«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 - Йоханнес Штейнхоф

Он запнулся. Что он еще мог сказать? Снова ушел один из самых молодых. Отвернувшись, я тоже молчал.

Шварц уже начал демонтировать с самолета оборудование. Мы решили снять и забрать с собой рацию и часы. Шварц должен был остаться около обломков, пока мы с воздуха разведаем маршрут, по которому мог бы проехать эвакуационный автомобиль.

Боль в спине возникла снова, едва я поднялся на пару сантиметров. Меня мучила жажда, пот лился по мне ручьем. Как обычно, кабина «шторьха» походила на духовку. Было 2 часа пополудни, когда мы взлетели. «Шторьх» поднялся над сухим полем, оставив на земле после нашего короткого разбега облако пыли. Наше движение сквозь воздух принесло некоторое облегчение жары. Указатель температуры масла показывал максимально допустимое значение, но я не имел никакого желания подниматься в более прохладный слой воздуха, так как там мы были бы во власти «спитфайров» и «киттихауков».

Мы, вероятно, находились в 50 километрах от Джербини. До горизонта простиралась равнина с полями желтого жнивья. Видимость была не очень хорошей, воздух дрожал от жары. Я пытался найти какие-нибудь наземные ориентиры, когда Бахманн внезапно затряс меня за плечо и завопил в ухо:

– Они атакуют Джербини! Они бомбят…

Тогда и я тоже увидел коричневые фонтаны земли. Казалось, что вся равнина неожиданно пришла в жуткое движение. Аэродром истребителей-бомбардировщиков перепахивался бомбами, и на землю, очевидно, опустился настоящий ад. Когда я приблизился к нашей собственной взлетно-посадочной площадке, она была полностью закрыта завесой пыли. Мы не могли определить, находились ли наши истребители в воздухе, но садиться теперь было безумием. У меня имелось достаточно топлива, чтобы достигнуть Трапани, куда эскадра должна была прибыть тем же вечером. Но Шварц ждал около моего разбитого самолета у подножия Этны и останется там, пока не прибудет помощь.

Приняв решение, я повернулся к Бахманну.

– Летим в Трапани! – прокричал я. – Мы позвоним по телефону в штаб инспектора истребительной авиации относительно эвакуации моего самолета и попросим их позаботиться о Шварце.

Я развернул «шторьх» в северном направлении, чтобы пересечь горы и достичь побережья. Только там, летя на малой высоте над шоссе в Трапани, мы были в безопасности от вражеских истребителей.

Поглядев назад, я увидел, что расползавшееся коричневое облако пыли, подобно одеялу, накрывало равнину. Из него появлялись грибовидные столбы сине-черного дыма от горящих самолетов.

Я пролетел над выжженным склоном горы, а затем поднял «шторьх» к голым скалам и гребню. Полуденная жара вызывала чрезвычайно сильные турбулентные потоки, так что я должен прикладывать большие усилия, чтобы сохранять управление. Справа от нас высился снежный конус вулкана. Затем земля круто шла вниз в виде восхитительного лесного склона, который резко обрывался там, где начиналось глубокое синее море. Я достиг побережья около Чефалу, узнаваемого по своим характерным утесам, и на малой высоте летел на запад, к Палермо. Воздух был теперь спокоен; двигатель монотонно гудел, и горячее полуденное солнце било нам в глаза через плексиглас кабины. Я подвигался на своем жестком сиденье, пробуя преодолеть усталость. Но члены моего тела были столь же тяжелы, как и голова, в глазах от жары и перенапряжения поплыли цветные круги. Я был на ногах с четырех утра.

Англичанин, который подстрелил меня, пробил оба радиатора под крыльями. Однако бронепластина за моей головой предотвратила конец. Я знал, что некоторые из моих пилотов снимали ее, потому что хотели иметь непрерывный обзор задней полусферы, и я решил, что прикажу им вернуть ее на место.

Я задавался вопросом: застали ли эскадру на земле? Это была худшая и наиболее бесславная ситуация, которую можно было придумать для летчика. Всего лишь два года назад экипажи наших собственных бомбардировщиков ежедневно и успешно выполняли ту же самую задачу: уничтожение вражеских военно-воздушных сил на земле… Я думал о несчастном Фрейтаге, который едва не сходил с ума, когда вынужден был сидеть на корточках в траншее, бессильно слушая свист и разрывы бомб.

Сколько самолетов этим вечером прибудут в Шакку и Трапани? Нашим прекрасным механикам приходилось показывать чудеса изобретательности. Непригодные для полетов самолеты безжалостно разукомплектовывались, поскольку ситуация с запасными частями была катастрофическая.

Нам надо было эвакуироваться с имеющихся аэродромов прежде, чем нас полностью уничтожат. Я решил, что на следующий день пролечу на «шторьхе» над гористой частью острова, чтобы разведать возможные посадочные площадки. Там, между Трапани и Энной, должны были быть подходящие места, где мы могли бы укрыться от бомбардировщиков. Я должен был сообщить инспектору истребительной авиации о своем плане и надеялся, что его телефонная линия все еще не повреждена. На самом деле я лишь обманывал себя, как обманывал три месяца назад в Тунисе, когда остатки эскадры были перемолоты в ходе безнадежного сражения на плацдарме на мысе Бон.

Какими ужасающе безразличными мы стали! В течение нашей последней ночи в Северной Африке мы должны были уничтожить автомобили, самолеты, радиостанции и запасные части. Эти действия превратились в оргию вандализма, и, возможно, именно тогда наше отношение к ценности этих вещей изменилось.

Если я не занимался чем-нибудь, то сразу же засыпал. В военное время размышления ни к чему хорошему не приводят. Я бросил «шторьх» в крутой вираж и понесся на малой высоте над берегом. В тот момент нас подбросило воздушным потоком самолета, обогнавшего нас на той же самой высоте. Сделав на «шторьхе» полный разворот, я увидел «сто девятый», направлявшийся в Трапани.

В начале второй половины дня я приземлился на некотором расстоянии от командного пункта, на поле, поднимавшемся вверх к горе Эриче. Как только пропеллер перестал вращаться, напряжение полета спало, и единственное мое желание состояло в том, чтобы закрыть глаза и продолжать сидеть на своем месте.

Бахманн открыл боковую дверь кабины, и немедленно снова почувствовался зной; опять стрекотали кузнечики, пахло маслом и смазкой, нагретыми под палящим солнцем. Едва я выпрямился и занес левую ногу над порогом двери, чтобы выбраться наружу, как моя спина снова заболела.

Застонав, я самостоятельно опустил обе ноги на землю и встал, поддерживаемый Бахманном. В воздух поднялись облака кузнечиков, пока мы сквозь чертополох и дикий редис шли к палатке, где нас ожидал «кюбельваген». Поездка к командному пункту была страданием, поскольку автомобиль не амортизировал толчки и ехал, «считая» на дороге одну борозду за другой.