся без дела после прекращения боевых действий в Ливонии. Среди тех, кто готов был запродать оружие московскому царевичу, можно было встретить и ветеранов Батория и всякий сброд — мародеров и висельников.

Ставки на наемных солдат стояли в Европе на очень высоком уровне, и Мнишку трудно было оплачивать услуги наемного воинства. Не получая денег, «рыцарство» принялось грабить львовских мещан. Дело дошло до убийств.[60]

Политика Сигизмунда III была двуличной и лицемерной.[61] На словах глава государства выступал за соблюдение существующих мирных соглашений, а на деле готовил войну. Пока наемное войско оставалось во Львове, король оставлял без ответа жалобы местного населения на грабежи и насилия. Прошло полторы недели после того, как Мнишек покинул Львов и выступил в поход, и лишь тогда Сигизмунд III издал запоздалое распоряжение о роспуске собранной им армии. Папский нунций Рангони получил при дворе достоверную информацию о том, что королевский гонец имел инструкцию не спешить с доставкой указа во Львов.[62]

Тем временем армия самозванца медленно приближалась к русским границам. Иногда отряды делали в день по 2–3 мили, иногда останавливались в одном месте на несколько дней. Сохранилась поденная записка похода Мнишка, составленная неизвестным лицом из окружения воеводы. Записка содержит полный перечень имений, в которых «рыцарство» останавливалось на постой. Мнишек владел селами в окрестностях Львова. Наемники останавливались там на привал, но лишь в течение одного дня. Значительно больше времени они провели во владениях князя К. Вишневецкого, Ружинского, киевского католического епископа Казимирского и других лиц.[63]

Самозванец щедро одаривал своих кредиторов долговыми записями. Погасить их предполагалось за счет богатой московской казны. Пока же все тяготы по содержанию наемного сброда должны были нести украинские крестьяне, население тех имений, где останавливались солдаты.

Некоторые магнаты не только кормили армию «царевича», но и предоставляли для нее пополнения. Князь Ружинский письменно обязался присоединиться к Лжедмитрию с несколькими сотнями солдат. Пан Халецкий и пан Струсь обещали привести 1000 всадников.[64]

К концу первых двух недель похода самозванец оставался в пределах львовщины. Во время остановки в Глинянах в начале сентября был проведен смотр. Рыцарство собралось в «коло» и произвело выборы командиров. В полном соответствии с волей Мнишка сам он был избран главнокомандующим, а Адам Жулицкий и Адам Дворжецкий — полковниками, сын Мнишка Станислав стал командиром гусарской роты.[65] Таким образом, Мнишек, его ближайшие друзья и родственники сосредоточили в своих руках все командование армией самозванца.

Источники позволяют установить, что в самом начале похода в армии Мнишка было около 1000–1100 польских гусар, сведенных в несколько кавалерийских рот по 200 коней в роте, 400–500 человек наемной пехоты и 2000 украинских казаков.[66] К моменту перехода границы численность казаков увеличилась до 3000.[67] Таким образом, на долю украинцев приходилось 2/3 армии самозванца.

Кроме православного украинского населения, подле самозванца начали собираться московские люди. Уже в конце 1603 г. А. Вишневецкий сообщил королю о прибытии к царевичу 20 москалей.[68] Если бы среди них были дворяне, покровитель самозванца непременно бы указал на это. Видимо, первые приверженцы царевича были выходцами из простонародья. Источники подтверждают подобное предположение. Один киевский житель, тайно служивший царю, жаловался черниговским воеводам в 1604 г., что не смеет возвращаться в Киев, где его разоблачил некий Васька, холоп сына боярского Чубарова. Холоп бежал в Литву из Монастыревского острога.[69]

К началу похода в лагере самозванца собралось до 200 московитов, бежавших за рубеж «из разных городов».[70] Польские источники называют по имени лишь одного из московских «предводителей». То был Иван Порошин, происходивший, скорее всего, из мелких уездных детей боярских.[71] Среди дворян, признавших царевича, самыми видными были братья Дубенские-Хрипуновы. В России они служили как выборные дворяне из Зубцова и имели один из высших поместных дворянских окладов. Не позднее лета 1603 г. дьяки пометили против их имени в Боярском списке: «Иван, да Кирило, да Данило Путятины дети Хрипунова. Изменники».[72] Хрипуновы бежали в Литву вовсе не потому, что решили поддержать Лжедмитрия. Дворяне выехали «на королевское имя» после того, как литовский канцлер Лев Сапега пообещал им приличное содержание в Литве. Их измена была щедро оплачена: пять братьев Иван, Кирил, Данила, Прокофий и Иван Меньшой получили земельные владения и 1000 злотых на год.[73]

Православная церковь третировала католиков как худших врагов истинной веры. Поэтому православные люди, оказавшиеся в лагере царевича, с тревогой наблюдали за появлением в его окружении иезуитов и прочих латынян. Неблагоприятные толки дошли до Юрия Мнишка, и он решил прибегнуть к строгостям, чтобы поставить московитов на место. Воспользовавшись доносом одного из русских, Мнишек велел схватить сына боярского Якова Пыхачева и без суда казнил его. Мнишек сам сообщил об этой казни папскому нунцию.[74] Согласно версии Мнишка, Пыхачев был будто бы подослан в Самбор Борисом Годуновым для убийства «царевича». Однако верить его утверждению трудно. Сандомирский воевода не упускал случая очернить тиранию Бориса, чтобы оправдать войну с ним. По словам Варлаама, Пыхачев пострадал из-за того, что называл «царевича» Гришкой Отрепьевым, иначе говоря, усомнился в его царственном происхождении.[75]

Пособник самозванца Варлаам Яцкий поспешил в Самбор, привлеченный слухами о его успехе. Он рассчитывал пожать плоды затеянной интриги, но жестоко просчитался. Варлаам знал слишком много об Отрепьеве и его истинном происхождении, и тот решил отделаться от своего наставника. Уезжая из Самбора, самозванец приказал бросить Варлаама в тюрьму.[76]

Не позднее июля 1604 г. из Самбора на Дон выехал литвин Счастный Свирский с запорожцами. Он отвез казакам «царское» знамя — красное полотнище с черным двуглавым орлом посредине.[77]

Донцы снарядили в Польшу новых послов. Они явились в лагерь самозванца 25 августа 1604 г. В грамоте казаки вновь подтвердили свою готовность выступить на помощь своему «прирожденному государю».[78]

Московские власти своевременно узнали о появлении гонцов от самозванца на Дону и попытались предотвратить восстание казаков. С этой целью они направили к ним дворянина Петра Хрущева. Последний был хорошо известен казакам. Прошло десять лет с тех пор, как правитель Борис Годунов предлагал донцам принять Хрущева в столице их войска Раздорах в качестве головы. В то время вольные казаки категорически отвергли домогательства Москвы. В 1604 г. миссия Хрущева также завершилась провалом. Казаки связали царского посланца и увезли в Польшу, где выдали Отрепьеву. Как выяснилось на допросах, Хрущев должен был склонить донцов к участию в войне с царевичем.[79]

Канцелярия Мнишка подвергла допросные речи Хрущева тенденциозной обработке, превратив их в памфлет. Памфлет был немедленно использован, чтобы воздействовать на общественное мнение в Польше. Авторы памфлета приписали Хрущеву басню о том, что вдова Федора царица Ирина признала «царевича» природным государем, за что, по слухам, была убита своим братом Борисом Годуновым.[80] В Москве тот же тиран приказал умертвить «двух главных господ» — Смирнова Васильева и Меньшого Булгакова — только за то, что те пили у себя дома за здоровье царевича Дмитрия.[81] «Главные господа» были в действительности царскими дьяками. Васильев служил в приказе Большого дворца, а Булгаков — в Казенном приказе.[82] Оба благополучно пережили и Годунова и самозванца. Примечательно, что Булгаков пользовался полным доверием царя Бориса до самой смерти последнего. 19 марта 1605 г. «подказначей», как его именовали англичане, Меньшой Булгаков привез английским послам царские подарки.[83] Приведенный факт обнаруживает лживость составленных людьми Мнишка допросных речей Хрущева.

Ни малейшего доверия не внушает воспроизведенная в памфлете запись разговора между Хрущевым и знатным воеводой Петром Шереметевым. «Трудно против прирожденного государя воевать», — будто бы заявил Шереметев.[84]