Крылья Киприды - Сергей Крупняков

— Встать вдоль борта! Обнажить мечи!

Все воины выполнили команду. Пленные уже стояли с противоположной стороны. Уже не было слышно ни проклятий, ни криков, только шепот молитв. И тут все услышали:

Если достойная смерть,Лучшая доля для павших,Смело, о граждане, в бой,Меч и доспехи при нас!

Звучным юношеским голосом пел Героид. И все, закованные в цепи пленники, как один, подхватили любимый пеан херсонеситов:

Эй, херсонесцы, вперед,Дети и жены на стенахСмотрят на нас, не рабы —Граждане смотрят на нас.

Героид поднял руки, и пленники, не дав опомниться воинам, бросились на них. Крит почувствовал, как цепи с силой ударили его по голове. И звон цепей слился со звоном мечей. И пеан превратился в рев. Крики и стоны. Кровь брызнула на руки Крита: это Героид наткнулся на его меч. Крит дернул меч на себя, но толпа нажала, и Героид обнял Крита, как брата, и стал тихо оседать на палубу. Крит не сдержал его веса, и оба повалились на доски. И Крит услышал: «Греки убивают греков».

Но вскоре все пленники были убиты или выброшены за борт. И только один сумел выбраться на корму и стоял на ее возвышении.

— Достать его, — крикнул Пифострат.

Кто-то кинулся по лестнице за ним. Человек выпрямился и крикнул: «Убийцы! Тираны! Да покарает вас Посейдон!» — и прыгнул в море, в темноту, в холодные осенние волны.

— Кто это? — прошептал чуть слышно Крит.

— Евмарей, бывший страж булевтерия. — Это сказал Ахет. Только тут Крит увидел его — он был рядом.

Весь путь назад воины молчали. И даже те, кто был под командой Пифострата, гераклейцы, тоже хранили молчание. С этого вечера все были повязаны кровью.

Уже на подходе к пирсу Крит увидел — несколько факелов освещали причал. Судно быстро и точно подошло к пирсу. Матросы бросили канаты.

— Слава героям! — голос Евфрона знаком был уже всем.

На судне все заметно оживились.

— Ну же, спускайтесь, верные мои воины!

Крит увидел на пирсе множество колесниц; женские голоса и смех раздавались во мраке ночи.

— В чем дело? — Евфрон проявил нетерпение.

— На судне пропали сходни, — крикнул кибернет.

— Тогда мы подадим другие! — крикнули снизу.

Вскоре появились сходни. Воины, друг за другом, спускались на пирс. Первым вышел Пифострат. Он подошел к Евфрону, что-то тихо сказал. Тот одобрительно похлопал его по плечу.

— Воины, друзья мои! — Евфрон громко и возвышенно обратился ко всем, кто был на судне. — Вам было нелегко это сделать. Но кто-то должен обрезать сухие ветки. Иначе сад погибнет. Все вы это знаете. Когда мы победим скифов, а мы их победим, вы поймете, что так было нужно. Поймут и те, кто сомневается. А чтобы немного развеяться, я дарю вам на эту ночь всех гетер Херсонеса. И десять амфор чудесного вина!

Со всех сторон раздались восторженные крики! Особенно из рядов гераклейцев-наемников. Но молчал Крит. Молчал и Ахет. Вскоре колесницы, груженные воинами и гетерами, понеслись в сторону дома Папии, самой богатой гетеры города. Но не было среди ее гостей Крита и Ахета, не было там и Хелены. И это не осталось не замеченным.

ПОСОЛЬСТВО

Всю дорогу Сириск писал. Давно у него не было для этого столько времени. Рукопись его все росла. Он описал все события, связанные с его странствием в Ольвию и пленением, хотя знал: до тех пор, пока ойропаты не выдали себя сами, Сириск не мог обнародовать свою «Историю жизни племен и городов, что окружают полис Херсонес». Так назвал он свой труд.

По пути он много беседовал с матросами, с воинами. И те охотно ему помогали. А Диаф был прямо-таки в восторге.

— Я преклоняюсь перед тобой, господин, — сказал он на второй день плавания. — Ты сидишь за столом вот уже второй день. Но о чем ты пишешь? Что это? Явно не стихи. Или, может быть, это государственная тайна?

— Нет, Диаф, тут никакой тайны. — Сириск вышел на палубу, и они стояли у борта и смотрели на высокие таврические горы, что синели вдали. — Просто должен кто-то описать все, что происходит вокруг. Пусть те, кто прочитает, узнают друг о друге. И потомки должны знать, что было на их земле раньше?

— Выходит, ты работаешь для тех, кто еще не родился?

— И для них, и для тех, кто уже сейчас живет, но ничего достоверного не знает о жизни своих соседей.

— Сомнительна мне польза твоих трудов, хозяин. — Диаф уже привык, что был другом, слугой, но не рабом. Поэтому был смел в своих высказываниях.

— Отчего же, Диаф?

— Оттого, хозяин, что знакомые мне скифы в моем племени не читают историй по свиткам. Жизнь они познают, не слезая с коней. Кто прочитает твою «Историю»?

— Я думаю, ты не прав, Диаф, — спокойно возразил Сириск. — Мой учитель, Еврилох из Афин, часто давал мне читать «Историю» Фукидида. И «Историю» Геродота. Эти книги написаны много лет назад, но все образованные люди знают их. И, может быть, от этого было меньше войн в последние годы. Люди стали интересны друг другу. Убивают, когда ненавидят. А ненавидят почти всегда от страха перед неизвестным и непонятным. А если люди будут знать друг друга, значит и полюбят.

— Ты молод, хозяин. Я старше тебя, и я сомневаюсь, что узнав, люди станут любить и жалеть друг друга. Наоборот, разгорится жадность, захочется украсть, ограбить. Если не от жадности, так просто из зависти.

Сириск ничего не ответил. Он долго молчал и смотрел на горы. «О, боги, — думал он, — как необъятны эти горы, так же необъятны невежество и темнота людская. И прав Диаф. Но что же так гложет меня ночами? Что заставляет писать этот труд? Может быть, вера в то, что когда-нибудь люди поймут, что они люди, а не звери. И возлюбят друг друга. И не будет войн, жадности и зависти. И все будут умны и милосердны. Так — должно быть. Это норма жизни. Так говорит мне мой внутренний голос. Так вещают мне боги. И не беда, что горы так высоки, а невежество — столь необъятно. Тот, кто хочет подняться на вершину, должен когда-то вступить на первый камень у основания самой высокой горы».

— Надо же когда-то начинать жить по-божески, Диаф. — Сириск произнес эти слова, и Диаф понял их смысл. Он помолчал, а потом сказал:

— Я счастлив, хозяин, что я твой… друг. И хотел бы всегда помогать тебе.

— От помощи не откажусь, — улыбнулся Сириск. — Вот, скажи, для начала. У меня путаница со словом «ойропата». Одни говорят так, а другие эдак.

— Ойорпата — это наше скифское слово. — Диаф оживился. — И означает оно мужеубийца. «Ойор» — значит по-скифски «муж», а «пата» — убивать. Вот и получается не ойропата, как говорят неправильно в Херсонесе, а ойорпата.