Волшебный корабль - Робин Хобб

Теперь за открывшейся дверью царил сумрак. И пахло не розами, а так, как пахнет в комнате, где лежит тяжелый больной, — немощью и лекарствами. Все окна закрыты, занавески задернуты, чтобы яркий солнечный свет не тревожил лежавшего на кровати…

Альтия осторожно шагнула внутрь, ее глаза никак не могли привыкнуть к полумраку.

— Папа? — неуверенно спросила она, обращаясь к смутно угадывавшейся постели. Ответа не последовало.

Альтия подошла к окну и шевельнула тяжелые парчовые шторы, впуская внутрь косой луч. Луч озарил покрывало и на нем — желтую бесплотную руку. Эта рука показалась ей скрюченной лапой мертвой птицы. Альтия подошла к прикроватному креслу и села в него — так, как, по всей видимости, только что сидела мать. Она взяла вялую руку отца… и даже при всей ее к нему любви не смогла побороть постыдного отвращения. Она помнила эту руку мозолистой и мускулистой. Теперь не было ни мускулов, ни мозолей… Альтия наклонилась, силясь различить лицо.

— Папа?… — вновь спросила она.

И пронеслось жуткое: «Да он уже умер!..» Но потом она расслышала сиплый, скрежещущий звук — Ефрон Вестрит втягивал в легкие воздух.

— Альтия… — выдохнул он затем, и в горле заклокотала мокрота. Веки задрожали и с величайшим трудом приоткрылись… Куда подевался пронизывающий взор черных глаз? Белки пожелтели, налились кровяными жилками… Он не сразу нашел ее взглядом. Альтия постаралась согнать со своего лица выражение ужаса.

— Папа, я уже дома, — сообщила она ему с деланной веселостью. Как будто от этого что-нибудь могло измениться!

Его рука слабо дернулась в ее ладони. Потом глаза снова закрылись.

— Я умираю, — проговорил он с сердитым отчаянием.

— Нет, папа, ты непременно выздоровеешь, ты…

— Тихо. — Это был едва слышный шепот, но шепот вполне повелительный. Ефрон приказывал ей и как отец, и как ее капитан. — Осталось… только… одно. Пусть меня… отнесут на «Проказницу». Я должен… умереть на ее палубе. Я должен.

— Я знаю, — ответила она, и боль, начавшая затапливать сердце, как-то сразу притихла. Не было времени ей предаваться. — Я все приготовлю.

— Сейчас же, — предупредил он. — Прямо… сейчас…

Его голос угасал. Альтию накрыла новая волна отчаяния, но она запретила себе раскисать.

— Я тебя не подведу, — пообещала она. Его рука снова дрогнула и упала на покрывало. — Я все сделаю. Прямо сейчас.

Она уже встала, когда он выдавил, задыхаясь:

— Альтия!

Она замерла на месте. Ефрон боролся за новый глоток воздуха, но все-таки совладал с собой:

— Кефрия и ее дети… они не как ты. — Еще одно судорожное усилие. — Мне следовало о них позаботиться…

Он хотел говорить еще, но это было уже свыше его сил.

— Конечно, папа. Ты и позаботился. Ты позаботился обо всех нас. Не волнуйся ни о чем, пожалуйста. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Она выскочила из комнаты и успела пробежать полкоридора, прежде чем задумалась о только что вырвавшихся словах. Что, интересно бы знать, означало данное ею обещание? Обеспечить ему кончину на палубе живого корабля, который он столько лет водил по морям?… Странный смысл для выражения «все будет хорошо»…

Но потом Альтия с ясностью озарения поняла: если она, когда придет уже ее час умирать, умудрится испустить дух не где-нибудь, а на палубе «Проказницы», — для нее тоже БУДЕТ ВСЕ ХОРОШО. Вот так-то. Она потерла щеки ладонями, чувствуя себя так, словно только что проснулась.

Щеки были мокрыми. Она, оказывается, плакала. Нет времени на это, нет! Нет времени плакать — или что-нибудь чувствовать…

Выбежав из дому на яркий солнечный свет, она чуть не врезалась в кучку собравшихся там людей. Альтия моргнула и увидела перед собой свою мать, и Кайла, и Кефрию и детей. Они молча смотрели на нее. Мгновение она столь же потрясенно смотрела на них. Потом сказала:

— Я сейчас на корабль, там надо все приготовить. Мне понадобится около часа. Потом пускай папу несут вниз.

Кайл угрюмо нахмурился и, кажется, хотел говорить, но прежде, чем он успел издать хоть звук, мать кивнула Альтии.

— Ступай. — Голос прозвучал глухо, горло зримо перехватил спазм, но мать все же выдавила: — Поспеши.

Альтия помчалась по знакомой вымостке к воротам. Можно было послать в город гонца за коляской, но пока он обернется, она успеет и так добежать до корабля.

— Хоть бы слугу с ней послали! — догнал ее сердитый голос Кайла.

— Нет, — ответила мать. — Пусть бежит. Некогда заботиться о приличиях. Не спорь… Идем лучше, поможешь мне приготовить носилки…

К тому времени когда Альтия достигла порта, платье на ней успело промокнуть от пота. Она проклинала судьбу, сотворившую ее женщиной: таскать на себе столько тряпья!.. Но в следующий миг сердечно возблагодарила того же самого Са, к которому только что обращалась с гневным упреком. Место у причала успело-таки освободиться, и «Проказница» как раз швартовалась. Дожидаться, пока подадут трап, у Альтии уже не было сил. Она решительно подхватила юбки и перемахнула с пристани прямо на палубу.

Гентри, Кайлов старпом, стоял на верхней палубе, уперев руки в бока. Он так и вздрогнул, увидев ее. Она мельком заметила, что он, похоже, только что пережил потасовку: половина его лица успела опухнуть и уже наливалась лиловым. Альтия не стала об этом задумываться. В конце концов, кому, как не старшему помощнику, держать команду в повиновении, а первый день на берегу всегда чреват неожиданностями. Тут и близость свободы, и взаимная ревность береговой и палубной матросни…

Однако его хмурый взгляд был предназначен именно ей, а в голосе прозвучала ярость.

— Госпожа Альтия! Что ты тут делаешь?

В другое время она оскорбилась бы, услышав подобный тон. Но не теперь.

— Мой отец при смерти, — ответила она просто. — Я здесь, чтобы приготовить корабль.

Вид у Гентри остался очень враждебным, но тон он все-таки сбавил:

— Что нам следует делать?

Она прижала руки к вискам… Как все было устроено, когда умирал дедушка? Это было очень, очень давно, но ей полагалось помнить что к чему… Альтия перевела дух, стараясь привести в порядок мысли. А потом… припала на колени и прижала ладони к палубе. Проказница. Скоро она оживет…

— Надо натянуть над палубой шатер. Вон там. Парусина вполне подойдет, только надо, чтобы бриз внутрь задувал.

— А в каюту почему нельзя отнести? — спросил Гентри.

— Просто ЭТО ТАК ДЕЛАЕТСЯ, — ответила Альтия коротко. — Он должен быть здесь. На палубе. И чтобы ничто не отделяло его от корабля. И шатер должен вместить все семейство: мы будем свидетелями. Пусть поставят дощатые скамейки для тех, кто будет нести «смертную вахту»…

— Мне вообще-то корабль разгружать надо, — заявил Гентри. — Часть груза не выносит хранения и обязательно должна быть доставлена на берег. Каким образом, по-твоему, моя команда должна будет все это проделывать, если мы загромоздим палубу шатром, да еще тьма народа кругом будет толочься?

Вот такие слова. На виду и на слуху у всей команды. Это был вызов.

Альтия молча смотрела на него, недоумевая, что за нечистый дух вселился в мужика — спорить с нею в такой момент! Он что, не видел, насколько важно то, о чем она с ним толкует?… Хотя… может, и не знал. Он ведь был человеком Кайла. Откуда ему знать, как совершается пробуждение живого корабля? Ей показалось, будто Ефрон Вестрит незримо встал у нее за плечом. И подсказал дочери очень знакомую команду — ту, что всегда слышал от него Брэшен, когда возникали серьезные затруднения.

— А ты справься, — велела она Гентри. И оглядела палубу. Матросы побросали дела и ждали, чем у них кончится. Одни лица светились пониманием и участием. А другие — просто любопытством: всегда интересно, когда сталкиваются две воли. — А если справиться не можешь, — почти прорычала она, — тогда пускай этим занимается Брэшен! У него получится! — И повернулась идти, потом остановилась: — Да, это и в самом деле лучший выход из положения! Пусть Брэшен займется подготовкой к встрече капитана Вестрита. Он при нем был старпомом, так что все правильно. А ты позаботься о грузе СВОЕГО капитана!

— Капитан на борту только один, — заметил Гентри. Вернее, пробурчал этак в сторону, словно бы вовсе и не к ней обращаясь, но Альтия решила ответить.

— Это верно, моряк! И когда капитан Вестрит на борту — он и есть капитан. Многие ли здесь на борту станут в том сомневаться?

И она уперлась взглядом в корабельного плотника. Этого человека она сильно недолюбливала (и было за что), но его абсолютная преданность ее отцу никакому сомнению не подлежала. И, глядя ему в глаза, она сказала:

— Ты поможешь Брэшену со всем, что может понадобиться. И поторопись! Отец скоро прибудет. И если он и правда в последний раз взойдет нынче на борт, я желаю, чтобы «Проказница» предстала перед ним такой, какую он ее любил! Добрым кораблем со славной командой!