Муравейник - Ольга Чепишко

придавались жаркому сексу. Так день за днем проходила наша «муравьиная» жизнь.

В марте мне пришло сообщение от Глеба. Он писал, что все еще любит и не представляет свою жизнь без яркого солнца – меня.

«Предлагаю встретиться, вспомнить прошлое и начать с чистого листа», – он, как и прежде, надеялся и пел старую песню.

Прошло столько лет. У меня появилась семья, и я была благодарна Господу за то, что когда-то смогла перешагнуть через наши с Глебом «больные» отношения, построить свою нормальную жизнь – без наркотиков. Я ответила парню быстро и кратко: «Я вышла замуж. Оставь меня в покое». Через минуту он позвонил.

– Что?! Как такое возможно? Мы же любим друг друга и должны быть вместе, несмотря на все трудности.

– Мне кажется, ты не в себе, – отрезала я. – О каких чувствах ты говоришь? Я никогда тебя не любила, а лишь жалела и пыталась помочь, – я не оставляла парню и малейшей надежды вернуть прошлое.

– Бред какой-то. Я тебе не верю! – выкрикнул Глеб в трубку.

– У меня есть Влад, очнись! – остудила я его пыл. – Неужто ты и впрямь думаешь, что я брошу любимого мужа и побегу на встречу к наркоману, чтобы предаться с ним былой страсти? Да никогда! – теперь уже кричала я.

В ответ, как и раньше, от него посыпались угрозы:

– Если ты не приедешь, я повешусь или выпрыгну в окно! – пыхтел Глеб. – Знай, моя смерть будет на твоей совести! И тогда уж спокойной жизни не жди, – он был вне себя от ярости.

– Да делай ты что хочешь, – ответила я, – мне плевать! – и положила трубку.

На столе меня заждался остывающий кофе. Я взяла еще теплую чашку и отхлебнула крепкий напиток.

– Тьфу, гадость какая, – по вкусу жидкость теперь напоминала подкрашенную специями воду.

За окном во всю пела песни весна: первые лучи солнца, пробиваясь сквозь облака, слепили глаза, чирикали воробьи, синицы и овсянки звонко щебетали на голых деревьях, ветви которых потихоньку оживали – на них набухали почки. Я пристально вглядывалась в пейзаж и думала о чем-то своем. Затем провела пальцем по стеклу, и мне показалось, что капли дождя потекли вниз по оставленному мною следу.

Влад вкалывал на работе как проклятый. Иногда его не было дома и в выходные. В такие минуты мне было жутко одиноко, и я начала рисовать картины. Конечно, хватало дел и в издательстве, куда я устроилась два года назад. Но те иллюстрации я создавала по требованиям авторов – для чужих книг, а дома рисовала для себя.

Моя подруга Полина все еще поправляла здоровье в Анапе. У них с Русланом никак не получалось стать родителями. А ребята хотели как минимум двоих детей – мальчика и девочку. Хотя в их положении я была бы рада и одному ребенку любого пола.

Ранним апрельским утром муж принес мне огромный букет из голубых гортензий и положил цветы на подушку рядом с моей головой. Я проснулась от благоухания волнистых цветов, которые чем-то напоминали мне морской прибой.

– Спасибо, любимый. Они потрясающие, – поблагодарила я мужа и нежно поцеловала его в губы.

– Есть еще кое-что, – заинтриговал меня Влад и поделился радостной новостью. – Я пока работаю «на дядю», но параллельно открыл свою собственную строительную компанию.

Я не знала, куда деть себя от восторга, подскочила и запрыгала на кровати с цветами в руках.

– В наше время люди хотят быть ближе к природе, – рассказывал Влад, – многие покупают землю за городом: строят дачи или дома и переезжают туда, – его глаза горели радостью. – Я подумал, почему бы и не попробовать. Опыт в строительстве у меня есть, связи тоже, – в эту минуту зазвонил телефон.

– Это отличная новость, любимый! – я захлопала в ладоши, не обращая внимания на мелодию своего мобильника. – Главное – начать, а дальше поживем – увидим. Думаю, ты прав, и вскоре потраченное время и твои труды будут щедро вознаграждены, – я крепко обняла Влада, затем слезла с кровати и взяла трубку.

– Добрый день! Это Лоя Сергеевна? – поприветствовал меня суровый мужской голос.

– Да. А вы, простите, кто? – удивилась я.

– Харников Константин Николаевич, старший следователь убойного отдела.

– Эмм… – я начала вспоминать, не убила ли кого ненароком на днях. Потом отбросила от себя эти страшные мысли и спросила: – Что-то случилось?

– Как раз это я и пытаюсь выяснить, – ответил мужчина. – Вам знаком Пустов Глеб Андреевич?

Я села на край кровати, а Влад в недоумении вытаращил на меня глаза. «Кто это?» – спросил он. Я махнула рукой и жестами объяснила мужу, что мне надо поговорить наедине. Влад вышел из спальни.

– Да, – ответила я следователю, – это мой старый знакомый.

– Ваш приятель скончался вчера, – пояснил мужской голос. – Примите мои соболезнования.

– Что, простите?! – опешила я и решила переспросить.

– Вечером безжизненное тело Глеба Андреевича нашел сосед по коммунальной квартире. Труп парня лежал в переполненной водой и кровью ванне, а его вены были перерезаны.

– Боже… – только и смогла я произнести и ужаснулась от яркой картинки трагедии в своей голове.

– Вы думаете, его убила я?

– Нет, что вы, Лоя Сергеевна. Предварительно нами уже установлено, что это был суицид, – успокоил меня следователь.

– Тогда почему вы мне звоните? – я недоумевала.

– Дело в том, что Глеб Андреевич оставил предсмертную записку, в которой упоминается ваше имя, – продолжил рассказывать мужчина. – Мы опросили соседей, и выяснилось, что когда-то вы были в близких отношениях с покойным.

– Да, – я стала нервно мять край простыни на постели.

– В контактах его телефона вы записаны как «Любимая», – добивал меня следователь.

Я почувствовала, что теряю сознание, и позвала Влада. Муж взглянул на меня и сразу принес стакан воды.

– Подождите минуту, мне надо прийти в себя, – попросила я голос в трубке и глотнула воды.

– Да, конечно. Я понимаю, – произнес следователь и предложил подъехать в участок, как только мне станет лучше.

– Хорошо, – согласилась я.

Оказалось, что мать Глеба скончалась несколько месяцев назад. А когда последний раз мой бывший разговаривал со мной по телефону, угрожая покончить жизнь самоубийством, задуманное им не заставило себя долго ждать. Сосед Глеба по коммуналке на тот момент был единственным близким ему человеком, и он же нашел его тело в ванной.

В предсмертной записке не было ничего, кроме страданий от безответной любви и сожалений о бестолково прожитой жизни. Чуть ли не в каждой строчке Глеба упоминалось мое имя. Он превозносил меня как девушку и тут же проклинал, выплескивал на бумагу слова ненависти в мой адрес, а в следующих строках просил