Динка - Валентина Осеева

– А! Покраснела, покраснела! – кричит она.

– А тебе, Мышка, оказывается, недостаточно, что человек попал в неловкое положение, тебе надо еще подразнить его, да? – улыбаясь, говорит мать, но ой-ой-ой как боятся дети этой улыбки! – Ты радуешься, злорадствуешь, Мышка? Ты совсем как тот голубь в басне Крылова, помнишь?

Чижа захлопнула злодейка западня:Бедняга в ней и рвался, и метался,А голубь молодой над ним же издевался.

Мышка сильно теряется, белые волосы ее прилипают ко лбу, лицо делается маленьким и несчастным.

– Мама, мамочка, не говори так! – испуганно бормочет она и, закрыв лицо руками, выбегает из-за стола.

– Ну к чему это, Марина! – обрушивается на сестру Катя. – Что это за издевательство, на самом деле! Кому надо, тому не попадает! Ты просто пользуешься беззащитностью Мышки, знаешь, что она хорошая, добрая девочка, и придираешься к ней, как ни к кому!

– Так вот, если она добрая и такая хорошая, то ей уж совсем не к лицу дразнить сестру, когда она видит, что та и так готова провалиться сквозь землю.

– «Провалиться сквозь землю»! – с возмущением кричит Катя. – Никуда она не провалится, у нее хватит еще дури для трех таких старушек!

– Надо чувствовать состояние другого человека, а если у Мышки этой чуткости нет!.. – повышает голос мать.

– Не спорьте, не спорьте! – просит Алина. – Мышка плачет, мама!

– Она и должна плакать, потому что ей стыдно, – упрямо отвечает мать.

Катя в сердцах встает из-за стола:

– Ну, Марина, этого я тебе никогда не прощу! Ты мать и такое выделываешь!

– Так, может, я «такое выделываю», как ты выражаешься, именно потому, что я мать? – с невеселой усмешкой отвечает ей сестра.

Катя уходит. Динка исподлобья оглядывает опустевший стол. Алина сидит потупившись, мама нервно стряхивает со стола крошки, Мышки нет. Мышка где-то тихонько плачет, она совсем не может выносить, когда мама на нее сердится.

Динка чувствует себя виновницей всего, что произошло.

«Чтоб он пропал, мой несчастный язык, – думает она, – чтоб он распух так, чтобы не повернулся больше во рту! Вот намажу его медом и выставлю пчелам – небось тогда уж не забормочет что попало!.. Лучше уж правда было рассказать про трех старушек. Пусть бы они сами между собой столкнулись. Одна немая, другая глухая, а третья слепая».

Алина неодобрительно смотрит на младшую сестру.

– Всегда ты подымаешь целую бучу... – тихо говорит она Динке.

– Довольно, Алина! – останавливает ее мать и встает из-за стола.

Она идет к Мышке и приводит ее, уже успокоенную. Катя тоже возвращается на свое место. За столом начинается обычный разговор. Приходит Лина и спрашивает, понравился ли ее новый суп с «крикадельками». А мать говорит, что она даже не заметила, что суп был с фрикадельками.

– Ну, милушка, тебе и вола положи на тарелку, так ты не заметишь, – подозрительно оглядывая лица детей, отвечает Лина.

И понемногу все начинают улыбаться, на заплаканном лице Мышки тоже появляется прежняя улыбка, Катя перестает дуться, Алина шутит с мамой, а Динка сидит подавленная, низко опустив голову, словно ей на шею привязали большой камень и этот камень тянет ее книзу.

– Динка, – тихонько шепчет ей Мышка, – я тебе отдам свои ягоды из компота, хочешь?

Динка мотает головой, и нижняя губа ее набухает от подступающих к глазам слез. Мать незаметно взглядывает в сторону девочек, напряженно прислушиваясь к их разговору.

– Не сердись, – еще тише шепчет Мышка и, найдя под столом руку сестры, тихонько гладит ее.

«Не трогай. Мне это еще хуже», – хочет сказать ей Динка, но голос не слушается ее, и, вскочив из-за стола, она быстро убегает в комнату.

– А это еще что такое? – удивленно и холодно пожимает плечами Катя.

– А вот такое... чего ты не понимаешь, – тихо отвечает ей сестра.

– А ты понимаешь? – насмешливо спрашивает ее Катя.

– Я понимаю, – говорит та и ласково кивает Мышке: – Ешь сама свои ягоды, Мышка. – Хорошее должно быть лучшим, – говорит она Кате, когда они остаются наедине. – А у Мышки все-таки не хватает чуткости.

Глава 31

У каждого человека свои дела

Дни идут, а Костя не приезжает. Алина каждый вечер выходит к калитке и ждет. Динка знает, чего она ждет, и на всякий случай вертится тут же. Но вечером ей хочется побыть с мамой, и она скоро убегает. Алина тоже постоит, постоит и уходит. Она никого не спрашивает, когда приедет Костя, но вечером, ложась спать, долго и беспокойно ворочается в своей постели. То ей кажется, что Костя раздумал давать ей «тайное и важное поручение», что он считает ее еще маленькой девочкой, не способной участвовать в делах взрослых, то она начинает беспокоиться, что с самим Костей что-то случилось – ведь он обещал приехать очень скоро. Днем, положив на колени книжку, Алина вдруг задумывается об отце. Где он, почему не пишет? Может, его уже арестовали и посадили в тюрьму...

Алине чудятся толстые железные решетки и за ними дорогое лицо... Алина встает и, опустив книжку, ходит по террасе, по дорожкам сада, стараясь успокоиться. Если бы она была старше, отец взял бы ее с собой, он не побоялся бы дать ей любое поручение, он хорошо знает свою дочку... Он рассказывал ей, что среди политических заключенных в тюрьме и на каторге много девушек... Алина возвращается домой и долго сидит у пианино, тихонько трогая клавиши. Она вспоминает мотив и слова романса, который поет дядя Олег: «Кто мне она?» Там есть такие слова, которые всегда волнуют Алину:

Чудится мне, что в тюрьме за решеткою,В мягкой сырой полутьме,Свесились донизу черные, длинныеКосы тяжелых волос...

О ком это? Может быть, о Софье Перовской?

Алина трогает клавиши, и поющие звуки наполняют ее сердце глубокой грустью. Если бы Костя приехал и дал ей обещанное поручение, если бы ей удалось его выполнить, то она успокоилась бы, она бы написала отцу: «Папа, в одном большом общем деле есть и моя капелька». А может, она написала бы иначе, но так, чтобы никто не понял, кроме отца.

– «Чудится мне, что в тюрьме за решеткою...» – тихонько напевает Алина знакомый мотив.

И хочется ей, так хочется что-нибудь сделать настоящее, нужное! Ведь Костя сказал: «важное и тайное поручение». Но Костя не едет. Дни идут... Алина молчит и ждет...

А мать тревожно говорит Кате:

– Как мог Костя так опрометчиво обещать? Хоть бы посоветовался со мной... Посмотри, что с ней делается, – она же замучилась от этого напрасного ожидания!

Но Катя сразу прекращает всякий разговор, если он касается Кости. У Кати свои дела, свое наболевшее сердце, она тоже ждет, но она ждет иначе... Ей хочется бежать, когда хлопает калитка, скрыться, спрятать голову под подушку и ни с кем не разговаривать. А сестра, ничего не зная, уже несколько раз спрашивала, не забыла ли она ответить Виктору.

«Нет, не забыла», – коротко отвечала Катя и торопилась куда-нибудь уйти от вопросительного взгляда сестры. У каждого человека свои дела, но все-таки... Разве возможно укрыться от взгляда близкого человека?

«Катя, ты прямо сама не своя последние дни. Я начинаю очень беспокоиться. Скажи мне: может, ты поссорилась с Костей и потому он не едет?» – тревожно спрашивала старшая сестра.

«Да что за глупости! Вечно ты сама себе придумываешь всякие беспокойства! Я совсем не ссорилась с Костей...» – неизменно отвечала Катя.

Но старшая сестра не успокаивалась. Она написала Олегу: «Приезжай. Я не могу понять, что творится с нашей Катюшкой...»

А у Лины тоже невесело на душе. Если Малайка не приезжает в воскресенье, то всю неделю у Лины валится из рук то тарелка, то стакан, то опять стакан, то опять тарелка... И хотя «нехристь» и «бритая голова», но мало ли что может с ним случиться? По городу и лошади полощут копытами мостовую, и конка дребезжит. И лошади, и конка не больно-то разбирают, кого давить, они и на Малайку наскочут, коль зазевается.

«Засиделись мы с Катей в девках, уж обеим за двадцать перевалило, вот и таем, как две свечечки», – шумно вздыхает Лина, разглядывая в «зеркило» свои толстые румяные щеки и могучие плечи.

У каждого человека свои дела... Мышка готовится к приходу Гоги. Она уже извлекла с чердака маминого «медицинского человека» и пересчитала ему все ребра, все печенки, селезенки и берцовые кости... Теперь уж не Гога, а она сама задаст ему вопрос, как устроен человек. Пусть только попробует не ответить! Тогда она скажет:

«Но ведь это же необходимо знать каждому образованному субъекту... или типу. Нет, «типу», кажется, нельзя сказать, а «субъекту» плохо... Джентльмену? Вот-вот! Я скажу: каждому образованному джентльмену!» – веселится Мышка, заранее торжествуя свою победу над всезнайкой Гогой.

Дедушка Никич тоже не унывает, дела у него идут на радость и удивление: ровно в десять, точно по звонку, все три ученицы спешат к нему на урок. И, пожалуй, зря он их ругал: такие старательные девчонки! И главное, Динка совсем перестала исчезать из дому рано утром; она чинно идет гулять часов в двенадцать пополудни, не раньше. Видно, поняла, осознала, прочувствовала все, что ей говорили взрослые, и исправилась. «Надо же когда-нибудь», – думает дедушка Никич.