Понедельник - день тяжелый - Аркадий Васильев

— Липа, дедушка. Недействительно. Только вступительный взнос уплачен. Кто это тебе его дал? Кузьма Егорович Стряпков? Не иначе как всех племянниц повезет.

Ваня Кормаков в рупор подал команду:

— Весла на воду! Музыка, марш!..

Но где же на самом деле Кузьма Егорович?

Есть в Краюхе, на углу Кооперативной набережной и Советского проспекта, комиссионный магазин. Конечно, это не то, что в Москве на улице Горького, или в Риге, или в Одессе — не тот масштаб, не те товары и не те покупатели.

Не висят здесь десятитысячные хрустальные люстры времен Очакова и покорения Крыма, не стоят бронзовые шандалы, свидетели карточных безумств и зарождающихся дуэлей. Нет узорчатых, настоящих текинских и азербайджанских. ковров, закапанных воском скатертей из золотой парчи, китайского фарфора с кобальтовым фоном, нет гарднеровских и батенинских изделий и даже дулевских нет.

Сюда не заходят полные дамы с пышными бюстами и жадными, рыскающими глазами. Не забегают и ультрамодные девицы в юбках колоколом в поисках необычайной блузки, малиновых перчаток до локтя или, самый шик-модерн, зеленых, а еще лучше красных нейлоновых чулок.

Не бывают здесь и бледные молодые люди с нафиксатуаренными коками, деловито измеряющие ширину брюк и знающие на иностранном языке только два слова: «Мэйд ин…»

В прошлом году торопливо забежал в магазин эстрадный артист Шмуров. Прибыв в Краюху на гастроли, мастер чечетки и куплета большую часть суток проводил в ресторане «Сеть». Регулярное посещение «Сети» бесследно не прошло. Горячее желание укрепить личный бюджет левым концертом у местных клубных деятелей отклика не вызвало. Пришлось расстаться, понятно не без горечи, с модными штанами. Но в краюхинской комиссионке к такому редкому товару не привыкли, и от штанов отказались наотрез. Спасибо, выручил Шмурова заведующий парфюмерным ларьком Забалуев.

Передавая штаны Забалуеву, легкомысленный служитель Мельпомены, доказывая необходимость добавить еще двадцать пять рублей, разъяренно демонстрировал покупателю красивую фирменную марку из синего шелка с золотыми буквами.

Впоследствии эта марка принесла немало хлопот заботливой супруге Забалуева. Отдавая штаны в чистку и тревожась за сохранность золотых литер, Фрося отпорола марку и с ужасом увидела под ней узенькую белую полоску с красными буквочками: «Швейная фабрика № 3, гор. Иваново».

Огорчение Забалуева от фальшивой фабричной марки с лихвой восполнилось гордостью: каждый раз, когда он в своих канареечного цвета брюках проходил по Кооперативной набережной, останавливалось все движение — пешеходы и шоферы с изумлением смотрели на диковину, и даже регулировщик замирал с поднятой палкой. Забалуев чувствовал себя именинником.

Обычно в комиссионный магазин заходят свои, краюхинские жители и, обежав глазами висящие под потолком шелковые розовые и бордовые абажуры с лохматой бахромой, два ряда поношенных ботинок и сапог, висящие на плечиках пальто, костюмы и платья, поворачивают к выходу. В магазине тяжело дышать, пахнет пылью и нафталином.

Мебельный отдел на втором этаже. Там с незапамятных времен стоят несгораемый шкаф и мраморный умывальник с трещиной по самой середине. Но есть одна вещь действительно ценная — старинное резное кресло из черного дуба, сданное театральным критиком Запольским в день отъезда из Краюхи.

У этого кресла и стояли Яков Михайлович Каблуков и Кузьма Егорович Стряпков.

— Основательно! Антик!

Яков Михайлович обошел кресло, потряс за спинку.

— Пережиток феодализма!

Стряпков сел в кресло, попрыгал на пружинах.

— Комфорт. Как трон. Примерьтесь, Яков Михайлович! Не беспокоит?

— Неудобно… Да и дорого, наверно.

— Зато авторитетно. Почище, чем у Завивалова. Кто войдет, сразу поймет — руководитель.

— Стол надо тоже соответствующий. А где его возьмешь?

— Отыщем. Можем нашей мебельной заказать.

— Хватили!

Стряпков увидел на окне чернильный прибор.

— Тоже антик!

— Непонятно, — удивился Каблуков. — Красиво, но почему одна чернильница?

— А зачем вам две? Нальем красных чернил, и пишите себе резолюции… Товарищ продавец, сколько этот ампир стоит?

— Это не ампир, гражданин, а инвентарь…

Стряпков, желая похвастаться знанием жизни, подмигнул молоденькому продавцу:

— Может, спишете?

— Как это- так — спишем?

— Очень просто. Сначала составим акт, — дескать, разбили по неосторожности, бухгалтер проводочку сделает, а вещицу нам за наличный расчет. И вам выгода, и нам приятно.

Продавец вспыхнул:

— Вы на что меня, гражданин, подбиваете? Если вы ревизор, то довольно стыдно, а если на самом деле — я милиционера крикну…

Каблуков огрызнулся на своего спутника:

— Ну что вы затеяли? Пошли!

Кузьма Егорович, сходя с лестницы, оправдывался:

— Шуток не понимает… Молодежь!

Они шли по набережной, и Стряпков говорил без умолку. Вчерашние мысли Якова Михайловича о канцелярском новаторстве вызвали у него поток предложений.

— Конечно, чернильница — пустяк. При современной технике авторучек в этом сосуде необходимость вообще отпала. Но стоять на столе у руководителя должна. Иначе посетитель может подумать, что лицо, к которому он пришел за содействием, — бездельное, посажено просто так, для мебели…

Каблуков слушал с заметным удовольствием. Стряпков, учуяв это, распушил хвост:

— Мебель. Это не пустяк. И вообще в государственной службе пустяков нет. Надо, чтобы посетитель, входя, чувствовал, к кому он попал, куда его, так сказать, допустили. Надо ему на психику сразу надавить. А чем ты ему сразу надавишь? Обстановкой! И только обстановкой. На полу должен быть ковер, а не дорожка. Дорожка, пусть даже широкая, — это мелко, неавторитетно. Книжный шкаф чем больше, тем лучше, и обязательно с зеленой шелковой занавеской на стеклах. Посетитель не должен знать, какие книги читает руководитель. За спиной, в углу, надо иметь несгораемый шкаф, желательно средних размеров. Большой уже нехорошо — громоздок. Без несгораемого шкафа никак нельзя. На нем так и написано, что хозяин имеет доступ к таким документам, до которых рядовому посетителю расти и расти…

И обязательно столик для телефона. Отдельный, хорошо бы из красного дерева, с бронзой. Впрочем, о телефоне у меня все отдельно обдумано. Главное— выдержать пропорцию: чем выше пост, тем больше аппаратов. Мне довелось как-то в Министерстве торговли несколько часов побыть. Вот где я звону наслушался! В одном кабинете, и не у министра, а так, у среднестоящего, — шесть аппаратов. То один — дзинь, то другой — дзинь. А иногда все вместе — тр-тр-тр… И, представьте себе, секретарша не ошибается.

— По звонку различает?

— Очевидно… Ловко она орудовала. То одну трубку поднимет, то другую. Кстати о звоне. Звонок у телефона руководителя должен быть особый — малиновый, чтобы не раздражать среднего уха. Один мой знакомый рассказывал, что у них в учреждении у начальника стоял белый аппарат. И у начальника под крышкой письменного стола была кнопка. Допустим, посетитель ему надоел. Тогда начальник нажмет кнопочку, и белый телефон грохочет, как колокол. Начальник снимает трубку и говорит: «Слушаю, Иван Спиридонович. К вам? Когда? Сейчас? Иду…» Молча возвращает трубку на место, а потом — к посетителю: «Извините, должен…»

А то позвонит, трубку схватит и начнет будто по прямому проводу с Москвой разговаривать. Здорово, говорят, действовало.

Упаси вас бог при посетителе самому абонента вызывать!

Это несолидно! Если вам даже делать нечего, все равно пригласите секретаршу: «Соедините меня с Иван Сергеевичем…»

У Бушуева хороший приемник стоял. Не приемник, а прямо труба иерихонская, орган. Жаль, он его в облисполком забрал. Ничего, помозгуем, может, заказной поставим. Хорошо еще иметь в кабинете барометр. Если посетитель скучный, можно встать, подойти к барометру, постучать указательным пальцем: «На сушь идет! О-хо-хо!» Или: «Ночью дождь будет». И посетителю интересно, и вам приятно — вроде разминки.

Каблуков с удивлением посматривал на Стряпкова: «Откуда все это у него? Кто бы мог подумать? Дурак дураком, а мысли интересные».

Обласканный вниманием, Кузьма Егорович фантазировал, как мог:

— Кроме письменного стола должен быть еще поперечный. Это даже не правило, а, если хотите, закон! Да! Закон. И на столе всегда должна быть разложена чистая бумага — вроде как приготовлена для совещания, которое начнется минут через десять. Это на посетителя сильно действует. Который постеснительнее, он даже не присядет при виде такой подготовки и начнет излагать просьбу стоя…

— А ведь это верно, — подхватил Каблуков. — Я как-то был в облисполкоме, вот так же бумага разложена. Я заволновался, ей-богу, заволновался — пришел, думаю, невпопад.