Сочинения в 2-х томах. Том 1. Стихотворения. - Мандельштам Осип Эмильевич

5

Преодолев затверженность природы,Голуботвердый глаз проник в ее закон:В земной коре юродствуют породыИ, как руда, из груди рвется стон.И тянется глухой недоразвитокКак бы дорогой, согнутою в рог, —Понять пространства внутренний избыток,И лепестка, и купола залог.

6

Когда, уничтожив набросок,Ты держишь прилежно в умеПериод без тягостных сносок,Единый во внутренней тьме,И он лишь на собственной тяге,Зажмурившись, держится сам,Он так же отнесся к бумаге,Как купол к пустым небесам.

7

И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,И Гете, свищущий на вьющейся тропе,И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,Считали пульс толпы и верили толпе.Быть может, прежде губ уже родился шепот,И в бездревесности кружилися листы,И те, кому мы посвящаем опыт,До опыта приобрели черты.

8

И клена зубчатая лапаКупается в круглых углах,И можно из бабочек крапаРисунки слагать на стенах.Бывают мечети живые —И я догадался сейчас:Быть может, мы – Айя-СофияС бесчисленным множеством глаз.

9

Скажи мне, чертежник пустыни,Арабских песков геометр,Ужели безудержность линийСильнее, чем дующий ветр?– Меня не касается трепетЕго иудейских забот —Он опыт из лепета лепитИ лепет из опыта пьет.

10

В игольчатых чумных бокалахМы пьем наважденье причин,Касаемся крючьями малых,Как легкая смерть, величин.И там, где сцепились бирюльки,Ребенок молчанье хранит —Большая вселенная в люлькеУ маленькой вечности спит.

11

И я выхожу из пространстваВ запущенный сад величинИ мнимое рву постоянствоИ самосогласье причин.И твой, бесконечность, учебникЧитаю один, без людей —Безлиственный, дикий лечебник,Задачник огромных корней.

* * *

Как из одной высокогорной щелиТечет вода – на вкус разноречива —Полужестка, полусладка, двулична, —Так, чтобы умереть на самом деле,Тысячу раз на дню лишусь обычнойСвободы вздоха и сознанья цели…

Из Петрарки

I

Valle che de’lamenti miei se’ piena…

Petrarca[1]Речка, распухшая от слез соленых,Лесные птахи рассказать могли бы,Чуткие звери и немые рыбы,В двух берегах зажатые зеленых;Дол, полный клятв и шепотов каленых,Тропинок промуравленных изгибы,Силой любви затверженные глыбыИ трещины земли на трудных склонах:Незыблемое зыблется на месте,И зыблюсь я… Как бы внутри гранитаЗернится скорбь в гнезде былых веселий,Где я ищу следов красы и чести,Исчезнувшей, как сокол после мыта,Оставив тело в земляной постели.

II

Quel rosignuol, che si soave piagne…

Petrarca[2]Как соловей, сиротствующий, славитСвоих пернатых близких, ночью синей,И деревенское молчанье плавитПо-над холмами или в котловине,И всю-то ночь щекочет и муравитИ провожает он, один отныне, —Меня, меня! Силки и сети ставитИ нудит помнить смертный пот богини!О, радужная оболочка страха! —Эфир очей, глядевших в глубь эфира,Взяла земля в слепую люльку праха —Исполнилось твое желанье, пряха,И, плачучи, твержу: вся прелесть мираРесничного недолговечней взмаха.

III

Or che’l ciel et la terra e’l vento tace…

Petrarca[3]Когда уснет земля и жар отпышет,И на душе зверей покой лебяжий,Ходит по кругу ночь с горящей пряжейИ мощь воды морской зефир колышет, —Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит,В неудержимой близости всё та же:Целую ночь, целую ночь на стражеИ вся как есть далеким счастьем дышит.Хоть ключ один – вода разноречива:Полужестока, полусладка. УжелиОдна и та же милая двулична?Тысячу раз на дню, себе на диво,Я должен умереть на самом деле,И воскресаю так же сверхобычно.