Вам решать, комиссар! - Ханс Кирст

— Вполне вас понимаю, — согласилась инспектор Браш. Михельсдорф прищурился, недовольно тряхнул головой, потом нервно постучал пальцем по папке с документами.

— Фройляйн или фрау Фоглер, речь идет не только о вас. Вполне может случиться, что человек, которому не удалось нападение на вас, попытается повторить его на ком-то еще. И нужно этому помешать. Поэтому я изо всех сил пытаюсь получить показания о всех подробностях нападения и о преступнике!

— Изо всех сил? — предостерегающе спросила Браш. Михельсдорф упрямо не реагировал и угрожающе повысил голос:

— Мы знаем, что вы занимаетесь проституцией — встречаетесь с мужчинами за деньги!

— Кто вам это сказал?

— Таких хватает, — бесстыдно блефовал Михельсдорф. — К примеру, двое молодых людей — Амадей и Манфред. Ведь вы их знаете?

Хелен Фоглер недоверчиво покачала головой, потом умоляюще взглянула на Браш. Та понимающе улыбнулась.

— Нет, этого не может быть, они мои друзья.

— Думайте, как хотите. — Казалось, Михельсдорф решился атаковать напрямую. — Того, что мы о вас узнали, достаточно, чтобы зарегистрировать вас как проститутку. А огласка может оказаться для вас очень, очень неприятна. Но я все еще колеблюсь. Ведь речь идет о весьма серьезном преступлении, в расследовании которого нам нужно ваше сотрудничество. Вы на него готовы?

— Нет, — решительно заявила Хелен Фоглер.

— И не обязаны, — поддержала ее Браш. — Никто не может вас заставить.

— Коллега Браш! — засопел Михельсдорф. — Я обращаю ваше внимание, что вы мешаете мне выполнять свой долг!

— На здоровье, — невозмутимо отрезала Браш. — Ведь я-то знаю, что на основе тех бумаг, которые вы собрали, фрау Фоглер ни в чем обвинить нельзя. И я считаю, что недостоверную информацию нельзя выдавать за доказательства.

— Да я хоть к самому черту обращусь за помощью, — не выдержал Михельсдорф, — чтоб изловить этого мерзкого извращенца, того садиста, который вас избил и мог убить. И вам придется нам помочь, фрау Фоглер. Никуда вы не денетесь. Я вас в покое не оставлю!

Полуфинал чемпионата по бальным танцам продолжался. Лидировали английская и две немецкие пары. За ними с небольшим отрывом шли австрийцы, блестяще выступившие в венском вальсе, затем датчане и австралийцы, прекрасно исполнившие слоуфокс. Напряжение в зале росло.

Шмельц молча сидел рядом с Тиришем. Оба почти не замечали, что происходит вокруг.

— Ты представляешь себе, в каком мы положении? — Тириш пытался поделиться опасениями со Шмельцем. — Мы не сумели сорвать аферу Вардайнера, угробили свою репутацию, и теперь нам грозят серьезные неприятности!

— Но я-то здесь ни в чем не виноват! — взорвался Шмельц.

— Вот вечно ты так! Пойми, на этот раз дело не в том, чувствуешь ты или не чувствуешь за собой вину, речь идет о самом нашем существовании. Вчера вечером мы договорились со Шрейфогелем, что он примет участие в финансировании нашей фирмы, а мы со своей стороны гарантируем, что в прессе о нем не появится ни слова. И что в результате? Ты был Бог знает где, Вардайнер как с цепи сорвался, а мы не только не смогли его остановить, но даже не готовы начать кампанию в прессе. Где твоя обещанная редакционная статья, которая должна опровергнуть статью Вардатшера? И где статья в защиту Шрейфогеля? Неужели нельзя найти кого-нибудь, чтобы подготовить материал и написать?

— Ну что ты так расстраиваешься? — сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. — Ты все воспринимаешь слишком мрачно!

— Слишком мрачно? — Тириш был взбешен. — Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет — враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.

— Не отчаивайся, все будет в порядке, — неожиданно решительно заявил Шмельц.

— Но как? Печатные машины не остановишь!

— Завтра настанет наша очередь. Во имя святых принципов, основы нашего общества, которые должны победить.

— А ты не пьян? — заботливо спросил Тириш. — Что ты задумал?

— Сейчас я приглашу на танец Сузанну Вардайнер, — заявил Анатоль. — И попытаюсь окружить ее теплом и лаской!

Тириш потянулся за бокалом, допил его и в отчаянии простонал:

— Когда же ты перестанешь провоцировать Вардайнера?

— Это не провокация, а эффектный жест! Нечто вроде трубки мира! — продекламировал Анатоль.

Примерно в это же время комиссар Циммерман заглянул к своему приятелю и коллеге Кребсу — якобы на чашку кофе. Едва попробовав, тут же спросил:

— Ты сделал для меня список людей, с которыми встречается мой сын?

— Вот он, — после краткого колебания ответил коллега, — но неполный.

Циммерман с непроницаемым лицом изучал список долго и упорно. Потом устало откинулся на спинку кресла.

— Не думай, что они — испорченные и развратные типы, — поспешил утешить Кребс. — Конечно, как и вся нынешняя молодежь, они на все способны, но пока с законом не конфликтуют. Я бы сказал, это элитный кружок юных гомосексуалистов с достаточно высокими интеллектуальными амбициями. Как раз сейчас их лидер — Неннер, тот самый организатор хеппенингов.

— У меня не выходит из головы, что в этом списке рядом с моим сыном — Амадей Шмельц, — задумчиво сказал Циммерман. — Пожалуй, это случайно. Иначе я испугался бы.

Было уже около десяти, когда в Фолькс-театре по окончании полуфинала освободили танцевальную площадку для гостей. Анатоль Шмельц направился к столику «Мюнхенских вечерних вестей».

Петер Вардайнер, неустанно наблюдавший за залом, удивленно воскликнул:

— Да этот тип…

Бургхаузен молниеносно отреагировал:

— Ради Бога, Вардайнер, только без скандала! У нас и так неприятностей по горло.

— Я не ищу скандала, но боюсь, что его хочет спровоцировать Шмельц, — ответил Вардайнер, стараясь не встречаться взглядом с женой.

Анатоль Шмельц на подламывающихся от слабости ногах добрался наконец к столу конкурентов и обозначил поклон.

— Не возражаете?

Потом склонился гораздо ниже с преувеличенной учтивостью перед Сузанной.

— Могу я пригласить вас…

— Моя жена не танцует, — отрезал Вардайнер, чувствуя, что нужно добавить: «со всяким…» Но произнес совсем другое, тоже достаточно ясное: — Сейчас не танцует!

— За одним исключением. — Фрау Сузанна с улыбкой встала. — С доктором Шмельцем — когда угодно!

И, не обращая внимания на пораженного супруга, шагнула к сияющему Анатолю, взяла его под руку и вышла на паркет.

— Господи, Сузанна, — признался тот с облегчением, — ты даже не знаешь, как я тебе благодарен!

— Благодарен? За что? — спросила она голосом нежным и хрупким. — Что уберегла от скандала и тебя, и себя? Что тебе в голову взбрело? Ты что, не знаешь, что Вардайнер тебя терпеть не может, не в состоянии простить тебе историю со мной?

— Я должен был это сделать, — сказал Шмельц.

— Это, конечно, благородно с твоей стороны. Но и довольно глупо, — засмеялась Сузанна. — Не ожидала от тебя ни того, ни другого. Ты меня удивляешь.

В это ж время в полицай-президиум прямо с ужина у земельного министра юстиции прибыл генеральный прокурор доктор Гляйхер. Там он официально потребовал представить документы, касающиеся происшествия на Нойемюлештрассе в пятницу вечером.

Встретил его инспектор Фельдер, который представился как заместитель Циммермана. Все материалы он разложил на столе в зале заседаний. Приготовил и два блокнота, пять тщательно отточенных карандашей и пепельницу, хотя известно было, что Гляйхер не курит. Стояли там даже бутылка минеральной и два стакана.

— Благодарю. — Высокий гость подал Фельдеру руку. — Я хочу только сориентироваться — ничего больше.

Фельдер остался стоять, словно в боевой готовности исполнить пожелания высокого гостя, за его спиной. Этого расстояния было вполне достаточно — зрение у Фельдера было отличное.

Разговор инспектора Фельдера с комиссаром Циммерманом, состоявшийся спустя два часа:

Фельдер: Генеральный прокурор, как обычно, был предельно педантичен, не пропустил ни одной бумажки, прочел все протоколы, мне пришлось пояснить ему все подробности.

Только раз он что-то записал и довольно подробно: донесения из папки «С», где собраны данные о подозреваемых. Если я верно заметил, речь шла о донесении по слежке за Вардайнером и Файнер. Конкретно — об их пребывании в квартире Гольднера. Я сказал об этом коллеге фон Готе.

Циммерман (задумчиво): Ну ладно. — Дайте-ка мне это донесение. Что в нем могло быть такого интересного?

Фельдер: Не знаю, но, похоже, знает генеральный прокурор. Он был очень доволен и перед уходом сказал мне: «Хорошая работа, отличная слежка. Передайте это своему начальнику!»