На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества - Орд Тоби

Одно из первых недвусмысленных свидетельств о применении биологического оружия оставили британцы, которые в 1763 году вели войну в Канаде. Главнокомандующий британскими войсками в Северной Америке Джеффри Амхерст написал в форт, где случилась вспышка оспы: “Нельзя ли устроить так, чтобы распространить оспу среди недружественных индейских племен? В нашем положении следует идти на любые уловки, чтобы уменьшать их численность”. О том же подумал и гарнизон форта, который взял инициативу в свои руки. Солдаты разослали зараженные предметы, задокументировали процесс и даже потребовали официального возмещения расходов, чтобы покрыть стоимость использованных одеял и носовых платков[362].

Если армии прошлого мало знали о болезнях и использовали биологическое оружие от случая к случаю, то наши знания позволили современным государствам совершенствовать то, что дала нам природа. Известно, что в XX веке программы по разработке биологического оружия велись в пятнадцати странах, включая США, Великобританию и Францию[363].

Самая масштабная программа была развернута в СССР. На пике в ней было задействовано более дюжины секретных лабораторий, где работали девять тысяч ученых, которые создавали боевые штаммы таких болезней, как чума и оспа, сибирская язва и туляремия. Ученые пытались повысить заразность, летальность и сопротивляемость болезней вакцинации и лечению. Они создавали системы для распространения патогенов среди противников и формировали запасы, куда, по некоторым данным, входило более 20 тонн оспы и чумы. В программе не раз случались чрезвычайные происшествия, в том числе летальные вспышки оспы и сибирской язвы (см. врезку)[364]. Хотя ничто не свидетельствует о намеренных попытках создать патоген, который угрожал бы всему человечеству, логика сдерживания или взаимно гарантированного уничтожения могла подтолкнуть сверхдержавы и страны-изгои в этом направлении.

Хорошая новость в том, что, несмотря на наши заигрывания с биологическим оружием, количество жертв от несчастных случаев и его намеренного применения остается относительно небольшим (если считать черную смерть пандемией естественного происхождения)[365]. Подтвержденное число жертв биологического оружия в истории ничтожно в сравнении с количеством жертв естественных пандемий за тот же период времени[366]. Неясно, почему это именно так. Одна причина, возможно, состоит в том, что биологическое оружие ненадежно и часто причиняет вред не только противнику, а потому государства предпочитают не делать на него ставку. Вторая, вероятно, связана с тем, что из-за негласных знаний и операционных барьеров применение биологического оружия оказывается гораздо более проблематичным, чем кажется на первый взгляд[367].

Но ответ, вполне возможно, в том, что у нас просто слишком мало данных. Складывается впечатление, что вспышки болезней, военные потери и террористические атаки подчиняются степенному закону распределения. В отличие от знакомого нам “нормального” распределения, при котором величины концентрируются вокруг центрального значения, распределения по степенному закону имеют “тяжелый хвост” все более значимых событий, где часто оказываются события совершенно разных масштабов, причем одни могут быть в тысячи и миллионы раз масштабнее других. Распределения потерь в результате войн и терроризма, как правило, идут по степенному закону и имеют особенно тяжелые хвосты, то есть большинство жертв приходится на несколько крупнейших событий. Например, основная масса военных потерь в последние сто лет приходится на долю двух мировых войн, а основная масса американцев, павших жертвами терроризма, погибла в терактах 11 сентября 2001 года[368]. Когда события распределяются таким образом, их средний масштаб до настоящего момента систематически занижает ожидаемый масштаб грядущих событий, даже если базовый риск остается неизменным[369].

А он не остается неизменным. При попытках обращения к историческим данным не учитываются стремительные изменения в сфере биотехнологий. Беспокойство у нас должно вызывать не биологическое оружие XX века, а его усовершенствования на протяжении последующей сотни лет. Сто лет назад мы только что открыли вирусы и еще не открыли ДНК. Теперь мы можем конструировать ДНК вирусов и воскрешать вирусы прошлого на основе их генетических последовательностей. Где мы будем через сто лет?

Одна из самых замечательных тенденций в сфере биотехнологий – их стремительная демократизация: новейшие техники все быстрее становятся доступными студентам и любителям. Когда происходит очередной прорыв, пул людей, обладающих талантом, подготовкой, ресурсами и терпением для того, чтобы повторить успех, стремительно расширяется: сначала в него входит горстка лучших биологов мира, затем к ним добавляются обладатели докторской степени в соответствующей сфере, и наконец к ним присоединяются все, кто изучал биологию в университете.

Проект “Геном человека” стал крупнейшим в истории совместным проектом в сфере биологии. Чтобы выделить полную последовательность ДНК генома человека, понадобилось 13 лет и 500 млн долларов. Всего 15 лет спустя геном можно секвенировать за час, потратив менее 1000 долларов[370]. Обратный процесс тоже стал гораздо проще: онлайн-сервисы по синтезу ДНК позволяют кому угодно загрузить какую угодно последовательность ДНК, чтобы ее сконструировали и отправили на его адрес. Стоимость этой услуги по-прежнему высока, однако за последние двадцать лет она снизилась в тысячу раз и продолжает падать[371]. Первое в истории применение CRISPR и генного драйва стало биотехнологическим прорывом десятилетия, но всего два года спустя каждую из этих технологий уже успешно применяли талантливые студенты, участвующие в научных состязаниях[372].

Такая демократизация обещает дать толчок к расцвету предпринимательства в сфере биотехнологий. Однако демократизация предполагает и расползание биотехнологий, а злоупотребление ими может приводить к летальным исходам. По мере расширения пула людей, имеющих доступ к определенным технологиям, растет и шанс, что среди них окажутся злоумышленники.

К счастью, людей, желающих сеять разрушения по всему миру, немного. Но они существуют. Пожалуй, лучшим примером служит японская секта “Аум синрикё”, которая действовала в 1984–1995 годах и стремилась уничтожить человечество. В секту входило несколько тысяч человек, включая специалистов по химии и биологии. И они продемонстрировали, что их идеи не были лишь мизантропическими помыслами. Они совершили несколько смертоносных терактов с использованием VX-газа и зарина, в результате которых погибли 22 человека и пострадали тысячи[373]. Они пытались создать боевой штамм сибирской язвы, но успеха в этом не добились. Что происходит, когда круг людей, способных спровоцировать глобальную пандемию, становится достаточно широк и включает членов такой группы? Или членов террористической организации? Или представителей страны-изгоя, которые могут попытаться создать оружие, способное уничтожить все живое, и использовать его в целях грабежа или устрашения?

В связи с этим биологический риск в грядущие десятилетия, скорее всего, будет главным образом связан с нашими технологиями – и это будет риск злоупотребления ими со стороны отдельных государств или небольших групп. Но это не тот случай, когда мир пребывает в блаженном неведении о рисках. Бертран Рассел еще в 1955 году написал Эйнштейну об опасности вымирания в результате применения биологического оружия[374]. В 1969 году о такой возможности заявил американский нобелевский лауреат по медицине Джошуа Ледерберг:

Как ученый, я глубоко озабочен тем, что США и другие страны продолжают разрабатывать биологическое оружие. Этот процесс ставит под угрозу само будущее человеческой жизни на Земле[375].

Прислушавшись к этим предостережениям, мы уже начали принимать меры на национальном и международном уровне, чтобы защитить человечество. Работа ведется через государственные системы здравоохранения, международные конвенции и саморегуляцию биотехнологических компаний и научного сообщества. Достаточно ли этого?