Угарит - Андрей Десницкий

– Хорошо, сиди здесь, – буркнул жрец, – Тебе сейчас принесут переодеться.

Я заодно потребовала воды и чистой ветоши, чтобы совершить хотя бы минимальный туалет. Жрец поворчал, но в итоге согласился. Бабка намеревалась присутствовать при моем переодевании, но я настолько грозно гаркнула на нее, что та сочла за лучшее убраться за дверь и ждать, пока я не закончу. Минимально приведя себя в порядок, я натянула принесенную льняную хламиду, порядком заношенную, но чистую, перетянула ее на талии веревкой и стала ждать возвращения жреца.

Он пришел довольно скоро, неся в руках продолжение повествования – точно, там же было два человекольва, а я проверяла только одного! И я погрузилась в чтение.

«Нет, ну какой все-таки дикой ерундой занят наш зануда. То псалмы с аборигенами поет, то порнуху рисует. Как у него крышу не сорвало от такой раздвоенности? Это ж шизофрения натуральная – уместить в одной черепушке и то, и другое. И зачем он морочит людям голову своими байками про Единого? Или это просто очередной коммерческий ход, чтобы от них чего-то добиться? Не понимаю я его…» * * *

«Эх… А все-таки хочется домой… Я хоть и стараюсь об этом не то, что говорить – не думать, чтобы не разнюниться, а иногда как накатит что-то такое, и прям как под ложечку ударит. У нас зима сейчас, холодно… Так на каток хочется, а где его тут возьмешь? Сегодня выпал снег – ну прямо как дома. Пыталась рассказать им про настоящую зиму, про коньки и всё такое – поняли, но по-своему. Решили, что я точно с горы Цапану, раз у меня зимой много снега.

Смешные они, доверчивые, как дети. И мышление у них тоже детское совсем, сказочное….»

«Что-то здорово меня вчера прижало, так, что я даже не выдержала, подкатила к длинному под бочок. Зануда-то он зануда, но хоть свой… по крайней мере, не доисторический. У него мозги хотя и забиты глупостями всякими, но хоть можно мозги не ломать: как это по-угаритски будет?

Я уже с ним иногда заговариваю на этом языке. Он и рад, думает, я его учу. Научишь такого, как же. Какой противный у них у всех акцент, у этих янки… Вот у Рамиреса тоже был акцент, но до чего классный! Рррраскатистое такое Р: патррриа о муэррртэ! А у этих каша одна.

И пусть он ничего себе не думает, это я так, просто от тоски… Ну не вечно же мне с местными парнями… И вообще, что в этом такого? Тоже мне великую ценность нашли… Между прочим, в нашей ячейке народа уже куда больше, чем у него в секте. Так что вопроса нет, чьи методы агитации действеннее!»

«Как же меня тут все задолбало! И тупица этот американский, у которого только доллары в мозгу щелкают, а больше с ним и поговорить не о чем. И дурачье местное, ну никакой классовой сознательности! Сегодня они за свободу и независимость, а завтра увидят, как Бен серебро в мешочек ссыпает, и ни о чем другом и думать не могут.

Ну ничего, не на такую напали. Я им покажу и и патррриа, и муэрррте! Они у меня еще узнают, что такое Révolution permanente. Плохо то, что под ней они понимают только пожрать побольше, да у соседа оттяпать чего получше. Ну и всех женщин в его доме… Нет, ну нельзя же все сводить только к инстинкту размножения. Я им сто раз уже повторяла, что нечего так много значения придавать такому простейшему акту. Но вот поди ж ты, для них это все равно как знак собственности, что ли… Вот честное слово, иной раз просто руки опускаются от такой несознательности.

Одна радость – молодежь все-таки хоть что-то в состоянии понять, у них мозги не так сильно заморочены. И худо-бедно наша ячейка Угсомола все-таки растет, хотя я бы предпочла, чтобы она росла куда быстрее. Но уж чем богаты, тем и рады».

«Вчера обследовали очередную пещеру – все безуспешно. Бен, похоже, совсем умом двинулся – то приставать начал, типа, давай попробуем, как тогда, может, для перехода магия нужна, естественная и первобытная. А что может быть первобытнее того, чем мы тогда занимались, когда нас засыпало? Потом вдруг на коленки бухнулся, начал лбом об пол стучаться и завывать, что это все ему, дескать, за грехи. Ну ладно, за грехи так за грехи, я не против. Но я-то тут при чем, почему меня тоже нужно вместе с ним карать? Не вижу логики, ну вот абсолютно. Я-то ни в чем не грешила, за что мне торчать в этой жопе мира в компании с длинным занудой и без какой-либо надежды на спасение?»

Обалдеть можно, сколько совпадений в двух наших судьбах! Вот и я тоже…

– Ну, что написано? – нетерпеливо спросил жрец.

И я, как можно буквальней, стала старательно переводить всю эту галиматью про угсомол, доллары и перманентную революцию. У жреца, похоже, крышу начало сносить – а что, сам напрашивался. Вот пусть и слушает теперь, и принимает за божественную премудрость.

Наконец, подготовка к путешествию была завершена. Листки Жрец у меня, естественно, отобрал. Интересно, их он не счел оскверненными моими прикосновениями? Или ради возможности узнать, что в них написано, очередное мое кощунство он предпочел не заметить? Или теперь уже вроде как все прошло? Ну прямо совсем как у нас нравы – если нельзя, но очень хочется, то можно. И даже нужно.

Сопровождаемая тюремщиками, я вновь прошла недавним путем, на сей раз от храма к пристани, спустилась по скрипучим, играющим под ногами доскам на палубу, послушно забралась в трюм, к счастью, имевший небольшое оконце наверху, и устроилась у стены, в самом центре теплого солнечного пятна. Что там дальше будет – неведомо, а пока надо как следует отдохнуть и набраться сил перед дальнейшим испытанием.

30

Нечего было и думать о том, чтобы догнать самое лучшее гребное судно Арвада – наше угаритское суденышко заметно уступало местным кораблям и по числу гребцов, и по площади парусов, да и капитан мой наотрез отказался выходить в море до утра. Во-первых, мы бы не успели до темноты не то, что до Библа, а даже до какой-нибудь промежуточной стоянки, а во-вторых, у него в Арваде были свои коммерческие дела. Призывы и посулы успеха не имели – оставалось только ждать утра на нашем судне…

Тем более, что жрец, похоже, не собирался оставлять нас в городе. Нас отвели обратно на пристань, принесли лепешек и кислого пива (вина и мяса пожадничали, подумал я – значит, не слишком-то верят в мое вестничество), и пожелали, чтобы завтра с утра боги моря были бы к нам благосклонны. Трудно было выразиться яснее.

На финикийский город Арвад быстро упала южная ночь, я лежал на палубе и глядел в звездное небо – почти такое же, как в Израиле три тысячи лет спустя. Не спалось. Рядом вповалку храпели и ворочались мои матросы, кто-то неразборчиво бормотал во сне, капитан поодаль тоже не спал, всё проверял вслух и на память точность торговых расчетов – но уснуть было трудно вовсе не из-за этого гама. Я не мог понять смысла происходящего. Юлька отправилась в Библ? По доброй воле? К Владычице – местной богине, надо понимать? Зачем?

Если бы ее держали взаперти, я бы это понял. Если бы продали в рабство – тоже. Если бы провозгласили жрицей, царицей, богиней – с некоторым скрипом принял бы и это. Но туристкой на круизном судне – что она там забыла, в этом Библе? Просто еще один финикийский город. Решила мир посмотреть и себя показать? Ох, не к добру это, не к добру…

Я не заметил сам, как задремал – и очнулся от толчка в бок. Меня будил верный мой Петька:

– С тобой хотят говорить, господин!

– Кто? – подскочил я спросонья

– Он не назвал себя, – отозвался Петька, – но это знатный человек. Я видел его сандалии.

Ну прямо как в нашем мире: рваные джинсы может нацепить кто угодно, а вот хорошая, дорогая обувь – это уже принадлежность высшего класса. Молодец Петро, в разведку годится!

– Где он?

– Здесь, господин… На пристани. Спустись к нему.

Путаясь в спящих телах и тюках с провизией, я пробрался к борту и перепрыгнул на пристань. На ней стоял совсем молодой парень, закутанный по самую шею плащом (ночи, впрочем, еще не были такими холодными), он пошатывался и мурлыкал какую-то дурацкую песенку.

– Дай мне пива, пива налей! – забормотал он увидев меня, и я уже хотел было послать и его, и Петрушку своего подальше, как вдруг он добавил гораздо тише и совершенно другим голосом: – С миром приход мой, Вестник. У меня для тебя царское слово – отойди же вместе со мной на дальний конец пристани. Никому не давай знать, о чем скажу я тебе. Здесь везде храмовые уши.

И тут же он бесцеремонно и разлаписто приобнял меня и вновь затянул пьяную песню:

– Пиво пить – вот удел человека! Ячмень растить – вот доля для смертных! Пива нальем, пива попьем, пива самим богам поднесем…

Невольно ощупывая свой верный нож на поясе, я сделал Петьке знак оставаться на месте и последовал к дальнему концу пристани, куда увел меня этот конспиратор. Там он неожиданно ловко присел на корточки и, оглянувшись, зашептал: