Собрание сочинений. Том 4 - Петр Павленко

— Братья новгородские! — кричит он. — Помните дело на Неве?

— Помним! — отвечает площадь.

— Помните, был я начальником стражи, первый принес князю Александру весть о шведах?

— Помним, помним!

— Опять привел бог быть вестником горя! И пусть, как в тот раз, обернется горе радостью. Немец, братья новгородцы, взял Псков, идет на вас! Бросай торг, Новгород, посылай в Переяславль за князем Александром. Без него быть нам битыми как пить дать!

— Погоди, чего зря шум? — расталкивая толпу, подходит к монаху посадник. — Чего людей морочишь?

— С немцем у нас мир записан. Верно, Господин Новгород?

— Верно! Верно!

— Мало чего — Псков взяли! Не должно того быть. А и вышло — откупимся. Не впервой. Нам, брат, война ни к чему. У нас ныне товару девать некуда. — Он показывает на торговые склады и пристани. — Все причалы завалены, все лари забиты.

— Русскую землю на товар меняешь? — кричит псковитянка.

— Да стой ты, какая тебе русская земля? Где ты ее видала? Каждый сам за себя стоит. Где спать легли, там и родина.

Пелгусий. Немец далеко зашагал, ему Пскова мало. Звать Александра, вот и все! Вам, старшим, все едино, кто над вами, вы ото всех откупитесь, а младшим людям под немца итти смыслу нет.

— Верно, верно! — кричит беглый князь Иванко. — И нечего Александра ждать. Собраться живо да ударить на немца! Хоть меня выберите — я поведу. В делах бывал не таковских.

Посадник. Не быть тебе, князь Иванко, в челе Новгорода. Тебе одна забота — деньгу наскрести, славы добыть…

Василько. За святую Софью грудью встанем! Не дадим!

Посадник. У тебя грудь медная (показывает на кольчугу Василька), а у меня серебряна (показывает деньгу). О серебро и меч тупится.

Голоса: Звать Александра!..

— Не хотим твоего Александра!..

Пелгусий. Как погонит немец русских людей да промеж немцев и Ордою как зажмемся мы, — вот тогда попляшешь.

Садко. Откупимся! Чего каркать! Не купецкое дело на мечах сечься!

Голоса: Давай Александра!..

— Откупимся и без его!

На торгу смятение. Купцы запирают лавки.

На пристани Иван Данилович Садко грузит свой струг, поднимает паруса.

— И окаянный же город! — говорит он соседу-персу. — Сроду не было в нем спокойствия.

— Весели город, красива город, — говорит перс, спокойно глядя на побоище, но и его приказчики тоже готовят струг к отходу.

Венецианец говорит шведу по-латыни:

— Надо посылать в Псков, к магистру, людей от нас, просить охранную грамоту…

Но люди от магистра уже и сами здесь. Тот приближенный боярина Твердилы, Ананий, что вводил немцев во Псков, шныряет в толпе, ведет разговор.

— Никакая сила их не возьмет! — говорит он опасливо. С ним два чужеземца, одетых купцами, но видно, что это рыцари. Они ходят как в латах — деревянной походкой.

4

Рыбари в Переяславле вытащили невод, чинят его и поют. Руки Александра неспокойны, он рвет снасть.

— Это тебе, Александр Ярославич, не шведов бить — работа тонкая, — говорит один из дружинников под общий смех.

Открывается окно небогатого княжеского терема в Переяславле.

— Сань! Сань! — кричит княгиня. — С Новгорода к тебе. Иди-ко!

Дружинник Михалко скидывает с себя новые сапоги:

— На, мои надень. Фряжеского шитья все-таки.

Александр, смеясь, отказывается.

— Сапогами Новгород не удивишь, — говорит он, идя к терему. Крестьяне стеной придвигаются к нему.

— Ну, слышь, Ярославич, — берет его за мантилью древний старик, — держись крепко! Небось, за тобой прибыли?.. Ты, значит, берегись… понял?

— Ты за всех ответчик! — бросает вслед молодой крестьянин Никита.

В чистой горнице сидят новгородские послы с архиепископом. В углу, у киота, стяг Невского, на бревенчатых стенах оружие: мечи, кольчуги, забрала.

Князь входит. Послы встают и кланяются до земли. Лицо Александра весело.

— Здравствуй, князь! — говорят послы. — Челом пришли бить.

— Добрым гостям всегда рады. Опять чего-нибудь не поделили у себя в Новгороде, сутяжники?

Среди послов Гаврило Олексич. Он говорит:

— Здорово, Александр Ярославич! Забыл, вижу, старых дружков! Неву-то помнишь? Гаврилу помнишь?

— А-а, Олексич! — смущается Александр. — Да и верно, подзабывать стал. Махнул я рукой на вас, не живать мне, видно, с вами.

— За тем и пришли, князь, — говорит владыко. — Беда у нас. Немец Псков пожег, на нас готовится. Просим тебя на стол.

Гаврило. Какая тут тебе жизнь? Гляди-ко, как смерд живешь. Княгиня по воду сама бегает, щи варит. Уж тебя ли Новгород не утешит, не обласкает?

Александр ходит по комнате, думает.

Тяжелы вы, новгородцы. Трудно с вами Русь править. За себя молельщики.

Владыко. Приходи, князь, спасай нас. Спасешь — твой будет Новгород навеки.

Александр. Краснобаи вы! За Русь боли нет. За себя только ответчики. Чем немцев бить хотите? Я их бил рукою новгородской, да суздальская была в припасе, да головой кумекал владимирской, да ноги меня держали переяславльские… А вы одной деньгой драться мастера, господа новгородцы.

Гаврило Олексич. Нет, теперь Новгород не узнаешь, князь. Рядились долго, но зато уж одной стеной стоим теперь за тебя.

5

На мосту через Волхов идет бой между сторонами Новгорода.

Меньшие — народ простой, ремесленники и крестьяне — за призыв Александра, большие — купцы — за сговор с немцами.

— Ни тебе пожить, — кричит Буслай, сторонник мира, раздавая удары, — ни тебе отдохнуть! (Валит Пелгусия наземь.) Ни тебе семью завести! (С размаху бьет кулаком Садко.)… Седьмой раз сватаюсь… Уж кого только не били, а конца не видать!

Среди дерущихся видно несколько женщин. Псковитянка, воеводиха, скинув наземь душегрейку, закачав юбку и засучив рукава сорочки, бьется, как мужчина.

Ананий, лазутчик Твердилы, вертится на народе.

— Не пойдем на рать! — кричит он. — Сирот плодить?

Монах Пелгусий схватился с Буслаем. Тот рванул рясу, из-под нее блеснула кольчуга; тогда монах перехватил руку Буслая и толкнул его с моста в Волхов.

Князья Иванко и Василько хоть сами не бьются, но поддают жару со стороны.

— На бой! На бой! — орут они. — На немца! А дружине нашей весь полон, все добро пойдет. Кто пеший, тот на коне вернется. Кто драный да латаный, в атлас нарядится.

Но вот меньшие стали одолевать бόльших. Псковитянка (она среди меньших) нагоняет только что вылезшего из воды Буслая и снова толкает его в воду.

— О господи, вот девка-то! — в восторге лепечет он и падает в воду с блаженной улыбкой.

Персы на стругах смеются. Загадочно глядят индусы.

— Звать Александра! — кричит одна сторона.

— Договоримся с немцами! — кричит другая.

Побитые горожане ведут к мосту мать Буслая, Амелфу Тимофеевну.

— Усмири твоего Ваську, Амелфа Тимофеевна, — говорят они, повязанные полотенцами, хромоногие. — Вчистую же всех перебьет!

— У-у, оголец! — мрачно кричит она сыну, грозя палкой. — Поди, уши-то выдеру! — и она заносит руки над сыном.

Буслай кланяется ей в ноги, глазами ища псковитянку.

— Здорово, Амелфа Тимофеевна! — раздается над ней голос Александра. Склонясь с коня, он берет ее за руку. — Чего богатырей моих хлещешь?

Амелфа Тимофеевна говорит:

— Гляди-ка, сколь навалял!.. Люта душа!

— Это Буслай лютый-то? — Александр здоровается с ним, и Буслай польщен вниманием князя.

— Кой месяц драка шла, господа новгородцы? — весело спрашивает Александр народ. — Отдохнули бы, господа купцы!

— Ступай к себе в Переяславль! Не люб нам!

— Люб!..

— Опять на шею сядешь! — раздаются крики.

— Шеи у вас мягкие, сытые. Отчего на мягкое не присесть?

Он въезжает, сопровождаемый дружиною, на Ярославов двор. А на Волхове появляется с песнями переяславльское крестьянское ополчение,

6

В бывших владычных покоях во Пскове. Заседание у магистра. В соседнем покое слуги расставляют столы для гостей, приносят яства.

Вокруг магистра и епископа — знатные рыцари, полесские и литовские воеводы.

Магистр говорит епископу:

— Новгород сам себя побьет… Смутьяны… торгаши! Но вы, почтенный отец, не точно понимаете указания Рима. Наша задача — неуклонно двигаться на Восток… неуклонно!

…и крестить, повергая к стопам Рима, покоренные области, — добавляет епископ. — Люди же вас не должны беспокоить.

— То есть как же? Кого же тогда вам крестить?

— Области, граф. Все эти леса, поля и реки — все ваше. Людей же надо обращать в истинную веру с большой осмотрительностью, и я предпочитаю спасать их души, не задерживая надолго тела в земной жизни.