Пляжный клуб - Элин Хильдебранд

Женщина протянула ей пиво.

– Хотите глоточек? – спросила она. – Ледяное.

Сесили взглянула на запотевшую бутылку. Ей очень хотелось ее принять на глазах у отца, чтобы он понял: она сама решает, как ей поступать.

– Пошли, Дебра, – сказал мужчина.

Женщина одарила Сесили ослепительной улыбкой. Миссис Спрэт и мистер Кадиллак. Сесили отвела глаза и обратила взгляд на пролив – волны нежно ласкали отцовский пляж.

– Мне очень жаль, – проронила она.

А еще Сесили отводилась роль пляжного консьержа, посланника доброй воли. Она ходила среди отдыхающих и болтала со всеми, стараясь сделать так, чтобы люди были довольны. Как только она запомнит, как кого зовут, и узнает самые необходимые детали, то сможет обходиться без списка. Сесили не терпела болтовню, ненавидела само это слово. У нее всегда были проблемы: что сказать, не выдав то, что на самом деле крутилось на языке. Ее так и подмывало спросить: «Почему вы проматываете деньги? Разве вы не слышали о глобальной проблеме голода? У вас совсем нет совести?» «Пляжный клуб» существовал с 1924 года. Когда-то любой желающий мог заплатить четвертак и спокойно наслаждаться солнцем. У отца висели старинные фотографии, где отдыхающие в старомодных купальниках сидели под чудными зонтиками в полоску или горошек и потягивали из бутылочек сарсапарель. И эта картина ей нравилась куда больше. Она даже повесила одну такую фотографию в своей комнате в школьной общаге.

Ко Дню независимости число посетителей достигало пика. Год выдался жарким и солнечным. На южном берегу звучала музыка, играли в волейбол и кегли, устаивали пикники, кидали фрисби, выгуливали собак. А здесь, в «Пляжном клубе», царила скука, радости не было. Разве что мистер Конрой со стеклянным глазом и отвисшими старческими мышцами щеголял в усыпанных звездами патриотических плавках. Вот и вся забава.

Сесили стояла в кабинете отца.

– Сущий ад, – сказала она, выглядывая из окна на пляж.

– Однажды все это станет твоим, – проговорил отец.

– А если я не хочу? – спросила Сесили.

– А что тут можно не хотеть? – удивился Билл. – Теперь иди и покажи им, кто тут босс.

– Ты здесь босс, – буркнула Сесили. – Иди и сам покажи.

Билл усмехнулся, но тут же посерьезнел.

– Иди-иди. И не забудь пожелать каждому хорошего Дня независимости.

Для начала Сесили предстояло пройти мимо пляжных мальчиков – Кевина и Брюса.

– Эй, конфетка! – крикнул ей Брюс, тощий прыщавый юнец в очках. Он считал, что невероятно крут, поскольку осенью поедет учиться в Йельский университет.

Сесили задрала средний палец. Кевин сидел рядом с Брюсом и дико хохотал. Мальчишки! Утром они расставляли зонты и плюхались на песок, точно пара уродливых лягушат. Если кому-то из отдыхающих требовался шезлонг или полотенце, парни неохотно поднимались и топали помогать. Не самая хлопотная работенка. Даже Сесили могла им позавидовать.

Миновав супругов Спунакер и Паттерсон, Сесили остановилась возле изумрудного зонта, который был ближе всего к воде. Под ним восседал майор Кроули. Из года в год тот же зонт, то же место и неизменное одиночество, потому что на пляже миссис Кроули страдала аллергией. Майор Кроули ушел в отставку задолго до рождения Сесили, но и по сей день его отличала военная выправка. Зеленые армейские плавки, пилотские очки и форменная стрижка, выгодно оттенявшая седину.

– Приветствую, мой юный друг, – пророкотал майор.

Сесили подошла к его шезлонгу и уселась на песке.

Каждый день они перебрасывались словцом. Отец подчеркнул, что майор заслуживает особого внимания, поскольку в клубе он состоит без малого полвека.

– Здравствуйте, майор. С Днем независимости!

Майор Кроули частенько вспоминал деда Сесили, рассказывал о нем много и охотно. Иногда ей доводилось услышать о славных днях службы в кавалерии, когда майор скакал по лесам, выслеживая беглых нацистов.

– Когда твой дедушка, Большой Билл Эллиот – мы все его называли Большим Биллом – покупал этот пляж, он попросил моего совета. И знаешь, что я ему сказал?

– Подарочные полотенца, – ответила Сесили.

– Так точно. И знаешь почему?

– Именно мелочи позволяют заведению выгодно выделяться среди им подобных.

– Однажды здесь все станет твоим и тебе придется самой следить за тем, чтобы бизнес шел отлично. Возможно, меня не окажется рядом и некому будет прикрыть твой тыл.

Подобные слова Сесили слышала уже раз сорок. Ей хотелось честно признаться, что она не горит желанием заниматься «Пляжным клубом», что ее давно манят далекие голоса. Иные страны, иные народы.

– Расскажите мне про Германию.

– Про Германию? – спросил майор. – Ты хочешь узнать, как я выслеживал в горах фашистов на верном скакуне? Его звали Либхен. Хороший был конь. Жеребец. Мы предпочитали жеребцов – они не такие пугливые. А страху там довелось натерпеться.

– Нацисты – жестокие убийцы, – проронила Сесили.

– Один из них приставил дуло к моей голове, – вспоминал майор. – Я уж подумал, ну все, конец. Восемнадцать годков мне было. Знаешь, о чем я больше всего тосковал в тот миг?

– О миссис Кроули?

Пилотские очки майора сползли на кончик носа.

– Нет, ее тогда не было. Она появилась позже.

– О родителях?

– Не-а.

Он ткнул пальцем в дужку.

– Я думал про пиво и сигареты. У меня на ту пору только и было в жизни: пиво да сигареты. Мне хотелось курить «Лаки» и пить «Миллер». Стало так грустно, что вот он, мой неизрасходованный потенциал – сколько я мог бы выпить и выкурить в жизни – сейчас рухнет лицом в грязь, продырявленный вражеской пулей.

– И что потом?

– Этот слизняк держал пистолет у моего виска, я чувствовал его запах. Вонял он как свинья. Я стоял на коленях, и глаза мои были на уровне его промежности. И вдруг вижу, по штанам его растекается лужа. Обмочился, вонючка такая, от страха в штаны наделал. Я вышиб у него пистолет, он – деру. Потом, правда, наши отловили его и пристрели как собаку. – Майор Кроули снял очки и улегся в шезлонг. – Я вот думаю, а может, он был неплохим парнем. Не больно-то мы тогда разбирались, убили – и дело с концом… – В голосе майора проснулись низкие рокочущие нотки. – Сегодня, Четвертого июля, имею честь сообщить, дитя, что на этой земле тебе больше ничто не угрожает. Нет больше никаких фашистов.

Старый ветеран уронил голову на грудь и задремал. Сесили взяла пляжное полотенце и прикрыла его ноги от палящего солнца.

Сесили пробиралась дальше меж зонтиков по первому ряду. Миссис Минелла, семейство Папале, чета Хейс, единственная чернокожая пара из всех членов клуба… Вдруг ее кто-то позвал.

– Мисс! Мисс! – Какой-то человек под канареечным зонтиком подавал ей знаки. Сесили направилась к молодым людям, спешно выискивая их фамилию в списке. Кертайн? Кершнер? Как там их зовут? Мужчина уже начал лысеть. На его макушке наметилась плешь, которую с лихвой компенсировала безупречно подстриженная эспаньолка. Голову спутницы венчала копна огненно-рыжих волос – почти того же оттенка, что и у Сесили, однако, в отличие от молодой наследницы, чья кожа еще как-то принимала загар, эта женщина была усыпана миллиардом веснушек.

Сесили улыбнулась:

– Привет! Чем могу помочь?

– У нас тут возник небольшой спор, – сказал мужчина.

– Дуглас! – воскликнула дама. В недовольстве она сложила руки на груди, прикрыв ими безупречный верх купальника от «Шанель».

Дуглас и Мери-Бет Кершнер. Наконец Сесили отыскала их фамилию в списке.

– Понимаете ли, моя жена – человек широкой души, – начал Дуглас Кершнер. – Благотворительность для нее превыше всего.

– Дуглас, – прервала его миссис Кершнер.

– С благословения церкви она разбила сад, где выращивает всякую всячину для бедняков, чтобы обездоленные граждане Гротона, штат Коннектикут, могли полакомиться, например, свежей зеленью, – продолжал Дуглас Кершнер.

В уголках рта миссис Кершнер пролегли горестные морщинки.

– Я не знала, что в Гротоне есть бедняки, – удивилась Сесили.

– Бедность есть везде, – заметила миссис Кершнер.

– И теперь, ценой ее немалых усилий, бедняки Гротона могут вдоволь насладиться изысканным вкусом рукколы, салатного цикория и эстрагона, – подытожил мистер Кершнер. – Эстрагон для бедноты! – воскликнул он, патетически воздев к небу руки (и обнажив взору кустистые подмышки).

– Дуглас! – воскликнула миссис Кершнер.

– А почему бы не посадить кукурузу? – невинно поинтересовалась Сесили. – Или помидоры?

– Или хотя бы картошку, – добавил мистер Кершнер. – Что-нибудь существенное.

Миссис Кершнер шмыгнула. Из-под черных очков в форме кошачьих глаз потекли настоящие слезы.

– Ты меня совсем не уважаешь, Дуглас, – всхлипнула она. – Высмеиваешь все, что я делаю. И еще втягиваешь в это посторонних, чтобы и они всласть побросали в меня камнями.