Белый конь - Арчил Сулакаури

Лодка пересекла реку и очутилась прямо напротив «Бабушкиной стены», у крутого берега, окаймленного парапетом набережной. Лука не знал, почему эту стену называют «Бабушкиной стеной». Но зато знал, что к этой прочной кирпичной стене, врезавшейся в реку, в старину толстыми цепями привязывали водяные мельницы. Одну из них даже Лука хорошо помнил, не так много времени прошло с тех пор, как мельница Степанэ была уничтожена наводнением.

— Я не заметил в темноте, что Кура чуточку поднялась, — сказал дядя Ладо. — Запомни, это плохо. Когда река разливается, рыба теряет дорогу. Но сегодня мы все же не останемся без улова, вода не очень высокая.

К тому времени, как дядя Ладо закинул в первый раз сеть, небо прояснилось и посветлело. Наступило утро. Первый улов принес трех карпов и одного усача. Закидывая сеть, старый рыбак попутно учил Луку, что и как делать, и Лука старательно выполнял все его указания: отпускал веревку, чтобы лодка свободно шла по течению, а когда дядя Ладо говорил «довольно», Лука продевал веревку в железное кольцо и обеими руками тянул ее на себя. Прикрепленная к дамбе веревка натягивалась, и лодка останавливалась.

Старый рыбак левой рукой собирал верхний край сети, зубами удерживал веревку со свинцовыми грузилами, продетую над ячейками, а правой рукой сжимал одну треть «мешка». Затем на одну секунду задерживался, как бы измеряя глазом тот участок реки, который должна была накрыть сеть, взмахивал правой рукой, и раскинувшаяся сеть, блеснув в воздухе, с плеском шлепалась на воду. На бледно-розовеющем небе вырисовывались крыши и трубы старых домишек, лепившихся поближе друг к другу. Тянулись ввысь стройный барабан и купол бездействующей церкви. Незаметно меняла окраску река, к ней возвращался обычный, чуть мутный, зеленоватый цвет. В лодке время от времени собиралась вода, стекавшая с сети. Лука возвращал эту воду обратно реке. Вычерпывать воду доставляло ему особое удовольствие.

Во время рыбной ловли Лука часто поглядывал на свой двор и балкон. На балконе долго никто не показывался. Но вот появился Андукапар, подъехал на своей коляске к перилам и стал наблюдать за рыбаками. Он даже делал Луке знаки: как дела, много ли поймали? Много, много! — руками же показывал Лука. Потом Андукапар исчез, и стали появляться другие соседи. Они сновали взад и вперед, суетились, толкались на ярко освещенном балконе, что-то уносили и приносили. Одним словом, на балконе царило утреннее оживление.

— Счастливая у тебя рука, — сказал Луке старый рыбак, когда они снова пересекли Куру и привязали лодку на место. — Но и я удачно, с первого раза закинул сеть, что скажешь, а?

Что мог сказать Лука? Рыбы они наловили вдоволь, и он возвращался домой с чувством человека, выполнившего свой долг. Рыбу дядя Ладо понес варить к себе. С головы до ног вымокший Лука взбежал вверх по лестнице. В башмаках хлюпала вода. Поднявшись на балкон, Лука прежде всего столкнулся с почтенным Поликарпе. Тот, зажав в пальцах папиросу, искал спички. При виде мокрого Луки он сначала ужаснулся, но потом обратился к нему с ласковой укоризной:

— Где ты умудрился так вымокнуть чуть свет? Иди переоденься, скоро люди придут, неудобно… Надень что-нибудь поприличнее, — добавил он.

Лука ввалился к Андукапару, скинул мокрую одежду и начал «наряжаться». Андукапар читал в кресле у окна. Как только Лука вошел, он кинул книгу на кровать.

— Я не слышал, когда ты встал. Должно быть, уснул под утро.

— Да, ты крепко спал.

— Поймали что-нибудь?

— Много наловили. Дядя Ладо сказал, что, если б Кура не поднялась, поймали бы еще больше.

— Ладо знает свое дело.

— Эх, уметь бы так сеть закидывать!

— Ты не замерз?

— Нет, было совсем не холодно.

— Но вымок ты изрядно.

— Что с ботинками делать, не знаю.

— А в чем дело?

— Совсем мокрые. Как их высушить?

— Других у тебя нету?

— Нет.

— Конечно, свои отдал кому-то, а сам босиком остался. — Андукапар, развернув свое кресло, подъехал к гардеробу. Потом ловко нагнулся, выдвинул нижний ящик, набитый какими-то старыми вещами. Андукапар бесконечно долго рылся в ящике, потом выудил откуда-то из глубины один ботинок и кинул Луке:

— А ну, примерь, может, налезет.

Лука повертел ботинок в руках и примерил. Андукапар смотрел на него через плечо.

— Должен налезть, — сказал Лука.

Андукапар вытащил из ящика второй ботинок и тоже бросил Луке.

— Это мои детские ботинки. Я думал, они рваные… Хотя отчего им было рваться, я их не носил, просто они стали мне тесны.

Лука оделся «поприличнее», хотя трудно было назвать приличными купленные прошлым летом и уже достаточно выцветшие, узкие и короткие штаны и линялую рубашку. Однако эти обноски были тщательно выглажены (их гладила Эмма, сестра Коротышки Рубена). Судя по всему, и рубашке и штанам сильно досталось за этот год, особенно много испытаний выпало на долю штанов. Серое сукно прохудилось на коленях и на заду и было испещрено чернилами, а также пятнами неизвестного происхождения. Но ничего не поделаешь! Новый брюки, аккуратно и красиво сложенные, Лука собственноручно передал Конопатому Альберту. Лучше всего выглядели ботинки Андукапара, если не принимать во внимание, что ботинки и Лука появились на свет примерно в один и тот же год.

На балконе толпилась уйма народу. Но среди всех своей неиссякаемой деловитостью выделялся все-таки почтенный Поликарпе. Направо и налево он раздавал распоряжения и советы. Неутомимо сновал вверх и вниз по лестнице. Во дворе уже развели огонь. В котлах варились фасоль и рис, по баснословным ценам купленные у спекулянтов. Там же, под краном, перебирали и промывали различную зелень.

Часть родственников — восточное ответвление — внесла предложение зарезать барана, вторая же сторона — западная — категорически этому воспротивилась: где это слыхано — есть мясо до сорокового дня! Последних возглавлял Поликарпе, и битву, разумеется, выиграла Западная Грузия, поскольку и сама тетя Нуца была оттуда родом. Происхождение, как видно, сыграло в данном случае решающую роль.

Поликарпе громко, чтобы слышала Восточная Грузия, сокрушался: вот если бы вместо барана купить рыбу, стол бы получился что надо. Лука хотел сказать, что рыба будет, но воздержался. Поликарпе был так увлечен делами, что все равно бы не услышал, а если бы и услышал, то не поверил — слишком подозрительным человеком он был. В хозяйственных хлопотах незаметно проходило время. Наконец Луке сказали, что начинается панихида, и велели занять свое место. Прежде чем направиться в комнату, Лука заметил проходящую по двору Маико и почему-то обрадовался ей больше, чем вчера и позавчера.

Луку поставили у изголовья гроба рядом с другими близкими родственниками. Поликарпе стоял там же. Вчера Андукапар спросил:

— Кто этот Поликарпе, какой отвратительный тип?

Лука не знал, кем приходится Поликарпе тетушкам, и ничего не ответил. Но он и сам удивлялся: если у них был такой близкий родственник, где он пропадал до сих пор?

На панихиде только тетя Нато оплакивала и покойницу, и мать Луки, как будто вместо одного здесь стояли два гроба. Среди соболезнующих, вытянувшихся цепочной, показалась Маико. Она шла, грустно понурясъ, маленькая, совсем крошечная. Она протянула Луке руку, потом приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. Маико ушла, оставив в душной комнате неожиданную прохладу и запах только что выкупанного младенца.

Панихида закончилась, и все вышли во двор. Оставшиеся в комнате мужчины трижды обнесли гроб кругом, трижды стукнули углом о притолоку. Соблюсти это правило не составляло труда. Главное было впереди. Не просто оказалось спустить гроб по узкой лестнице. Если бы не ловкость и проворство неутомимого Поликарпе, еще неизвестно, чем бы все это кончилось. Несколько человек оказались зажатыми между гробом и лестничными перилами, и гроб невозможно было сдвинуть с места. Народ загалдел, и поднялась паника. Хорошо еще, что истошные вопли заглушил духовой оркестр, который яростно грянул траурный марш Шопена.

Почтенный Поликарпе чуть из кожи не лез. Обливаясь потом, с помощью нескольких мужчин, он пролез по спинам застрявших на лестнице и подобрался к гробу снизу. Теперь он приналег оттуда — ну и тяжелый, будь он неладен! — и гроб каким-то чудом наконец сдвинулся с места.

На улице уже стоял катафалк. Бедную тетю Нуцу положили на помост, обтянутый черным плюшем, и процессия пешком двинулась к кладбищу.

Воздух был недвижим. Лошади, тащившие катафалк, поднимали тучи пыли, окутывавшей всю улицу и похоронную процессию. Лука сначала шел один, потом с обеих сторон к нему пристроились Маико и Мито. Если она сейчас возьмет меня под руку, испугался Лука, завтра мне не спастись от насмешек Мито. Но Маико, судя по всему, даже не думала брать его под руку.