Трое с площади Карронад - Владислав Крапивин

Там, за обелиском, за желтым каменным мысом с пещерами и гротами были скалы, среди которых любили плавать Славка и Тим. Они приходили сюда, если надоедал бетонный городской пляж с его суетой, разноцветными зонтиками и разлапистыми шезлонгами… Зеленая вода среди скал медленно поднималась и опускалась — это подходили незаметные пологие волны. Они то заливали гроты, то уходили из них со звонким гулом. Из этих каменных пустот пахло соленой сыростью. Оттуда выбегали деловитые крабы с тонкими узорами на спинах и черными глазами на стебельках. Славку и Тима они не боялись… Славка прыгал с камня в прошитую солнцем глубину и видел мохнатые бурые водоросли, узкие тени рыб на песчаных проплешинах дна и серебристо-перламутровые осколки раковин-мидий… Из-за темной, обросшей скалы навстречу Славке выплывал Тим. Он улыбался. Они брались за руки и плыли вдвоем, и зеленоватые зайчики скользили по Тиму. И даже здесь, под водой, среди размытых красок и теней были видны Тимкины веснушки… А когда Славка выскакивал на поверхность и неторопливая волна приподнимала его, он видел синие дали, старую крепость и маяк на ней, белые улицы на дальнем берегу бухты, катера, теплоходы, паруса больших яхт на рейде и сизые громады крейсеров. И яркое небо, и неутомимых чаек, которые, подобрав красные лапы, кружили над Славкой. И над Тимом.

А Тим, блестящий от воды и солнца, стоял высоко на камне и собирался опять прыгнуть к Славке…

«Я не хочу уезжать! Не хочу! Не могу!!» — этот отчаянный тоскливый крик звенел в Славке, не переставая. Но это был молчаливый крик. Его не слышал никто, даже мама.

Славка сидел прямо и спокойно. Он отвечал на какие-то мамины вопросы. Он, кажется, даже улыбнулся какой-то маминой шутке — неловкой и жалобной.

А улицы убегали назад, убегал назад Город, убегал от Славки. А впереди не было ничего…

«Ну, я же не хочу!!»

…Он помог маме втащить в вагон чемоданы. Он делал все, как надо. Вежливо поздоровался с соседями по купе: маленькой загорелой старушкой и лысым капитаном третьего ранга, который безуспешно пытался открыть окно. Капитан третьего ранга оставил окно в покое, заинтересованно глянул на Славку (и на маму) и благосклонно кивнул:

— Здравствуйте, молодой человек. Будем знакомы. Меня зовут Федор Николаевич. А тебя?

— Меня зовут Слава. — Он ответил, как подобает вежливому ребенку.

— Очень приятно. Далеко держите путь?

— Мы гостили у бабушки, а теперь едем домой, за Урал. На родину, — торопливо объяснила мама.

Какая чушь! Его родина здесь. Здесь его единственный Город. А там что? Они мотались по разным местам, и Славка не помнил и не любил ничего, кроме Покровского озера. Он не помнил даже названия поселка под Первозаводском, в котором родился…

— А на пару дней мы заедем в Москву, — сказала мама. — Славик ни разу не был в Москве.

И не надо! Бывает, что человеку и в Москву не хочется нисколечко! Славка успеет побывать там сто раз, когда вырастет.

А что заменит ему Город? Кто заменит Тима?

Поезд пошел. Резко загорелись лампы дневного света. Славка вышел в коридор. Здесь, напротив купе, окно было открыто. Славка встал на выступ отопления и прижался грудью к верхней кромке оконного стекла. Теплый-теплый воздух стал гладить его по лицу.

Поезд шел над ночными бухтами, в которых жил таинственной и неутомимой жизнью громадный Флот. Иногда пролетали мимо окна темные ветки, закрывали Город, а потом опять распаривалась перед Славкой бескрайняя россыпь огней. И в этом свете он различал скопление труб, кранов, мачт, сигнальных вышек. А над ними, по высоким берегам, тянулись высвеченные фонарями улицы. Славка разглядел свою школу…

«Даже документы не взяли, — подумал Славка. — Наверно, мама затребует по почте… А может быть, она успела сходить в школу?»

Да наплевать на документы! А что будет с Артемкой? Посмеются и выкинут на свалку? Или все же его отыщет и заберет себе Тим?

Раньше в самые трудные времена со Славкой был Артемка. Теперь нет и его. Никого нет. Ничего нет.

Поезд нырял в туннели, с натугой брал подъемы, а Город все не кончался. Он только уходил вниз и сейчас был виден, как с самолета…

— Славик, помоги мне разобрать постели, — позвала мама.

— Да подожди! — вырвалось у Славки. — Дай посмотреть последний раз!

Мама больше не окликала.

Потянулись темные деревья, заборы. Поезд сбавил ход. Остановился. Славка увидел белый домик с желтыми окнами и большой вывеской:

Это все еще был Город. За станционным домиком, за деревьями дрожали в черной воде змеистые отражения огней. И совсем недалеко, на том берегу бухты, была база «Винджаммер» с маленьким вертким «Маугли», дремлющим у буйка.

Недалеко? За тысячи миль! Потому что все это уже не его, не Славки. Потому что завтра ничего этого не будет: ни пляшущей воды, ни теплого ветра, шумящего в каштанах, ни запаха моря. Будет мокрый снег за окнами, черные деревья и безрадостные дни…

«Граждане пассажиры! Поезд номер двадцать три прибыл на первый путь. Стоянка поезда четыре минуты. Будьте внимательны к сигналам отправления…»

— Какая духота! А? — Лысый Федор Николаевич остановился рядом со Славкой.

Что ему надо? Почему в самые горькие минуты рядом не те люди, которые нужны?

Почему дома не оказалось Тима? Он бы пришел. Он бы к поезду прибежал! Он бы крикнул еще издалека:

«Славка!»

«Тим! Ты пришел! Тим, не обижайся, я не хотел…»

«Да брось ты про это. Славка…»

«Тим, я не хочу уезжать! Но я не виноват! Тим, мы ведь все равно… мы одной крови, да?»

«Конечно, Славка! Навсегда!» «Тим, я напишу!»

«Ты обязательно напиши. Славка! И я тоже! Слышишь, Славка? Слышишь, Славка?!»

«Слышишь меня. Славка?! Славка!»

— Славка-а-а!!

Кинувшись к выходу, он сбил с ног капитана третьего ранга и проводницу…

Четыре жизни Тимселя

Ученик пятого класса «Б» общеобразовательной средней школы № 20 Тимофей Сель за одиннадцать лет и три с половиной месяца прожил четыре жизни.

Первая жизнь была самая длинная и обыкновенная. В нее вошли детский сад, три класса школы, все радости и огорчения, которые случаются с человеком в его первое десятилетие.

Вторая жизнь началась, когда дядя Саша, папин брат, усадил Тима на носу большой яхты Л-6 и дал ему в руки толстый капроновый трос.

— Держи стаксель-шкот, морячок…

Это была жизнь с мечтой о парусах.

Третья жизнь включала в себя один последний месяц, сентябрь. С того дня, когда появился Славка. У каждого человека начинается новая жизнь, когда среди множества приятелей и товарищей появляется единственный и самый нужный на свете друг.

Тим просыпался с радостью, что есть Славка. И засыпал с той же радостью. Каждый раз. Он, как праздника, ждал вечернего Славкиного звонка, а утром, как на праздник, бежал в школу: там будет Славка!

Эта жизнь кончилась сегодня днем.

Почему?

Потому что Тим оказался трусом. Да! Может быть, не все время он был таким, но в тот момент, когда Славка сказал «приказываю», Тим трусил. Он обрадовался приказу. Тогда он себе в этом не признался, он гордо и обиженно ушел к яхте, сделал вид, что не может быть сильнее морского закона.

А на самом деле он не мог быть сильнее своего страха.

Он кидал Славке сдержанно-обидные слова, а в самой-самой глубине души таилась радость: не надо нести портфель. Можно, никого не предавая, уйти подальше от страшного места…

Это была недолгая радость. Когда «Маугли» отошел от берега и Тим увидел, как Славка уходит по пустырю, в Тима ударил горячий залп стыда и страха. Стыд был за себя, а страх теперь — за Славку. Почему Тим в тот момент не повернул к берегу, не бросился за Славкой? Сам не знал. Он уже не думал об опасности для себя, но будто по инерции продолжал вести яхту к базе. Зато потом, едва закрепив цепь, он кинулся туда же, куда шел Славка, — к обрывам. Вскочил на автобус, идущий до Качаевки, потом бежал через кипарисовые посадки, через какие-то ямы с остатками колючей проволоки…

Славки не было на обрыве. Да и не могло еще быть: он же шел пешком. Идти встречать? Но куда? Славка мог выйти на берег любой тропинкой, любым переулком.

Тим сидел на краю бетонного орудийного гнезда и ждал. И каждую секунду боялся услышать раскатистый удар взрыва. Наверно, нет ничего страшнее такого томительного и беспомощного страха.

Взрыва не было. Но и Славки тоже не было. И когда прошла целая вечность (даже непонятно, почему ни разу не наступила ночь), Тим опять побежал к автобусной остановке, а оттуда приехал к базе.

И просидел у ворот еще одну вечность.

Потом он издалека увидел Славку: как он подходит к берегу, ополаскивает лицо…

Трудно рассказать, какое ликование поднялось в Тиме! Но поднялось и схлынуло. Потому что теперь, когда страх ушел, Тим опять подумал о себе. Вспомнил унизительную радость, которую испытал после Славкиного приказа. И понял, что больше они со Славкой не могут быть равными. Славка не дрогнул, держался до конца, а он, Тим, бросил его.