Две остановки до чуда. Рассказы - Купцов

Какое же нежное, ароматное мясо! Онглор приносит его с того дня, как рыцарь пришел в себя. И где он его добывает? Ведь далеко позади остались земли сородичей, они брели где–то вблизи края света, ни животных, ни людей. Добрых людей, по крайней мере. И что здесь делал враг моей семьи? Не может быть, чтобы выслеживал меня…

А мясо–то становится все вкусней. Определенно, Онглор научился готовить! Что же, будет первым драконом–поваром…

— Очень вкусно, Онглор!

— Надеюсь, ты скоро избавишь меня от необходимости возиться, как двуногий, с огнем, губить на углях хорошее мясо, да кормить тебя в ротик? — насмешливо бросил дракон.

— А ты оказался хорошей нянькой! — парировал выздоравливающий.

— Человек, ты не ответил на вопрос.

— А вот прямо сейчас и попробую встать, — пообещал рыцарь.

Ноги слушались с трудом, будто не свои, в глазах потемнело. Человек покачнулся, но, почувствовав спиной броню подставленной лапы, удержался на ногах. Яркое солнце, ведь облака где–то внизу. Закрыл глаза, с удовольствием втянул в легкие пьянящий горный воздух, нос уловил аромат тлеющих углей вперемежку с подгоревшим мясом.

— Ты еще слаб, — разочарованно протянул дракон.

— Ничего, я пройдусь.

— Куда?

— А вот на запах костра…

Рыцарь ковылял с трудом, прихрамывая на левую ногу. Небольшая рана на бедре тут же открылась, капала кровь, но что обращать внимания на такие мелочи. Раз капает — стало быть, дурная кровь, сама и сойдет, и гной унесет. Что нога? Главное — заживает рана на груди!

— Ишь, как ты тут все устроил! — глаза человека пару раз перескочили от вертела к огромным лапам дракона, брови удивленно приподнялись, разум наконец–то осознал, что сделать подобную работу такими пальцами — почти подвиг, — Совершенствуйся, тренируй пальчики, глядь — и кузнецом станешь, благо — горн завсегда при тебе!

— А ты лежи себе, валяйся, да кушай побольше, разжиреешь, что свинья, да и сам на сало сгодишься, — буркнул крылатый.

Лицо рыцаря бросило в краску, в словесной перепалке последний выпад остался–таки за драконом. Человек поднял с земли вертел, на нем оставались еще полуобгоревшие ароматные кусочки, почему бы их и не обглодать?

— Мясо на углях, и никаких тебе травок да прочих ухищрений, — кивнул рыцарь, пытаясь сменить тему беседы, язык еще раз облизал уже чистый вертел. В этот момент двуногий вдруг замер, прямо как был — с высунутым языком. Его взгляд остановился на каком–то предмете в десяти шагах от костра.

— Но это… Это… Девичьи пряди, — прошептал человек.

— Не успел выбросить, — отмахнулся дракон.

— Но тогда… — глаза рыцаря безнадежно переходили с костра на вертел, с вертела — на копну золотистых волос, а с них — на дракона, и вновь — на тлеющие угли, — Что я ел?

— Не буду же я раненого друга откармливать птичками да ящерками! — гудящий голос крылатого монстра выдавал гордость за содеяное, — Я слетал далеко–далеко, добыл юную принцессу с нежнейшим мясом, принес ее сюда, приготовил на углях, как это делают люди!

Рыцарь тихо осел на землю.

— Может, переел? — предположил дракон.

«Да, тогда между нами вышла размолвка. Рыцарь больше не прикасался к мясу, да и со мной долго не разговаривал. Интересно, отказавшись от мыша, он, как и когда–то, перестанет со мной говорить?»

Кот сидел на дереве, задумчиво разглядывая пролетавших птичек. Рядом хозяйствовала большая серая ворона, совершенно не обращая внимания на полосатого хищника. Разделывает, понимаешь ли, клювом какую–то падаль.

«Еще бы! Уж ворону он точно есть не станет. Тьфу! Птички–синички… Высоко! А что попроще добыть? Воробьи — они тоже мелкие, как мыши, и не такие вкусные. Может — голубя? Нет, Барсик, тот, в чьей квартире живет человек–доктор, как–то подслушал, что голуби передают людям плохую болезнь. Мало мне забот, что Сергей Васильич голодает, захворает — что буду с ним делать? Ведь принцессы мне не добыть, я ведь сейчас кот, а не крылатый владыка гор и небес. Да и перевелись они, говорят, принцессы–то…»

Васька неторопливо слез с тополя.

«Ну вот, еще и пуха понахватал. Почти как одежда у двуногих бескрылых! Придется, все–таки, идти на базу. А что делать? Вариантов нет. Оно конечно, самцам не пристала такая охота, на то кошки существуют. Что поделаешь — раз уж у моего человека такая полоса. Жизнь ведь полосатая. И я полосатый. Поэтому и у моего друга жизнь полосами, то черная, как ночь, сытая, то светлая, что день, глаза терзающий, голодная и мучительная… Интересно, будь я весь черным, жизнь была б ровней?».

Кот в задумчивости оглядывал ядовито–зеленую стену продовольственной базы. Здесь не может не быть дичи. «Эх, не люблю я такой охоты! Но не просить же Мурку?! Ладно, авось дружок мой двуногий останется доволен, когда отведает мяса молодой, упитанной крысы!»

От колес

Сильно воняло навозом и конской мочой. Взлохмаченный – соломинки в волосах – молодой человек лишь моргал глазами, лежа между двумя бородатыми казаками. Те были удивлены не менее, еще бы, ведь сверху продолжал покачиваться конец оборвавшейся веревки. Петля же так и осталась на шее молодого армянина.

— Веревка… Дрянь! – сплюнул рыжеволосый казачина.

— У меня хорошая припасена, — подал голос безусый еще казачок, наблюдавший сцену казни издали.

— Два раза не вешают, — угрюмо возразил другой добровольный палач, с длиннющими черными усами.

— Грех, грех, — донеслось со стороны дверей конюшни. Хуторские, с полдюжины, собрались поглазеть…

— Пустое, мы – вешали, — возразил рыжий, — неси, Ванька, веревку!

— Вот вы и вешайте, а я грех на душу не возьму! –стоял на своем чернобровый.

— Так это ж разбойник, душегуб!

— Ну да…

— Вешать разбойника – не грех?

— Нет, — чернявый отвечал неохотно, угрюмо.

— А второй раз в петлю – грех?

— Не обычай!

— Во — веревка! – казачок тут как тут, подсуетился.

— Ну, лезь, Вань, твое дело – молодое! – на лице рыжеволосого – ни тени улыбки.

— Что, хочешь жить, разбойничья морда? – спросил Ваня насмешливо, заладив новую петлю.

— Хочу, — кивнул тот, одно слово – и уж понятно, не русский – акцент.

— А не будешь! – хихикнул казачок.

— Хоть первую петлю бы снял, — буркнул черноволосый, отходя подальше.

— Подтяни, Вань, вот так, отпускай! – скомандовал рыжий.

Что может сделать человек, если его руки завязаны за спиной, а на шею надета петля?! Рывок всем телом вверх, завертел головой — шея извивается сама собой, уж и не человек ты, а змея, еще ногами как будто прыгаешь… Удар оземь!

— Выскочил… – рыжебородый почесал в затылке, — Второй раз из петли?

— Мож… Заговоренный? – шепнул Ваня, неожиданно струхнувший.

— Говорю же, второй раз не вешают, коли сразу не получилось – знать на то воля Божья! – чернявый перекрестился.

— А может, нечистый за него?

— Понятное дело…

— Так позовем батюшку!

— Не придет, он же, — рыжий кивнул на разбойника, — крест носит, а от покаяния отказался.

— Придет, придет батюшка, — чернобородый почему–то был уверен, — сбегай, Ваня, скажи все, как есть!

Поп явился минут через десять. Солидный такой батюшка, в теле, вот только бороденка подвела – куцая. Долго смотрел на обрывки веревки, качал головой, да крестился–молился. Попробовал поднести крест к губам неудавшегося висельника, тот оттолкнул поповскую ручку.

— Святой водицей, святой водицей бы его… Окропить! – не выдержал Ваня.

— И веревку! – донеслось из дверей, там уже столпились хуторские.

Батюшка возражать не стал, окропил услужливо поднесенную свежую веревку, не забыв попробовать ее на прочность. Кивнул головой – мол, эта выдержит! А после, видать, на всякий случай, окропил и шею разбойника.

— Грех–то какой, в третий раз вешать! – донесся из–за дверей голос, на этот раз женский. Хуторские шумели, спорили.

— Душегуба вешать – не грех! – рявкнул чернобородый, за дверьми стихли.

— Аминь! – пробасил поп.

На этот раз веревку готовили долго, тщательно завязывая узлы. Вот уже и на шее затянули, разбойничье тело, отчаянно извивающееся, приподнято, веревка в натяжку. И–раз! Рыжебородый, для верности, уцепился за ноги казнимого, повиснув на нем. Теперь не подергается! Мгновение – и раздался громкий хруст. Все переменилось – теперь на коричневой от навоза соломе лежал казак, на нем – разбойник, обмотанный веревками, а поверх – щепки да куски обломившейся потолочной балки… Поп даже креститься перестал, рот разинувши!

— Кому смерть от колес уготована, тому петля не страшна, — чуть визгливый, пробирающий изнутри — как железом по стеклу – голос донесся со стороны дверей. Казаки невольно повернулись – в просвете темнел силуэт невысокого мужчины – вся одежда застегнута – это летом–то, волосы торчком, клюка в руке.

— Никак, колдун? – сразу догадался рыжий.

— Он самый, — неожиданно тихим голосом подтвердил батюшка, тут же спохватившись, забасил, — изыди, Сатана!