Город тысячи зеркал – 1. Селена - Артур Раин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потому что умерли? — тихо спросил Элемрос.
Ткот вздрогнул.
— Знаешь, — вымученно улыбнулся он, — иногда твоя догадливость меня здорово пугает. Сочетание любви и смерти дает самый сильный отпечаток… Жаль, что я не мистерий… ученый, по-вашему, и не могу рассказать больше.
— Ученых вы называете мистериями, а как тогда вы зовете волшебников?
— Реалиями, — ткот пожал плечами. — Так что скажешь по поводу моей идеи?
— Если мы найдем такой предмет, — медленно сказал Элемрос, — сможешь рассказать мне, как искать этот оставшийся на нем след? Это вообще возможно в мире без магии?
— Может статься, что это и не магический процесс, — сказал ткот. — Вполне вероятно, эмоциональная связь любящих друг друга вообще не имеет к магии никакого отношения. Не попробуем — не узнаем.
— Значит давай пробовать, — решительно сказал Элемрос. — Предмет, о котором ты говорил ведь у нас уже есть.
— Серьезно? — уши ткота встали торчком. — Ты уверен?
— Часы, — четко произнес Элемрос, выразительно глядя на ткота.
— Ах ты кошкина мята, — охнул ткот. — Вот я олух мохнолапый, забыл я про них совсем
— С кем не бывает, проехали, — подытожил Элемрос. — Давай попробуем. Тем более, как я понял, они буквально окунулись в магическую энергию, значит шансов на то, что на них, так сказать, проявится тот отпечаток, о котором ты говорил, намного больше.
— Не напоминай, — ткота передернуло. — Для магического существа такой концентрат, вернее прикоснуться к нему, помимо всего прочего, словно хлебнуть уксуса с солью и перцем.
Думаю, теперь все уже окончательно поняли, что Элемрос не любил откладывать дела в долгий ящик. Именно поэтому вскоре он уже забрался с ногами на кровать у себя в комнате и поставил перед собой часы.
— Ну и что дальше? — поинтересовался он у ткота, который категорически отказался “подходить к этой штуке” и сидел на подоконнике метрах в двух от Элемроса.
— Я не знаю, — сказал ткот, шевеля усами.
— Как это ты не знаешь?
— Не знаю и все, — ткот хмыкнул. — Я вообще-то тропы открываю — это старинная и уважаемая профессия, которая требует мастерства и нехилой подготовки. А все эти заморочки с оставленными следами на значимых предметах — это не по моей части. Каждый должен заниматься своим делом, знаешь ли.
— Что-то ты разгорячился, — прищурился Элемрос. — Я что, на больную мозоль наступил?
— Отстань, — ткот насупился и отвернулся, подтвердив элемросову догадку. — Сосредоточься и сконцентрируйся на часах. Старайся не думать ни о чем, кроме этого предмета и тех людей, которые держали его в руках. Постарайся ощутить их присутствие, почувствовать исходящие от них запахи. Постарайся как бы материализовать их мысленно. Сосредоточься и сконцентрируйся только и только на этом.
— Ничего не знаешь, говоришь, — пробормотал Элемрос, пристально вглядываясь в часы и усиленно пытаясь проделать все то, о чем сказал ему ткот.
Ничего у него не получилось, само собой. Как он ни старался, все, что он видел — это старинные часы, даже без секундной стрелки, немного запылившиеся (Элли схалтурила) и еле слышно тикающие в такт слегка учащенному сердцебиению Элемроса. На мгновение ему показалось, что он рассмотрел движение минутной стрелки, но это, разумеется, было невозможно. Продолжая пристально вглядываться в циферблат, Элемрос попытался подумать о родителях, но и это у него не получилось. Мешали солнечные зайчики, невесть откуда взявшиеся…
В темном зале с лишь одним освещенным пятачком посередине, по которому кружилась в танце пара — довольно нескладный высокий мужчина с застенчивой улыбкой и лишь немного ему уступающая в росте женщина с незамысловатой прической “конский хвост” и почти невозможно тонкой талией. Пара скользила по полу из мраморной плитки в виде шахматной доски с черными и белыми квадратами, не выходя за пределы ярко освещенного центра зала. Все остальное помещение утопало в темноте и лишь этот крохотный участок танцпола казался живым в абсолютно чернильно-черном пространстве. Впрочем, время от времени мрак ненадолго разбавлялся маленькими разноцветными огоньками, сияющими словно алмазы в лунном свете. Их Элемрос поначалу принял за звезды, но потом разглядел постоянное движение и понял, что это светлячки, танцующие вокруг кружащихся мужчины и женщины свой собственный танец.
— Поворот налево, — услышал вдруг Элемрос слабый женский голос, скорее даже шепот, — поворот направо и присесть.
У него вдруг сжалось сердце. Элемрос внезапно понял, что впервые слышит голос матери. Не совсем впервые, конечно, просто он уже давно забыл его звучание, а это все равно, что в первый раз.
— Проще не бывает, — голос отца был так же тих, но совершенно отчетлив. — Почему же у меня никак не получается? Как это вообще возможно? Двигаешься по инерции направо, потом сразу… бред какой-то.
— Просто слушай мой голос, — снова сказала мама. — И не делай ничего лишнего. Поворот налево, поворот направо и присесть.
Мужчина засмеялся и кивнул.
— Я вижу тебе понравился мой подарок, дорогая, — сказал он, старательно пытаясь исполнить хоть одно па. — Медальон красивый получился, хоть и начинка у него всего лишь это.
— Фуль-гу-рит, — нараспев произнесла женщина. — Прямо название какого-то неведомого драгоценного материала.
— Пустячок, — застенчиво сказал отец. — Дарил я тебе и более ценные вещи.
— Этот самый драгоценный. Самый драгоценный из всего того, что есть во всем мире, — серьезно сказала мама. — И не заговаривай мне зубы, поворот налево, поворот направо и присесть.
Мама с папой засмеялись и этот чарующий звук внезапно стиснул сердце Элемроса такой пронзительно щемящей тоской, что он вскочил на ноги, чтобы бросится к родителям и…
Обнаружил себя сидящим на кровати со все тем же циферблатом перед глазами. Быстро оглядевшись вокруг, Элемрос остановил ошалевший взгляд на ткоте, выжидающе застывшем на подоконнике.
— Ты что-то видел, — констатировал ткот. — У тебя взгляд затуманился и стал плавать как у человека во сне.
— Мама и папа, — прошептал Элемрос. — Они… танцевали в том странном зале. Кругом было темно и лишь крошечный пятачок света в центре. Она учила его танцевать.
Элемрос вдруг с удивлением обнаружил, что из глаз потекли слезы. Он давным-давно уже привык к мысли, что родители исчезли из его жизни и ему
