Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА III - Инга Андрианова

Симург

Мы были стаей одиноких птиц,Изгоев, запевал и забияк.Со всех на свете стран и заграницСобрали нас, сформировав косяк,И был прекрасен этот жуткий стан,Где над смутьяном царствовал смутьян.

Здесь были китоглавы и грачи,Бакланы — пожиратели сардин,Фигляры, гарпии, бородачи,И каждому в клюв палец не клади,И каждый где хотел, там и кружил,И с нами только ветер злой дружил.

Кому пришла идея нас собратьВ столь разношерстный, бешеный кагал,Какую цель должна такая ратьДостичь, никто из нас не понимал.И вот перо к перу, глаза в глаза —Слетелись побродяги на базар.

Утес, что облепила наша дичь,С ума сходил от криков, драк и ссор.И вот какой-то дряхлый жалкий сыч,Протяжно свистнув, начал разговор.И стихло все. Квохтанью старикаВнимали птицы, небо и река.

Он молвил: «На горе священной КафЖивет загадочный царь птиц Симург.И мы должны, свой норов обуздав,Всем скопищем отправиться к нему.Нас выбрали из многих, но — беда,Что все не доберемся мы туда.

И прежде, чем подняться на крыло,Я должен познакомить вас с Огнем,Мрак посвятит в свое вас ремесло,И кое-что вам растолкует Гром.Да здравствует Симург! Эй, сброд чумной,Нас гибель или слава ждут. За мной!»

Что? Как? На кой?.. Зачем? Куда? К чему?Воспитанный отмщеньем и войной,Стан загалдел: «Какой еще Симург?Пошел бы он со всей своей родней!Какой еще там, к черту, царь и бог?Да он уже давно, наверно, сдох!».

Но наша ругань длилась ровно миг.Вдруг грянул Гром, и задрожал утес,И первой молнии сверкнувший бликДесяток крикунов смахнул с берез,И, взвизгнув в страхе, стая в небесаВзвилась, от смерти крылья унося.

Мы драпали куда глаза глядят,А Гром за нами несся на парах,Косили молнии за рядом ряд,И только перья рассыпались в прах,Но все ж мы выбрались черт знает какИз-под грозы и вляпались во Мрак.

В такую тьму, что не видать ни зги.Всю ночь мы мчались в полной слепоте,Пока не поняли, что есть мозги,Чей свет не равнозначен темноте.И вот уж, тьму лучами из глазницПронзая, мчится дальше клин жар-птиц.

Но главным испытаньем стал Огонь.Необорим и недоступен свет.Вблизи приятно, но попробуй, тронь:Сиянье, радость, вспышка — и привет.Там, где мы были, на краю Земли,Немало пепла ветры намели.

И вот, пройдя сквозь сотни передряг,Все одолев, мы все еще летим.Нас ровно тридцать. С нами наш вожак,Ведущий клин по грозному Пути,И иногда нам снится, что вот-вотОкончится наш сказочный полет.

И иногда еще такой нам сонМерещится, что будто бы мы все,Вся стая, все мы вместе — это Он,Летящий по небу во всей красе,Достигший Истины счастливый принц…Мы были стаей одиноких птиц.

Сказка о волшебном яблоке, экзистенциальном вопросе и прытком лесничем Елпидифоре,

рассказанная с применением современной изящной терминологии

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были канцлер с канцеляршей — это, значит, король с королевой по-старому. Эпоха тогда была просвещенная, и наука сильно продвинулась вперед, и ученых развелось — пруд пруди, все одни доктора да члены-корреспонденты, и канцлер с канцеляршей держали у себя при дворе с дюжину таких членов, да вот, к несчастью, ни один из этих корреспондентов не мог помочь своему покровителю в его недуге. А недуг-то и заключался всего-навсего в том, что не было у канцлера и канцелярши детей.

Для нас с вами, уважаемый электорат, это, конечно, не ахти какая беда — отсутствие потомства. Иное дело — цари. Им по статусу положено иметь наследников, ну если не целый выводок, то хотя бы одного, самого задрипанного, лишь бы народу было сподручно кормить его с ложки. А то если народу некого кормить с ложки, то опускаются у него, у бедного народа, руки, и становится он сам не свой, худеет и умнеет на глазах, и всячески развинчивается. Ну да бог с ним, с народом, не о нем речь.

Итак, для королей забота о продолжении рода — настоящая беда, у них прямо лицо перекашивается, когда речь заходит о детях, а уж когда их нет, то тут и вовсе туши свет, бросай гранату. Чего только ни перепробовала бедная венценосная чета, чтобы достичь присовокупления в семье. Куда их только ни укалывали всякими иглами хитрые китайцы, какой только активной биологической приправой ни пичкали их ушлые американцы, какие только конечности ни массировали им оголтелые турки, — ничего не помогало державным супружникам избавиться от неплодия.

И вот, когда все средства уже были испробованы, и у всей демократически настроенной части населения государства пошатнулась вера в непререкаемый авторитаризм науки, вспомнил канцлер Полкан Тринадцатый старую легенду про волшебную яблоню, якобы приносящую потомство тем, кто сжует плоды с этого дерева. (Ну, не всем подряд, конечно, приносящую, а только женщинам. Мужчинам, в силу их физиологических отличий от слабого пола, подобная перспектива не светила, хоть скушай ты все то магическое растение со стволом, с листьями, с корнями и с землей, на которой оно стоит. Ну, если только ты очень хочешь, в порядке исключения, при изменении мужеского пола на женский, — тогдашняя наука уже и до такого непотребства докатилась — страждешь исправить себе, так сказать, детородный инструмент и воспитать дите без вредного влияния феминизма, то можно и мужика от неплодия вылечить. А вообще-то, конечно, фрукт этот предназначался для женского сословья.) Ну а легенда, стало быть, вот какая.

Со времен глубокого средневекового мракобесия и ханжества ходил в тех краях сказ о злой ведьме Ягине, которая однажды выручила из беды бога смерти и воздаяния по заслугам по кличке Чох. Не поделил этот самый Чох с богом жизни и радости Пыхтуном одну нимфу — ну, не нимфу, а так себе нимфеточку сомнительной наружности, и вышел у них скандал на весь небосвод. Десять лет подконтрольные им средства массовой инсинуации густо сдабривали эфирное пространство лазури отборнейшими помоями, чему были несказанно рады отупевшие в религиозном невежестве канцелярские народности, не уставая хвалить небо за подкорм хилых посевов мака и конопли, пока в начале третьего года Господу нашему царю-батюшке, то есть самому главному их теневому богу, которому все заочно плевали в рожу, а очно признавались в чувстве и целовали в седалище, не надоела их собачья полемика. Чтоб более никому не повадно было хамить друг другу за глаза обидными плюрализмами, Главный временно отстранил Пыхтуна от занимаемой должности, отдав заботу о радостной жизни на откуп инквизиционной опричнины. Бога же смерти как сильно отметившегося в ругательном ремесле сквернавца снабдил для совершенства в означенном искусстве таким выразительным обличьем и такими морфологическими ресурсами, что бедняга Чох утратил всякую возможность геройствовать на любовном фланге. Стоило ему только раскрыть свое любезное хайло перед какой-нибудь божественной грешницей и обратить на себя ее взоры, как несчастную красотку от одного созерцания этого мордоворота и от потоков рифмованного мата начинало крючить и буравить, и наизнанку выворачивать, что, вполне понятно, несколько мешало их дальнейшему продвижению в сторону алькова. Короче говоря, тут не то, что амурного удовлетворения не получишь, рюмку шафрана — и то не опрокинешь — плавники с бивнями чинят препоны. Вот в этот самый момент и подвернулась Чоху ведьмочка Ягиня.