Китай: страницы прошлого - Василий Сидихменов

Поскольку идолы сами говорить не умели, то, естественно, необходимы были посредники, которые могли бы передать их ответы молящимся, а также истолковать волю богов всем приходящим в даосский храм за советом и помощью. Роль таких посредников брали на себя жрецы-прорицатели, прошедшие специальный обряд посвящения в это звание. Только посвященный жрец делался правомочным истолкователем воли идолов.

Дж. Макговану, автору книги «Светлые и теневые стороны в жизни китайцев», довелось лично присутствовать в даосском храме на церемонии посвящения в прорицатели и наблюдать весь этот процесс. Он писал:

«Это происходило в темную грозовую ночь. Черные, тяжелые тучи проносились низко над головой. Темнота поглощала все вокруг, кроме огромного бананового дерева перед храмом, где должен был совершаться таинственный ритуал.

Все помещение храма тонуло в глубоком мраке, ощущение которого становилось сильнее от мерцания нескольких маленьких свечей у входа. И как будто для того, чтобы место действия стало еще более мрачным, рядом с главным идолом мерцали свечи, а он с высокомерно-повелительным видом смотрел на все перед собой. Намеренно или нет, но эффект, создаваемый тусклым освещением, был поразительным и полностью гармонировал с церемонией, проходившей за входной дверью.

Казалось, мы чувствовали присутствие бога, который был вполне осязаем при слабом свете, а окружающие тени увеличивали его фигуру и придавали ему сверхъестественный вид, внушающий страх.

За пределами узкой полоски, вдоль которой отражался тусклый свет свечи, из-за глубокого мрака таинственность становилась еще более ощутимой. Можно было различить призрачные фигуры по обеим сторонам идола, они как будто скрывались во тьме, остававшейся вне досягаемости пляшущих бликов тусклой свечи.

Лицо одного из этих стражей было поглощено глубокой мыслью, оно было настолько спокойным, что как будто бы не выражало никаких душевных волнений. Другой страж распростер руки, как бы принимая решение насчет просьбы, с которой к нему обратились. Рядом заметна была еще одна фигура, застывшая в позе смертельной схватки с невидимым врагом. Извивающееся тело ее было сведено агонией, а мышцы изогнутых и искаженных рук вздулись; лицо выглядело вызывающим и говорило о непокоренном духе.

Мое внимание было сконцентрировано на фигурах четырех мужчин, стоявших лицом к идолу в различных позах внутри храма. Главным действующим лицом среди них был тот, который готовился стать прорицателем. У него был подозрительный вид человека, слоняющегося по притонам и игорным домам. Но еще больше он походил на бездельника — завсегдатая злачных мест.

Легко было заметить, что он был совсем необразованным человеком. Его манера держаться и одежда говорили о том, что он принадлежит к низшему классу. Его лицо, поразившее меня больше всех, было лишено одухотворенности. Он был из тех, которых ни один деловой человек не возьмет на работу и от которых домохозяйки тщательно оберегают домашнюю птицу.

Справа от него, чуть обратившись в его сторону, стоял человек грубоватой наружности. Видимо, знаток процедуры посвящения, он произносил нараспев слова заклинаний, призывая духа вселиться в стоящего рядом человека. Впереди находились двое музыкантов с гонгами, в которые они медленно и ритмично ударяли, аккомпанируя громкому и монотонному голосу, разносившемуся по всему храму.

Я с большим вниманием наблюдал за человеком, стоявшим с опущенной головой и молчаливо ожидавшим появления духа. Последний, видимо, не спешил с ответом на призыв жреца, ибо не было никаких признаков того, что торжественные призывы и удары в гонг производят на него хотя бы малейшее впечатление. Долгое время бог как бы оставался безучастным. Тогда заклинания стали убыстряться, и каждое слово произносилось более отчетливо. Слушая внимательно, можно было разобрать следующий текст:

„Явись, снизойди скорее, владыка духов. Сойдите и вы, посланцы царства теней, сойдите и рассейте полчища демонов, носящихся в воздухе. Сойди и ты к нам, сын Нефритового императора, ставший великим монархом через десять воплощений. Явись сюда со своим золотым эликсиром жизни, от которого и звезды блещут ярче, и земля полнится радостью. Ждем тебя, чтобы ты одним своим появлением разогнал демонов, насылающих на людей болезни, чуму и мор. Взмахни своим золотым мечом и разруби на куски эти злобные существа. Приди со своими призрачными войсками, с быстротой молнии, подобно духу, с грохотом влекущему колесницу, приди и не задерживайся. Явись, явись и вселись в этого человека, готового исполнить твои повеления“.

Удары гонга, сопровождавшие заклинания, гулко отдавались по всему храму. И вот посвящаемый, неподвижно стоявший в отдалении, начал слегка шевелиться, и это немедленно было замечено другими. Голос заклинателя зазвучал еще громче, а удары музыкантов в гонг участились, словно этим шумом хотели ускорить появление духа. Через несколько минут посвящаемый стал раскачиваться из стороны в сторону, как будто бы дух схватил его и играл с ним в какую-то сумасшедшую игру. Заклинания сделались еще громче, голос заклинателя повышался, и недавние мольбы звучали уже как приказание. Заклинатель, видимо, чувствовал, что успех зависел теперь всецело от его стараний. Этот грубоватой наружности человек с бегающими огоньками в глазах и лицом, искаженным нервной гримасой, как бы властно приказывал невидимому духу выполнить его команду.

Тем временем с посвящаемым начали происходить удивительные перемены. Он совершенно преобразился: тупое, безучастное выражение глаз исчезло и они запылали страстью. Он был уже не скучающим, лишенным эмоций существом, а человеком, наполненным огнем, темпераментом и бурными чувствами. С дикими жестами и безумным выражением лица он прыгал и скакал по храму. Удары в гонг участились, а голос заклинателя перешел почти в крик. Сцена действительно была захватывающей».

«Наконец, — заканчивает свой рассказ Дж. Макгован, — в полном изнеможении от диких прыжков посвящаемый упал на пол, где оставался лежать без чувств в течение некоторого времени. Церемония посвящения имела большой успех, и с этого времени все откровения богов должны были осуществляться через этого человека, который, как все были уверены, сделался истолкователем их воли».

Жрецам, получившим после соответствующего ритуала право истолковывать волю идолов, поручалось проведение церемониала богослужения. Обыкновенно служба в даосских храмах начиналась в ранние утренние часы. По дороге к храму жрецы заходили в дома жертвователей, имена которых были записаны в подписных листах (наклеенных на фасаде храма), раздавали им бумажные амулеты и брали заранее приготовленные тексты молитв, в которых верующие обращались к богу со своими просьбами. В этих обращениях обязательно следовало обозначить имя, год рождения и место жительства просителя: богу нужно знать, по какому адресу он должен направить свои благодеяния.

Войдя в храм, жрецы прежде всего просили божество принять жертвенные дары. Главный жрец произносил молитвы под аккомпанемент музыки. Двое его помощников в это время в такт ударяли в шаровидные деревянные барабаны. Другие падали ниц перед изображением божества. Затем главный жрец разворачивал подписной лист, громко объявлял имена жертвователей и молил бога ниспослать им благословение. После этого прочитывались собранные молитвы. Закончив эту церемонию, жрецы вставали с колен и совершали обряд жертвоприношения. Главный жрец высоко поднимал на руках жертвенные блюда и чаши, чтобы таким образом символически предложить их богам. В заключение все молитвы и жертвенные бумаги сжигались.

Священнослужители даосской религии использовали различные средства для эмоционального воздействия на верующих. Среди этих средств важное место отводилось учению о рае и аде.

«Адское возмездие, — писал И. М. Рейснер в книге „Идеология Востока“, — есть не только мучение: оно всегда является истязанием, дополняющим другое великое горе — потерю райского блаженства. Религия поэтому имеет в своем распоряжении громадный и чрезвычайно утонченный диапазон наград и наказаний. Адские мучения получают особую остроту и угрожающую силу благодаря своему противоположению в виде райского блаженства. И если второе является достаточной наградой за земные лишения, самоотречение и труд, то первое должно ужасом грядущих страданий остановить самого распущенного и преданного мирским соблазнам человека. Поэтому противоположение ада и рая мы находим во всех мировых религиях».

Не является исключением из этого правила и даосизм.

Даосский рай известен под названием Шоу шань (Гора долголетия). Эта страна блаженства изображалась в виде горного массива, на котором видны озера, протоки, скалистые берега, мостики, беседки, сосновые и персиковые рощи. В раю прогуливались даосские божества, а над ними в воздухе парили журавли и проносились быстроногие скакуны.