Другое имя. Септология I-II - Юн Фоссе

как только немножко выпьет, то перестает дрожать, будто силы к нему возвращаются, говорит он, и опять надолго настает тишина

Однако же ты валялся там, в снегу, говорю я

Да, говорит Асле

Ты помнишь, как упал? – говорю я

Нет, говорит он

Помню только, что ты привел меня в чувство, говорит он

а я сажусь на стул напротив Асле и вижу, что нынешним вечером посетителей в «Последнем челне» немного, всего несколько мужчин сидят в зале, поодаль друг от друга, всяк в одиночку, всяк за своим столиком, с бокалом пива перед собой и пачкой табаку рядом, всяк в одиночку, они сворачивают самокрутки, закуривают, глубоко затягиваются, выпускают дым, поднимают бокал, отпивают глоток пива, сидят поодиночке, сиротливо, всяк за своим столиком, и кажется, будто они даже не замечают, что поблизости есть кто-то еще или что пришли мы, всяк сидит в своем мире, замкнутый в самом себе, думаю я, меж тем как Асле достает пачку табаку и коробок спичек, тоже сворачивает самокрутку и говорит, что из-за неуемной дрожи начал покупать фабричные сигареты, только ведь ничего вкуснее самокрутки да пива не сыщешь, а сигареты лежат дома, говорит Асле, закуривая самокрутку

Ты-то давно бросил курить? – говорит он

Да, говорю я

и мы оба молчим

Много лет назад, говорю я

Перешел на нюхательный табак, до сих пор нюхаю, говорю я

и достаю табакерку, закладываю изрядную щепотку

Может, и мне на нюхательный табачок перейти? – говорит Асле

и опять настает тишина

Впрочем, самое главное для меня – меньше пить, говорит он

Да, говорю я

и думаю: хорошо, что он хочет пить поменьше, только вот в одиночку ему не справиться, нужна помощь

Трудно было отвыкать от выпивки, тяга-то поначалу оставалась, но лиха беда начало, через некоторое время уже просто радуешься, что бросил, говорю я

а еще я говорю, что, собственно, не хотел завязывать с куревом, но курил очень много, даже по ночам вставал выкурить самокрутку-другую, и так это мне надоело, что я начал нюхать табак и тогда спал до утра, а раньше-то просыпался и сразу вставал покурить, теперь же брал понюшку, и желание курить тотчас унималось, и я мог лежать в постели, а не вставать, чтобы покурить, говорю я, и мы опять молчим, я тоже снимаю с плеча сумку, кладу на соседний стул, гляжу по сторонам, на других посетителей Трактира, что сидят со своим пивом и куревом, словно это защитит их от окружающего мира, сидят, вцепившись в самокрутки, в бокал с пивом, а внутри у них бескрайнее море, то штормящее, то штилевое, они сидят, ожидая очередного и последнего плавания, которому не будет конца, из которого они домой не вернутся, страха они не ведают, чему быть, того не миновать, ведь есть в этом, поди, какой-то смысл, Господь, поди, вкладывает в это смысл, думают они, ведь Он все верно писал, думают они, и, по крайней мере, где-то есть добрый Бог и есть дьявол, который все коверкает, думают они, цепляются за свои самокрутки и бокалы и безмолвно читают молитву, эта молитва скорее взгляд на море внутри, без единого слова, но она распространяется над морем, насколько хватает глаз, без единого слова, ведь слова возвращаются, наверняка возвращаются, однако ж есть, поди, гавань и для таких, как они, вероятно, думают они, чувствуя укол страха, что ли, и тогда поднимают бокал, и вкус пива, привычный добрый вкус, внушает им уверенность, думаю я и вижу, что Асле поднимает свой бокал и отпивает глоток пива

Красота, говорит он

а я поднимаю свою чашку с кофе и молоком и чокаюсь с ним

Твое здоровье, говорю я

И твое, говорит он

Так тоже можно чокаться, говорю я

Ну вот, выпьем сейчас, а потом возьмем такси и поедем в Неотложку, говорю я

Нет, говорит Асле

и настает тишина

Лучше отвези меня домой, говорит он

а я думаю, что, так или иначе, не могу уехать от него, ведь он нездоров, и думаю: вдруг бы я не поехал сегодня вечером в Берген, решил, что слишком устал и что усталый шофер опасен, вдруг бы не рискнул или не смог снова поехать в Берген, думаю я и теряюсь в догадках, почему мне казалось, что поехать необходимо

Так будет лучше, говорит Асле

Да, говорю я

и думаю, что, останься Асле лежать на Смалганген, на лестнице дома номер 5, в снегу, он так бы и лежал там под снегом и кто знает, чем бы это кончилось, ведь народ там ходит редко, по крайней мере, в этакую погоду, он мог бы замерзнуть насмерть, наверняка бы замерз насмерть в снегу, думаю я и поднимаю чашку с кофе и молоком, а Асле поднимает свой бокал с пивом

Мы с тобой давно друг друга знаем, говорю я

Почитай всю жизнь, говорит он

По крайней мере, такое впечатление, говорит он

и отпивает глоток пива, ставит бокал на стол и говорит, ему, мол, надо отлить, и сейчас он настолько успокоился, что все будет хорошо, говорит Асле, встает, а я сижу, смотрю прямо перед собой, на его пиво, на желтое золотистое пиво, и вдруг слышу громкий шум и вижу, что Асле в своем черном пальто лежит на полу, я встаю, подхожу к нему, подходит и Бармен, стоит, опустив руки, и смотрит на Асле, и те, что поодиночке сидят за своими столиками, тоже встают, подходят к нам, один наклоняется, берет руку Асле, долго держит ее, потом быстро поднимает голову

Пульс слабый, говорит он

и глядит на меня, а я только киваю и слышу, как Асле тихо говорит: помоги мне встать, а те, что подошли, по-прежнему стоят, и я говорю, что так нельзя, ты нездоров, третий раз уже упал, говорю я, а один из подошедших говорит, мол, такое бывает, с ним самим тоже случалось, я ведь слыхал, поди, про белую горячку, говорит он, по-научному delirium tremens, говорит он, или про белочку, говорит он и добавляет, что ему дважды довелось быть очевидцем, как люди из судовой команды от нее помирали, правда, давно это было, он ведь и сам, мол, давно не юнец, а тех двоих, что померли, аккуратно запаковали в мешки, привязали к ногам груз, осторожно подняли и, когда капитан сказал «упокойтесь с миром», опустили покойников в море, меж тем как один из верующих на борту – на судне всегда найдутся верующие, один либо двое, – читал Отче наш, а сам он и еще некоторые, что знали псалмы, пытались петь «Ближе к тебе, Господь мой», тем и кончилось, и все почувствовали облегчение, вот тогда-то в самый раз было осушить рюмашку или три, и кто-то еще говорит, да, что верно, то верно, а третий говорит, точно, был раньше такой обычай: ежели кто помирал далёко в море,