История одного путешествия - Вадим Андреев

Плотников вернулся к вечеру в странном и необыкновенном для него возбуждении. Он сообщил нам, что Красная Армия продолжает продвигаться, что Тифлис будто бы уже занят, что в Сухуме организуются какие-то кубанские самостийники для защиты Грузии и освобождения Кубани и что Иван Юрьевич советует нам примкнуть к этим самостийникам.

— Главное — получить винтовки, а там видно будет, — оказал он.

Одно это слово «самостийники» на меня, на Федю, да и на Плотникова производило самое неприятное впечатление. Будущая России, о которой мы мечтали с такой страстью, нам никак не представлялась разбитой на мелкие, самостийные государства, — однако делать было нечего, совет Ивана Юрьевича принимался как приказанье, и мы решили идти в Сухум и выяснить все это на месте.

11

Я не помню, как мы вернулись из санатория в Сухум, как будто дорогу вдоль Черного моря мы проделали только в одном направлении — на юг. Мысли были заняты тем, что мы найдем в Сухуме: я чувствовал, что надо принять решение, впоследствии, быть может, непоправимое, и надо его принять самому, не поддаваясь уговорам Ивана Юрьевича, и вместе с тем знал, что на такую самостоятельность у меня может не хватить сил. В сотый раз я старался добиться у Плотникова, о каких самостийниках идет речь, но он сам толком ничего не знал. От санатория до Сухума мы шли, вероятно, часа три, но отчетливые и ясные воспоминания начинаются только с того момента, когда мы, поравнявшись с дачей Лецких, отправили наверх Плотникова и вдвоем с Федей остались ждать у ворот. Было очень холодно, у меня мерзли ноги в моих дырявых башмаках. Федя стоял, притулившись к чугунной решетке ворот, — он тоже съежился от холода, и я видел, как крупные капли дождя медленно стекают по его лицу, застревая в жесткой щетине давно не бритых щек. Вскоре Плотников пришел за нами — Иван Юрьевич ждал нас обедать.

Мы обедали вчетвером, без Лецких, в дворницкой. Иван Юрьевич был оживлен и полон самых неожиданных надежд. Сидя за простым сосновым столом, на котором была расставлена холодная закуска — винегрет, нарезанное ломтиками вареное мясо, пирожки с капустой, две бутылки красного вина, — он говорил чуть больше обыкновенного возбужденным голосом, весело прищуривая свои острые желтые глаза:

— Самостийники, которые организовываются в Сухуме, — это кубанские «казаки. В свое время они не ладили с Деникиным, потом, когда вместо Деникина пришли большевики, они не поладили с ними. В общем, это парни крепкие, прижимистые, жесткие. Целый отряд в несколько сот человек, под предводительством председателя кубанской Краевой рады Тимошенко, пробрался в Грузию перевалив через Кавказский хребет в октябре, по пояс в снегу, потеряв чуть не половину своего состава. Это и есть те люди, не поладившие ни с красными, ни с белыми, — зеленые, которых я рассчитывал найти на Северном Кавказе.

— Как-то глупо получается, — сказал я, — мы приехали бороться за Россию, а вместо этого будем воевать за самостоятельность Грузии, да еще вдобавок за отделение Кубани.

Иван Юрьевич поморщился:

— А вы что же думали — мы так, сразу, и найдем целую армию, готовую бороться за то же, за что мы боремся? Если среди кубанцев удастся найти хотя бы десять человек, которые впоследствии примкнут к нам, — вот уже и будет ядро будущего нашего отряда. Я думал найти зеленых по ту сторону Кавказского хребта и нашел их здесь, в Закавказье, было бы нелепо не воспользоваться таким случаем.

— Вы думаете, к ним легко записаться, к этим самостийникам? — спросил Федя. — Ведь мы как-никак русские, а не кубанцы.

— Легко не легко, а я смогу это устроить. В Сухуме находится князь Килич Гирей, потомок крымских ханов, русский генерал, в свое время рассорившийся с Деникиным. Он у кубанцев пользуется большим влиянием. С его рекомендацией вас примут с распростертыми объятиями.

— Во всяком случае, записавшись к кубанцам, вы получите винтовки, — продолжал Иван Юрьевич, помолчав, — а сейчас это самое для нас важное. Пока дело дойдет до того, что нас отправят на фронт, пройдет еще несколько недель. За это время я подготовлю наш уход в горы. Вероятно, Лузины не смогут удержать Сухума, и мы, таким образом, окажемся в тылу Красной Армии. Тогда мы сможем начать нашу партизанскую войну…

— Так вы, значит, не записываетесь к кубанцам?

Иван Юрьевич посмотрел на меня с раздражением:

— Если я запишусь, то кто же подготовит наш уход в горы? Нам нужно достать оружие, еду, одежду, — разве вы в этом прозрачном костюме можете идти в горы, в снег? Вы изголодались — у кубанцев вас будут кормить, вы получите винтовки, вы найдете новых попутчиков, кубанцы, сами того не зная, помогут нам стать на ноги.

Я посмотрел на Федю и на Плотникова. Федя старательно уписывал холодное мясо, Плотников приналег на винегрет, казалось, что для них все уже решено и вопросы, которые я задавал Ивану Юрьевичу, только портят общее дело. Я замолчал. Иван Юрьевич продолжал говорить один, с увлечением описывая наши будущие приключения. Внезапно я почувствовал, что он сам верит своим рассказам, что он говорит о будущем так, как будто оно уже наступило, — вместо стен дворницкой его окружали отвесные стены горного ущелья, раскаленная «буржуйка» превратилась в костер, мы трое, изголодавшиеся оборванцы, обернулись целым отрядом, крепко спаянным общею дружбой и общею волей. Иван Юрьевич верил себе — как же могли не поверить ему Федя и Плотников?

После обеда втроем мы отправились к кубанцам. В небольшом двухэтажном доме, где на прошлой неделе обосновалось кубанское правительство, уже стоял удивительный, неистребимый запах воинского присутствия, состоящий из сложной амальгамы махорочного дыма, пыли, высыхающих чернил, непроветренной комнаты, сапожной ваксы, портянок и турецкого табака. Пол был не метен, в углах валялись раздавленные плоские окурки; столы, заляпанные чернильными пятнами, разошлись в пазах и были больше похожи на качалки, чем на столы. Сквозь окна, засиженные мухами, скупо просачивался скучный денек. Нас принял член кубанской Краевой рады со страшной фамилией Аспидов. Небольшого роста, как-то скроенный накось, с огромной поэтической шевелюрой, Аспидов до войны был, если и не ошибаюсь, школьным учителем, а теперь, в соответствии со своей фамилией, министром внутренних дел социал-демократической кубанской республики.

— Вы хотите записаться в отряд пластунов? Извольте, извольте. Первая сотня уже почти скомплектована, но для вас найдется место. Андреев, родился в Москве!

— Но позвольте, — сказал он, поднимая свою черную шевелюру над счетной книгой, куда он записывал наши фамилии, — вы родились в Москве, так как же вы собираетесь воевать за родную Кубань?